— Нет, Нелли Кимовна.
— А ты присмотрись.
— То есть посмотреть за ним? С кем дружит, разговаривает? Куда ходит?
— Не только.
— А что еще?
— Понимаешь, он импотент.
— Импотент? — глаза у Корольковой округлились от изумления. — Так он же еще такой молодой, да и здоровый, как лось… А откуда вы знаете?
— От верблюда. Что ты мне, Наташка, такие глупые вопросы задаешь?
— Простите, я не это имела в виду.
— Знаю я, что ты имела… Ладно, слушай, — Рябкина даже невольно понизила голос, будто боялась, что кто-нибудь их может услышать. — Скоро прибудут клиенты, так что мне надо твердо знать, что в больнице все в порядке. Поэтому ты проверишь этого Банду, ясно тебе?
— Как проверить?
— Соблазни. Выясни, импотент он или нет. Если да, то получу удовольствие я, если нет — получишь кайф ты, — грубо подколола Рябкина свою помощницу.
— Нелли Кимовна!
— А что такое? Я же тебя не заставляю с ним спать. Просто попробуй завести его, пококетничай немного, покрути своими бедрами, потряси сиськами…
— Нелли Кимовна!
— Ох, скромница ты у меня какая! Ладно, что я тебя, как маленькую, учить буду? Как будто не знаешь, как с мужиками обращаться!
— Нелли Кимовна! — в очередной раз воскликнула Королькова. На глаза у нее даже навернулись слезы, и главврач наконец пожалела девчонку:
— Ну что ты, я же шучу… Ладно, Наташка, иди и выполни мою просьбу, вот и все, что мне от тебя надо.
— Хорошо, Нелли Кимовна, — грустно вздохнула Королькова, и Рябкина поняла, что в этом деле девчонке потребуется материальная подпитка.
— Кстати, ты давно себе новые туфли покупала?
— Давно уже, а что?
— На тебе двадцать «баксов», — Рябкина достала из сумочки деньги, — сходи на Привоз.
— Спасибо, Нелли Кимовна.
— Ладно, потом спасибо скажешь, когда кайф от Банды получишь, — снова не удержалась, чтобы не унизить лишний раз медсестру, Нелли Кимовна. — Иди, у меня дел по горло…
* * *
В дверь комнаты Банды постучали, и на пороге возникла фигура Самойленко, с интересом оглядывавшего обитель секретного агента.
— Привет, ребята! Еле вас нашел, хоть и прожил всю жизнь в этом чудном городе. Если бы не твой «Опель», — кивнул он Банде, — наверное, так бы и не свиделись никогда.
— Привет, привет, Коля, заходи. Садись, — Банда придвинул другу стул, сбросив прямо на пол газеты. — Я каждый день боюсь, что от этого «Опеля» останутся однажды ножки да рожки. Даже на сигнализацию не надеюсь, по три раза за ночь встаю, в окно выглядываю.
— Ты, может, на нем еще и на работу ездишь?
— Издеваешься? Я, несчастный нищий санитар могу приехать в больницу на иномарке?
— Ладно, несчастный санитар, смотри, что я принес, — и Коля вытащил из кейса шесть пол-литровых бутылок отличного немецкого пива «Хольстен». — Ты же теперь, как мне по телефону Сергей рассказал, алкоголиком заделался, без пива и дня прожить не можешь, — задорно рассмеялся журналист, похлопывая Банду по плечу.
— Ох, блин, еще один шутник нашелся! — в сердцах воскликнул Банда. — А что мне, водку хлестать прикажешь, чтобы запах поддерживать?
— Ладно, не кипятись, я пошутил.
— А за «Хольстен» спасибо, а то надоело эту вашу одесскую мочу пить, — поспешил ответить «любезностью» Банда.
— Ха, уринотерапия полезна для здоровья, — переспорить одессита было невозможно, это Банде уже давно следовало усвоить. — И тем более выгодно — в одну дырку вливаешь — из другой выливаешь! Ха-ха-ха!
— До Жванецкого, землячка своего, явно не дотягиваешь, — пробурчал в ответ Банда, но тут уж вмешался Бобровский, решив прекратить наконец эту вялую перепалку:
— Ладно, ребята, хорош. Садитесь, да давайте о деле поговорим.
Они расселись, разобрав пиво, и Самойленко начал рассказывать:
— Не знаю, есть результаты или нет, но Дина старается изо всех сил. Ей удалось выяснить, что за последние три месяца в больнице не было ни одного случая детской смертности во время родов. К сожалению, через здравотдел проверить невозможно, чтобы не привлекать внимания к этому делу. Да и вообще, они, небось, еще и не обработали данные. У них со статистикой — не дай Боже. Просишь за прошлый месяц — дают за прошлый год…
— Ладно, Коля, не отвлекайся. О своих журналистских проблемах как-нибудь в другой раз нам с Бандой расскажешь, — бесцеремонно вернул Самойленко к теме разговора Бобровский. — Что у тебя еще есть?
