Но я все же рискнул. Мы пили жидкий чай, я говорил, он слушал, сначала молча, потом встал, кажется, что-то хотел сказать: брови сошлись на переносице…
Он многое узнал в эту ночь: о тайных съемах информации у конкурирующих фирм, «жучках», видеосъемке, спецподготовке…
– Всю эту вашу кухню молодых акул капитализма я знаю лучше тебя, Вова, – сказал он нарочито медленно. – Но я знаю и другое: ты влип туда, откуда обратной дороги нет. В лучшем случае ты попадешь за решетку.
– Ты мне уже об этом говорил…
– Не видишь дальше ста шагов по маршруту, по которому тебя запускают. Вляпался в самое опасное дело! Тебя допустили, между прочим, в святая святых – контрразведку, а так как ты человек со стороны, без связей в Москве, пришлый, срок твоей службы недолгий. Когда переполнишься информацией, вроде тазика, который стоит под капающим краном, тебя выльют в отхожее место. И поверь, даже ФСБ не найдет твоих следов.
– Служба в ФСБ тебя несколько деформировала, – заметил я, впрочем, не имея никакого желания ввязываться в драку.
Валера посмотрел на меня с сожалением. Меня просто взбесил этот взгляд. Но я постарался сдержать себя.
– Если бы ты знал то, что знаю я, впрочем, не только я – все это лежит на поверхности… – Он не договорил.
А я воспользовался паузой и перешел в наступление. Возможно, в чем-то я был не прав.
– Я не знаю, почему вы, интеллектуальные ребята из службы безопасности, не видите, что прошлое рухнуло и продолжает сыпаться. Оглянитесь: молодые светлые головы переворачивают экономику, они хотят быть хозяевами, на пользу России, и не только в ФСБ любят Родину-маму… А вы узурпировали патриотизм и считаете, что только вашим способом можно любить. Первое, что спросил мой шеф меня, люблю ли я Родину. У вас это спрашивают или сразу ставят задачи вылавливать тех, кто рассказывает анекдоты про президента? Кстати, за это еще не сажают? А то у меня есть свеженький анекдотик на эту тему.
Валерка сдвинул брови к переносице, сжал кулаки, желваки ходили на его скулах, кажется, дело шло к драке. Я провоцировал, мне было интересно, я отстаивал свою позицию, другого выхода не было – или я уже не верил бы самому себе.
– Да, мы делаем бизнес, делаем по всем правилам, которые давно приняты во всем мире, – запальчиво продолжал я. – Мы обслуживаем свою команду, как вы обслуживаете команду, которая сейчас заправляет у руля. Питерцы уйдут – будете служить другой команде.
– Заткнись! – вдруг тихо оборвал меня Валерка. – Мы не служим команде. Наша система – это государство, которое служит государству. Ты пигмей, который стоит по колено в луже и думает, что перед ним открылся океан. Наша система, как огромный мозг, знает все, и нет таких тайн, которые нам неведомы. Даже я, капитан, это знаю не хуже, чем полковник. И поверь мне, все эти ваши криминальные фирмы – это катапульты, стенобитные машины, всасывающие воронки. Через них исчезает без следа все, что представляет хоть какую-нибудь ценность… Самое страшное – все просчитано, этот поезд не снижает темп, несмотря на многолетние попытки борьбы с коррупцией. И если мы не остановим его, он до конца разрушит государство. Да, нашу «контору» ненавидят во всем мире – за нашу возродившуюся силу. И если мы не подрубим всю так называемую олигархическую верхушку – сожрут нас, и страна рухнет на колени, потом – на спину…
– Да куда там… Одного Ходорковского посадили, а столько шума. Остальные – жируют… Слушай, Валера, давай лучше про баб. Тоска берет от таких разговоров.
– Ты всегда был легкомысленным.
– А ты такой молодой и такой занудливый. Будущее принадлежит молодежи…
Скоков без связи заметил:
– А в нашей системе друг на друга стучать стали без продыху. Аж грохот стоит…
Минут пять мы молчали, и я представлял студеную черную воду, тихий коварный треск льдины, разлом, косая трещина, разверзающаяся, словно зев чудовища, мы на разных половинах, ветер, задувающий слепой снежной крошкой, и два обломка, удаляющихся друг от друга… Вспомнилось, как он спасал меня в Афганистане. Только бы он не припоминал об этом. Это было последнее, что еще связывало нас.
– У тебя есть выход, о котором я тебе уже говорил. Ты станешь нашим информатором в тайных криминально-коммерческих структурах. Ты будешь получать задания, поставлять сведения…
– А вы будете их систематизировать и делать обобщающие выводы о крахе всего и вся… – закончил я мысль. – Потом потребуется еще один путч, и все станет нормальным, так?
