Вспомнился анекдот. Два мента идут брать рецидивиста. Один другому: «Ты давай первый, а я за тебя отомщу»…
Чэн – здоровенный малый в белых джинсах и футболке, на вид полукровка, отпил из фарфоровой чашки. Поставил, держа паузу, на блюдечко с белой лебедушкой. Без выражения спросил:
– Что ты хочешь, Губский?
Лева огляделся. Туманов курил, развалясь в кресле. Делал вид, что его здесь нет. А если есть, то он глухой и любуется миниатюрами на стенах. Эстет. Хорошие картинки, кто спорит. Правильные. И цены у них хорошие. По обе стороны от двери застыли два амбала, похожие на близнецов, – пониже Чэна, пошире в плечах, от плеч – не руки, а бревна разрисованные.
– Дача убитого – в Кудрино. Это твой район, Чэн.
– Кудрино держит Малыш, – Чэн улыбнулся двумя шеренгами фарфоровых зубов. Натуральные остались в лагере, взамен Чэн привез коллекцию шрамов, погоняло Штык и репутацию законченного психа, которого боялись задевать даже самые отмороженные.
– Малыш у тебя в кармане, – возразил Губский. – Строителей нанимает Чжоу, девочек поставляет Фэнь, «дурью», правда, торгует Хрипатый, но хочешь, покажу, где он ее покупает? Тут рядом.
Еще одна улыбка озарила уютную комнату.
– Ты много знаешь, Губский.
– Работа такая.
Настала пауза. Губский закурил. Если Штык прикинется незнайкой, список подозреваемых пополнится бригадиром Цинбана.
– Хэтон и Толстый Ян сидят на Горького? – вопросил Чэн.
– Сидят, – вздохнув, подтвердил Губский. – На Горького.
«Обезьянник» на улице пролетарского писателя пользовался дурной репутацией. Клиентура в нем состояла из «особо опасных», охраняли – отморозки из БОПа, а патронировал лавочку сам папаша НПФ. Как в эту богадельню загремели приятели Чэна Хэтон и Толстый Ян – это отдельная, особо кровавая история. Заслужили.
– Ты можешь перевести их на тюрьму? – русский язык Чэн изучал в основном на зоне, «эр» выговаривать научился, но синтаксис так и не освоил.
– Смогу, – поморщился Губский. Смочь-то он сможет, но вот каких нервов это потребует?
– А орлята не обидятся? – Чэн в третий раз лучезарно улыбнулся.
Губский воткнул окурок в пепельницу.
– В СИЗО твои подвязки, Чэн. Хоть девочек из «Красного фонаря» приводи. Кому какое дело?
В трехстах метрах от СИЗО № 1 располагался массажный салон «Очарование», для самых тупых украшенный красными фонариками. В свободное время туда нередко захаживали тюремные охранники – и обслуживались по льготному тарифу.
– Туманов, – повернулся Чэн. – Ты еще не знаком с моим братом?
– Нет.
– Он там, за дверью. У него дела с твоей фирмой.
Туманов не стал спорить. Поднялся и поплелся к выходу.
Никакого брата в соседней комнате, понятно, не оказалось. Он полистал лежащий на столике альбом с водопадами и пагодами, прошел в туалет. Запершись, достал из кармана миниатюрную коробочку диктофона, наушник. Утопил клавишу.
– … Губский, на вашем химзаводе есть секретный цех.
– Ух ты, – удивился Лева. – Слушай, Чэн, да на нашем химзаводе всю дорогу были секретные цеха.
– Говорят, там делают оружие против нас, – четвертая фарфоровая улыбка буквально опутала диктофон. – Но это неправда. Там делают наркотик. Называется «бласт» – у американов. А вывозил «бласт» – твой покойник…
– Это ты виноват, – сказал капитан Чиж из ОБНОНа. – До твоего звонка все нормально шло.
– А сейчас? – удивился Лева.
– А сейчас намного хуже, мой сладкий. Ладно, это я со зла… Просто того паренька с «дурью», что на «Тойоте» взяли, ночью задушили в камере. Пинали утром, пинали, а он ни в какую! Приподняли, встряхнули, а у парня башка на честном слове.
– А первого?
– А первого еще не задушили. Ждем-с.
– Между прочим, есть десяток верных способов не довести парня до могилы. Если, конечно, ты в этом кровно заинтересован.
– Вот именно, – ухмыльнулся Чиж. – Чего звонишь-то?
– Расскажи мне о наркотике, Саня. Не поверю, что такой профессор, как ты, мог обойти дело стороной. Расскажи. А с меня выпивон при оказии.
Капитан Чиж на этом поприще съел собаку. Хотя крепким умом и не блистал. Иначе в молодые годы, после окончания биофака, пошел бы не в милицию молотить задаром, а куда интереснее и жил бы сейчас не за печкой, как сверчок, а где-нибудь на вилле в предместье Парижа, откуда плевать на вечно больную Россию куда приятнее, нежели из ее географического центра.