— Еще, по рассказам санитарок, детская смертность не имеет какой-либо периодичности. То квартал все спокойно, то за один месяц сразу три случая. Дальше. «Списать» родившегося мертвым ребенка действительно можно запросто, отнести его к категории «плод» и утилизовать вместе с «отходами» абортов.
— То есть среда для преступлений, связанных с похищением детей, в больнице создана самая благодатная? — подытожил Банда.
— Да.
— Ясно. Больше ничего?
— Дина пыталась выяснить, у каких именно врачей чаще всего происходят такие случаи, но санитарки этого не знают, а если и знают, то не говорят. На нее теперь вообще стали странно поглядывать. Из учетной карточки в регистратуре ведь не сотрешь, что она работает в нашей газете.
— Понятно. Ну что ж, — Бобровский глотнул пива, — немного, конечно, но хоть что-то.
— И еще. Через неделю ее выписывают.
— Эх, жаль! А нельзя что-нибудь придумать?
— Сергей, ну ты вообще, — вдруг рассердился Коля, — ты думаешь иногда, что говоришь? Что придумать? Залеченное воспаление снова активизировать? Что ей, опять застудиться, по-твоему? Честное слово, как ребенок!
— Ладно, перестань, — примирительно попросил Бобровский. — Просто можно было бы чего-то еще выведать, если бы в момент рождения мертвого ребенка Дина оказалась в больнице.
— Так ведь Банда уже там.
— Да, но все же… Женщинам с женщинами всегда легче договориться, особенно обо всяких там своих женских делах.
— А, мужики, чуть не забыл! — вспомнил Самойленко. — Может, это ничего не даст, но случай интересный: Дина познакомилась с одной женщиной. Кажется, Ольгой… или Светланой…
— И что? — нетерпеливо перебил журналиста Сергей.
— Она лежит на сохранении уже два месяца. По направлению районного врача. Что-то там ему не очень понравилось. Эта женщина чувствует себя прекрасно, каждый день просится домой, но ее не выписывают. Говорят, что есть веские основания для того, чтобы ей оставаться под наблюдением. Между прочим до срока родов, установленного врачами, осталась всего неделя.
— Ну и что?
— Ничего.
— И зачем нам это?
— Дина говорила, что это странный случай. Мест в отделении нет, а вполне здоровую женщину держат.
— Может, обыкновенная перестраховка врачей?
— Возможно. Я же ничего не говорю.
— Стоп, ребята, — вступил в разговор Банда, до того молча слушавший друзей. — Дина права. Случай, думаю, интересный. В отделениях мест действительно нет, некоторые пациентки лежат даже в коридорах… Так, узнай, Коля, завтра же имя и фамилию этой женщины. Я постараюсь присмотреться, что делается вокруг нее. Позвони Сергею, как только узнаешь имя.
— Хорошо.
— А Дина пускай выписывается, нечего ей там больше делать, раз вылечилась…
* * *
Работа у Банды в больнице была, конечно, не подарочек.
Целый день мотался он по больничному городку, выполняя то одно, то другое поручение.
Чего только ни доводилось ему делать! И лампочки менять, и грязное белье относить в прачечную, и котлы из пищеблока в корпус закатывать, и садовую дорожку перед корпусом подметать, и передачи для больных принимать… Только полы в палатах, пожалуй, не заставляли еще мыть.
Постепенно он усвоил, что на этом месте действовать надо по знаменитому принципу «солдат спит — служба идет». Главное — не попадаться на глаза начальству. Забьешься в какой-нибудь уголок, глядишь — и забудут про тебя, не дернут лишний раз только для того, чтобы человек не болтался без дела. А создавалось впечатление, что многие поручения только для этого и придумывались.
Банда даже обнаружил подходящий для себя уголок — маленькую комнатку в подвале трехэтажного корпуса, в котором размещались женские отделения.
Здесь хранился всяческий хлам — сломанные столы, стулья, какие-то матрацы, спинки кроватей. В связи с тем, что никакой ценности это старье из себя не представляло, каморка не запиралась. А поскольку она находилась в самом конце темного подвального коридора, заглядывал сюда кто-нибудь крайне редко, и только прачки знали, что здесь любит отсиживаться, скрываясь от дурной работы, Банда.
Поэтому-то Сашка несказанно удивился, когда однажды его покой нарушила девушка довольно привлекательной наружности, робко заглянув и его обитель.
