— Ещё интереснее. — Я почувствовал, как бешенно у меня заколотилось сердце, и сделал глубокий вдох-выдох. Затем закурил сигарету и жадно затянулся. Мне только что предложили работать на мафию!!! Разве мог я представить себе ещё три дня назад, что такое вообще возможно? Самое отвратительное, что я не могу отказаться! Ладно, послушаю, что он ещё скажет. — Где я должен буду жить, и что означает «карантин»? Как с родственниками и Рамоной, в случае моего согласия?
— Здесь нет проблем. У нас есть большая база, где — я пока говорить не стану, там имеется всё необходимое для жизни. Жить будете на всем готовом, никаких забот. Выезд в город — один раз в месяц, группами по три человека. Об операциях сообщается за сутки… Да, на каждый выход выдаётся две тысячи долларов, на мелкие расходы. За сутки ребята оттягиваются, словно были на воле месяц! Через год руководство даёт своё заключение и в восьми случаях из десяти разрешается свободное поселение в пределах оговоренной территории, с полной свободой передвижения, создания семьи, производством детей и прочего. Все заработанные вами за предыдущий период деньги поступают в ваше распоряжение, плюс — новый оклад, в зависимости от должности. Насчет вас, Валерий Николаевич, у меня уже есть конкретные планы, так что работать будете под моим чутким руководством, ну и зарабатывать соответственно. Допускаю возможность, что, исходя из обстоятельств, срок вашего пребывания на базе будет сокращен. Вы нужны мне! Впереди нас ждет серьезная работа!
— Вы не ответили, как будет с моими родственниками и с Рамоной? — Мне пришлось ещё раз задать Персикову самый важный для меня вопрос. От ответа на него зависело мое решение.
— А вы уверены, что хотите продолжать с ней встречаться? Ну ладно, ладно. Ваша бывшая жена и прочие родственники получат известие о трагической гибели майора Боброва. Вас, разумеется, похоронят со всеми положенными воинскими почестями и закопают в могилу на глазах у рыдающей родни. — Персиков внимательно следил за моей реакцией на его слова. — С этим, полагаю, ясно. Ну а дамочка… Сможете забрать ее к себе, как только вам разрешат свободное проживание. Не думаю, что Пярну выберут для него, так что придется решать. Разумеется, пока вы будете находиться на базе, её никто не будет навещать. Если она сама не захочет завести себе другого жеребца!..
И Владимир Адольфович громко рассмеялся. Затем успокоился, откашлялся в носовой платок и встал.
— Идите, подумайте над моим предложением, только одна просьба: не надо говорить женщинам лишнее, они такие впечатлительные. Завтра встретимся снова, а сейчас мне пора ехать. Организация нуждается в чутком руководстве, ничего не поделаешь.
Хозяин особняка кивнул стоящему за стойкой парню. Тот нажал встроенную кнопку, и спустя десять секунд за мной явились Альберт и Соловей. Едва я вернулся в «комнату для гостей», как Рамона сразу же кинулась мне на шею.
— Я так волновалась. Тебя не было целый час. — Она прижалась губами к моей обросшей щетиной щеке. — В ванной есть электробритва, не хочешь проверить её работу?
Упоминание об электричестве вызвало у меня чувство, очень похожее на тошноту. Вероятно, я еще долго буду обходить стороной сетевые розетки!
— Что тебе там говорили? — с надеждой спросила Рамона. — Они нас отпустят? Или… нет?
— Конечно, солнышко, скоро ты поедешь домой, — я старался не смотреть ей в глаза, но она насильно развернула моё лицо в свою сторону.
— Ты скрываешь от меня что-то, да? Тебе нельзя говорить?
Я молча кивнул.
— А ты?! — взгляд Рамоны вдруг стал холодным и колючим, как чертополох. Она начала плакать.
— Я останусь здесь, скорее всего. Они предложили мне работу в структуре.
— Какая ещё структура? Они же бандиты, сволочи! — сорвалась на крик моя ненаглядная девчонка. Мне пришлось обмануть её, так как говорить правду я не мог и не хотел. Кому приятно говорить любимой женщине, что загнан в угол и вынужден согласиться работать на мафию?! Правда, есть такие самки, которые гордятся принадлежностью своих кобелей к криминальным и мафиозным группам, но таких я не принимаю в расчёт. Они вообще не достойны человеческого к ним отношения.