– А ведь когда-то мы с тобой впервые летели в Афган, – с укором произнес Скоков, – много спорили и соглашались, но никогда не упрощали дело, которым занимались. Неужели тебя так быстро купили? Что, в контракте было оговорено – меньше думать и рассуждать?
– Тебе хочется меня оскорбить? Ты на верном пути. Только знай, в стукачи к вам не пойду. Предавать свою команду не собираюсь. Ваша высокоинтеллектуальная возня напоминает собачью свадьбу: много лая и шума, а суть в том, что Тобик Жучку придавил. Пора менять рельсы и колеса тоже, ребята. Со стрелочниками договоримся!
С этими словами я встал и вышел в коридор, молча оделся. Валерка появился, когда я уже переступал порог.
– Не измени себе! – сказал он на прощание.
Я не ответил.
Пошел он к черту. Поумнел… Аналитик. Сидят в стакане и думают, что вокруг – увеличительное стекло, каждая человечья букашка как на ладони, все видим и все знаем.
Утром вместе с Бастилиным отправились к шефу. Бастилин импонировал мне постоянно невозмутимым видом. Мне очень хотелось узнать, чем он занимался в прошлом, но все как-то не удавалось. Легче такой вопрос было задать Вячеславу Викторовичу.
Но неожиданно биографию пришлось рассказывать самому. На это нудное занятие ушло почти два часа. Мои собеседники интересовались моим покойным папой, мамочкой, ныне здравствующей, брошенной родимым сыном, переулками, по которым я слонялся, будучи троечником средней школы № 6. Потом они выспрашивали о погранзаставах, на которых я служил, причем интерес был подозрительно пристальным, и я простодушно спросил:
– Собираетесь закинуть гонца? По-моему, сейчас проще по туристической визе…
Мои начальники расхохотались, я тоже посмеялся, чтобы не получилось, что потешаются надо мной. Вроде мы все вместе радуемся неожиданной шутке.
Менее всего их интересовал Афганистан. Впрочем, заинтересовали мои рассказы о спецподготовке, которую я прошел в закрытом лагере. Ведь я был немножко диверсант.
Особенно понравилось им, что я могу профессионально «нахимичить» самым подлым образом, так, что и пожарные не понадобятся. Тут почему-то всплыл перед глазами Валера, и красная лампочка замигала, вроде как напоминание: застегнись, товарищ. В смысле – закрой рот.
– Но подрывать я ничего не буду, у меня подписка, – предупредил я.
Мои лучшие друзья опять расхохотались. Я воздержался.
– Нет, ничего такого от вас не потребуется. Наш коллега готов заподозрить нас в страшном криминале, – сказал Вячеслав Викторович и обменялся ироничным взглядом с Бастилиным. – Просто мы хотим немножко ближе узнать вас. Ведь мы даже не просили вас написать автобиографию, не поинтересовались вашим партстажем…
– Тут все о’кей, – поспешил заверить я. – Партвзносы уплачены, и штампики есть.
– Вот и славно, – похвалил Вячеслав Викторович. – Все там были…
Он сказал таким тоном, каким произносят: «Все там будем…»
– Нас интересует ваше оперативное мышление, способность быстро принимать решения в критических ситуациях, – деловито продолжил шеф. – Мы должны знать, сможете ли вы оценивать, анализировать обстановку, уметь вычленять главное, делать выводы, быть тонким психологом… То есть мы хотим предложить вам работу, несколько отличную от охранной. Мы знаем, что вы профессионал… – похвалил меня Вячеслав Викторович. – Поэтому доверим вам работу на объекте, прямо скажем, государственной важности. И пусть вас не смущает, что мы – частная фирма. Вся Америка держится на частной собственности, но никто не упрекнет американцев в отсутствии патриотизма. Вы согласны?
Я не счел нужным отрицать. Хотя мне до лампочки американский патриотизм вместе с их пижамным флагом.
Шеф задумался и продолжил:
– Сейчас многие «афганские» организации, и ветеранов Чечни тоже, разрозненны, переругались на политике, кто за красных, кто за опасных. А люди с экономическим мышлением давно навели контакты. «Афганцам» легче понять друг друга, солидарность позволяет строить джентльменские отношения, ведь наши коммерческие структуры имеют льготный налоговый режим… Но это одна сторона. Другая лежит в плоскости геополитики, стратегии державы. У России никогда не было и не будет друзей. Кажется, еще Екатерина II сказала. Нашим правителям удалось приостановить развал. А если Россия рухнет – под обломками погибнет весь мир. Надо что-то делать, и прямо сейчас.
