– Отвези меня домой! – вдруг сказала она, отстранившись от меня после очередного поцелуя.
Я изумленно посмотрел на Светлану, в первое мгновение подумав, что ослышался; попытался поймать ее взгляд, но она смотрела в сторону, нахмурила лобик, растрепанная прядь свисала до сердитых губ.
– Зачем? Что случилось?
– Мне пора…
– Я тебе надоел? – мрачно спросил я.
– Нет… Сколько можно здесь отсиживаться? Месяц, год, всю жизнь?
– Я бы только мечтал об этом…
– Это ты сейчас так говоришь. А через месяц скажешь, чтобы я собрала манатки и исчезла.
– Не скажу, потому что я люблю тебя.
– Не надо разбрасываться словами.
– Я могу доказать чем хочешь!
Я встал на колени, обнял ее холодные ноги.
Она устало опустила ладони на мои руки, я не выпускал ее, она порывисто вздохнула.
– Володечка, милый, я чувствую, что нам лучше сегодня расстаться. Поверь, так надо… Кроме того, у меня есть некоторые дела…
– Какие? – тут же спросил я.
Она не ответила, взъерошила мои волосы, как делала когда-то моя мама. И я, конечно, почувствовал себя несчастным мальчиком, которого одолели его детские неприятности. Я положил ей голову на колени, безумство очередной ночи отменялось, поэтому непроизвольно тянул время, надеясь хоть на мимолетный ее порыв. Как быстро все закончилось. Еще полчаса назад я был счастлив и нетерпелив, как марафонец перед стартом, готовый к подвигам и наслаждениям во имя любви. Я ждал этого часа, когда логика нашего вечера естественно перерастет в более интимные ласки, когда мы скинем одежды и вновь страстно и неистово бросимся друг к другу.
И вдруг меня лишили сладкой конфетки, которая таяла в моих жарких руках.
Света решительно поднялась.
– Неужели вот так и уйдешь? – с негодованием воскликнул я.
Какой же я глупец! Женщина всегда знает, чего хочет мужчина. И чем решительней намеки, тем они глупее. И тем смешнее выглядит сладострастник.
– Нет, не так, – ответила моя Светочка. – Ты меня проводишь. Только, ради бога, не садись за руль.
Мы оделись и вышли на улицу. Падали снежинки, искрились, кружились в свете фонарей, как мошки, опускались на наши лица и тут же таяли, превращаясь в экологически чистые слезы.
– Она уходила навсегда, а его глаза наполнялись слезьми, – пробормотал я.
– Почему слезьми? – спросила Света.
– Чтоб над ним смеялись, – ответил я.
– А вон и троллейбус…
Разумеется, это приехал наш старый друг, и номер на его боку был старый, как и вся наша жизнь – 2008. Он подождал нас, не захлопнул перед носом входную дверь и, после того, как мы уселись на холодный дерматин кресла, тронулся в путь, поскрипывая, как старичок, который разговаривает сам с собой.
В молчании мы проехали до Светкиной остановки, я несколько раз пытался начать разговор, но, глянув на мою подружку, передумывал. Когда нечего сказать, молчание – лучший способ ничего не испортить. Я понимал, что никакие мои усилия, ухищрения, слова не заставят Свету хотя бы просто рассмеяться, и сказал ей об этом. Она едва улыбнулась, но не ответила.
Говорят, что мужчина познает тайну женщины после ночи, проведенной с ней. Это так, но есть тип женщин, для которых это правило неприемлемо. Светлана стала для меня еще более загадочной и таинственной: иногда она казалась искушенной сердцеедкой, а иногда – безрассудной, взбалмошной девчонкой. Но ее выдавал взгляд – ироничный, понимающий, как будто она что-то хотела сказать, да всякий раз останавливала себя, зная наперед, что не поймут…
Мы без приключений поднялись на третий этаж, я вошел первым в темную комнату. Балкон был распахнут настежь, в квартире стояла уличная температура, под дверью намело снегу.
– Этого следовало ожидать, – сказал я, закрывая балкон.
Света ничего не ответила, принесла веник, совок и ведро, быстро смела снег.
– Ты здесь простудишься. Поехали обратно, – предложил я.
– Нет, я останусь.
– Тогда тебе не обойтись без грелки в человеческий рост.
Она склонила голову набок и вымученно глянула на меня.
– Володя, не обижайся, но я хочу побыть одна… Не бойся, ничего со мной не случится.
Если человек не понимает таких взглядов, он – законченный зануда.
Я снял трубку.
– Имей в виду, телефон не работает. Хочешь, я проверю линию?
– Не надо. Все равно порвут. Обойдусь мобильником.
Я не стал настаивать. Если женщина захотела, она все равно поступит по-своему, даже если заведомо будет знать, что не права.
Не буду навязчивым.