У меня только два пути — смерть или согласие с предложением Персикова, навсегда закрывающим мне дорогу в мир обычных, нормальных и не погрязших в крови людей. На кон поставлены жизни дорогих мне людей, переступить через которых я не могу и не имею морального права. Мораль! Там, куда меня так настойчиво «приглашают», отсутствует такое понятие. Но это — там. А близкие мне люди остаются в обычном мире. Они не должны даже догадываться, какой ценой выкуплены их жизни. Мне действительно лучше умереть публично, официально, у всех на виду. Ибо там, за чертой, нет места бывшему командиру взвода ДШБ, награжденному двумя боевыми наградами — орденами Красной Звезды… И для всех, кроме меня самого, в эту минуту я умер.
— Они не бандиты, солнышко, ты ошибаешься.
— А кто? — Рамона растерла катившиеся по горячим щекам слезы.
— Специальная команда КГБ. Больше я ничего не могу тебе рассказать. Ты, кажется, что-то говорила насчёт бритвы? — сменил я тему разговора и слегка отстранил от себя Рамону.
— Да… она в ванной. На полочке. Скажи, нам когда-нибудь принесут поесть?
— Думаю, принесут. Ведь я согласился на них работать. — Я поцеловал застывшую в нерешительности женщину и направился в ванную. Что действительно мне сейчас необходимо, так это холодный душ…
Насчёт ужина я оказался прав. Через полчаса нам принесли вполне прилично приготовленный шашлык и салат из помидоров с огурцами. На третье — яблочный сок. Я набрался наглости и попросил для меня двести граммов водки, а для Рамоны — десертное столовое вино, лучше массандровское. Мне доставляло удовольствие наблюдать, как Соловей кривил свою жирную рожу при каждом моем слове. Но совсем скоро он принес все, что я просил, даже шоколадку с орехами для Рамоны. Видно, Персиков действительно очень во мне заинтересован! Только вот для каких целей? Ладно, поживем — увидим, а сейчас нужно пользоваться его «гостеприимством» на полную катушку. Не для меня, так хоть для любимой женщины. Ей и так досталось выше крыши. Пусть хоть немного расслабится.
— Можешь быть свободен, халдей, — бросил я на прощание уходящему мордовороту, успев, однако, заметить, как сверкнули в темноте коридора его оскаленные в злобной гримасе зубы. Пусть побесится, ему полезно. Может, похудеет, бедолага.
Вечер мы с Рамоной провели замечательно. Ели принесенный ужин, пили сок и водку (она — исключительно вино) и даже смотрели телевизор, где в очередной раз повторяли кинокомедию «Здравствуйте, я ваша тётя!». Я вообще люблю все фильмы с Калягиным, молодец мужик, настоящий профессионал.
— А когда ты вернёшься? — с заметной тревогой поинтересовалась Рамона.
— Понимаешь… Примерно год я должен проходить курс подготовки, но зато потом мне разрешат жить совершенно спокойно, как обычному человеку. Будут платить очень хорошие деньги. Но я должен поменять имя и фамилию.
— Зачем?
— Наверно, так нужно для работы. Все мои знакомые будут знать, что я умер. Кроме тебя. Но ведь ты никому не скажешь?
Она отрицательно покачала головой.
— А потом я заберу тебя к себе.
— Ну это я уже слышала! — моментально оживилась Рамона, и на ее личике наконец-то промелькнула улыбка. — Семь лет назад. И помнишь, что я тебе тогда ответила?
— Помню. Но мы не поедем жить в Россию. Мы купим дом на побережье Средиземного моря, где-нибудь на Кипре, и туда-то ты поедешь обязательно! — Я обнял ее и сразу же повалил на одну из кроватей.
— Ой!.. Там же глазок в двери, — прошептала Рамона мне на ухо.
— Ну разве это проблема? Дай мне помаду…
На наше счастье, ни Соловей, ни Альберт, ни кто-то другой нас уже не беспокоили. Не знаю, почему, но я чувствовал себя заметно лучше, чем до разговора с хозяином особняка. Судьба моя и Рамоны уже более или менее прояснились. Я старался не думать о предстоящей работе на мафию, тем более что единственной возможностью что-либо изменить была моя, а со мной и еще нескольких людей, смерть. А когда нет возможности что-либо изменить, приходится смиряться. Хотя в глубине души я уже рении, что при первом же удобном случае постараюсь вырваться из когтистых лап Персикова.
Ночью, когда Рамона мирно посапывала, укрывшись простыней, я подошел к окну и долго наблюдал, как сверкает сквозь зарешеченное пространство отраженная в ряби огромного Чудского озера голубая луна. Я неотрывно смотрел на нее, и вдруг мне захотелось, впервые за многие годы, завыть, подобно волку, и зарыдать, словно только что появившемуся на свет младенцу, осознавшему, в какой жестокий и чудовищный мир он попал, едва пальцы акушера перерезали соединяющую с мамой тоненькую пуповину.