Этот синтетический наркотик гулял не только по Томской губернии. А, что особо интересно, по всему миру. Победным маршем – захватывая континент за континентом, оставляя в аутсайдерах традиционную отраву. Эффект потрясающий – не какие-то там слабенькие глюки без содержания, а буквальное воплощение сокровенных помыслов и мечтаний. Человек, вводящий в себя препарат, испытывал ни с чем не сравнимые удовольствия. Это была волшебная палочка, посредством которой наркоман получал все мыслимые блага – не вставая с пола – от женщины и любимого блюда до полной реализации своего права на полноценную жизнь в глобальном масштабе. Ошеломительный подъем сил, духовный, интеллектуальный взлет, пальмы, солнце, шум прибоя, деньги, яхты, любовь… – вот что давал наркотик, известный в миру под именами «бласт» и «хайфлайер». В чем его сила молодецкая, мог поведать только химический анализ. Но в том и дело (ангидрид его через перекись), что в лабораторных условиях разложить препарат на составляющие не представлялось возможным. А где такое возможно – бог его знает…
– Ты говоришь, бродит по миру? – несколько нервно поинтересовался Губский.
– У нас есть каналы, мы наводим справки, – важно отозвался Чиж, – Турция, Греция, Италия… В Азии – Япония. Там он вообще прет буром. С ним, конечно, борются, но как-то неуспешно. Отмечено появление в Болгарии, на юге Испании, в Корее. Теперь вот – здрасьте – у нас…
– А не может быть наоборот?
– В смысле? – не понял Чиж.
Губский замолчал. Пожалуй, довольно. Объявлять на весь эфир, что Энск рискует прослыть городом вечного праздника, – по меньшей мере неумно.
Он скомкал беседу и задумался.
Лева не верил в дурные предчувствия (ощущал их, но не признавал за данность). Иначе давно бы насторожился. Видя перед собой конкретный клубочек, он попер за ним напролом, не замечая, что от дела об убийстве поворачивает в какую-то иную плоскость, а воздух вокруг него подозрительно сгущается.
К одиннадцати часам утра он сидел в кабинете Осенева и требовал предоставить ему связи «Муромца» с химфармзаводом. Едва пришедший в норму зам опять покрывался серыми пятнами. Нервно мусолил пальцы, натужно хмурился.
– Некоторые цеха завода связаны с нами договорными обязательствами, – выдавил он из себя никем не оспариваемый факт.
– Охотно верю, – утробно проурчал Губский.
– Кроме контроля над производством, мы осуществляем транспортировку сертифицированных лекарственных препаратов в адрес заказчика и гарантируем не только качество пересылаемой продукции, но и бесперебойность поставок.
Губский зловеще кашлянул.
– Да-да, я понимаю, вас интересуют конкретные операции… Минуточку. – Осенев засуетился, застучал по селектору: – Машенька, вызовите ко мне Терещенко с графиком текущих поставок…
Явился гладко выбритый субъект с грушевидным лицом, раскрыл папочку и рот.
– Вы пожарный? – поинтересовался Лева.
Субъект закрыл рот, потом опять открыл и вежливо-презрительно (вежливо, потому что Лева как-никак мент, а презрительно, потому что он на это плевал) представился:
– Терещенко, начальник сектора грузоперевозок.
И стал надменно перечислять: чего и куда отправлялось в минувшую декаду. Двадцать упаковок термалгина – грузополучатель Барнаульский ГСЦ «Надежда»; восемнадцать единиц простатосана (ох, как влияет на обменные процессы в простате) – в онкологический центр города Нижневартовска; базергиновая кислота (какой-то компонент для анестезии) – в больницы Сахалинской области, недоразрушенные при недавнем землетрясении; антигрибковый крем «Санария» и некий фармадол – в местные аптеки…
Лева прилежно чиркал в блокноте (женские ножки), а когда Терещенко наконец умолк, закрыл блокнот, убрал в карман и строго уставился на обоих представителей «Муромца». Те явно томились.
– Благодарю вас. Я зайду. Попозже.
Мария Андреевна смотрела на него выжидающе – мол, делать-то чего будем, начальник. Похорошела, киска – брови дугой, реснички ввысь, взамен костюма – облегающий свитер цвета лазури. Во рту – обломок печенюшки. Ох, уж эти конторы. До обеда борьба с голодом, после обеда со сном…
– Поинтимничаем, Маша?
Мария Андреевна испугалась:
– Что ты, Лева… Прямо здесь? А как?.. Ты же отказался…
– А легко, Маша. Берем кочергу, нагреваем один конец…
– Лева, ты пошляк, – грустно подметила секретарша.
– Нет, Маша, ты меня не поняла. Впрочем, проехали. – Он огляделся. Вытянул палец – ко входной двери: – Быстро, Мария, на стрем. Разжевать, что такое стрем?