И вообще, спецназ погранвойск не капитулирует, он уходит в глубокий тыл, чтобы появиться и овладеть противником с совершенно неожиданной стороны. В этом его сила.
Получив холодный поцелуй (чуть ли не в лобик) и бросив вожделенный взгляд на диван, я спросил более чем изящно:
– Скажи честно, Светочка, я тебя затрахал?
– Фу, какой ужас! И этот человек говорит о любви…
И она буквально вытолкала меня за дверь. Мне захотелось расхохотаться дурным и безнадежным смехом, но я напоследок выкрикнул:
– Я так и не записал твой телефон!
– Он все равно не работает! – послышалось из-за двери. – Спокойной ночи, Володя…
– А сотовый?
Она не ответила. Последний раз меня так выталкивали из женского студенческого общежития, когда я был курсантом-третьекурсником. Тогда тоже все шло как по маслу. И казалось, что вот-вот наступит вожделенный решающий момент, но – тщетно, и все потому, что я был слишком решительным. А так нельзя.
Дверь захлопнулась. Я вышел на улицу. Снег иссяк, пошел дождь, превратившись на асфальте в некое подобие грязной геркулесовой каши. Так сказать, приятного аппетита всем любителям овсянки.
Глухая тоска навалилась на меня. Комплекс Жюльена Сореля, придуманный мной самим, уничтожал меня, как лопнувшая в желудке капсула с серной кислотой. В чужом городе я находил друзей и так же скоро их терял. Карл Маркс, бедолага, ты замерз в подворотне. И брезгливые сержанты погрузили тебя и с трудом пристроили в захудалом морге, где половина таких же, как и ты, невостребованных бродяг… В последнее время я только теряю. Может, именно за это мне платят деньги – за то, что я научился безболезненно или безропотно оставлять?.. Кажется, я слегка выписывал кренделя, потому что возле меня остановилась милицейская машина.
– Эй, парень, далеко собрался? – спросил выглянувший сержант.
– Домой, – ответил я грустно.
– Чего ж так поздно? – снова задал он вопрос, видно, пытаясь определить, к какой категории правонарушителей меня отнести.
– Девчонка выгнала, – поведал я свою тоску.
– Бывает, – сочувственно согласился сержант. – Может, подвезти?
– Подвезите, – сказал я.
В машине было тепло и уютно. По-свойски трещала радиостанция: где-то сперли машину, а на улице Усиевича оказывал сопротивление ночной дебошир.
– Я себе дал зарок не жениться до тридцати, – сообщил водитель, прикуривая потухшую сигарету и освещая желтые усы.
А второй посоветовал мне:
– Не торопись жениться – дурное дело нехитрое.
– Знаю, ребята, – я внес ясность. – Было дело…
– Понятно…
Я поблагодарил ребят и почапал в свою – не свою квартиру. Хотя мне так хотелось зарядиться с мужиками на всю ночь, мотать сырые километры, мчаться под желтыми головками фонарей, подспудно желая неожиданных развлечений.
И тут я подумал о Валерке Скокове. Странные у нас отношения… Впрочем, незачем обманывать себя. По грудам арматуры, вывороченных булыжников, бочек, скамеек я перелез на другую сторону. Проще говоря, перешел на ту сторону баррикады. Хотя сам я так не считал. Но если б начистоту рассказал о своих делишках Валерке, он навсегда бы распростился со мной, обозвав на прощание непотребными словами…
И все же я решил позвонить Скокову. Какая-то сила удержала меня сделать это по мобильнику, я подошел к телефону-автомату, набрал номер и сразу услышал глуховатый Валеркин голос.
– Это я… Извини, что разбудил.
– Я не спал. Работаю.
– Я хотел бы поговорить с тобой. Но не по телефону.
– Приезжай.
– Прямо сейчас?
– Да, – коротко ответил он и положил трубку.
В наших отношениях появилась зависимость.
Я прыгнул в метро, и минут через сорок был у Валеры. Он коротко пожал мне руку, не выразив при этом эмоций. Семья уже спала, мы уединились на кухне. На меня вдруг накатило желание исповедоваться: Валерка был и остается моим другом. Но правда, которую он должен услышать, могла жестко, как ударом меча, навсегда разъединить нас. Он офицер ФСБ, и этим все сказано.
Но я все же рискнул. Мы пили жидкий чай, я говорил, он слушал, сначала молча, потом встал, кажется, что-то хотел сказать: брови сошлись на переносице…
Он многое узнал в эту ночь: о тайных съемах информации у конкурирующих фирм, «жучках», видеосъемке, спецподготовке…
– Всю эту вашу кухню молодых акул капитализма я знаю лучше тебя, Вова, – сказал он нарочито медленно. – Но я знаю и другое: ты влип туда, откуда обратной дороги нет. В лучшем случае ты попадешь за решетку.
