Их взгляды встретились и они почувствовали, что стали теперь не просто приятелями, а хорошими друзьями.
29.
Так проходил день за днем, крепло мужское братство. И Даллас, и Джон, и Фрэнк, и Здоровяк — все они становились все более откровенными друг с другом, говоря теперь и о том, чего хотят, чего ждут от жизни, а не только рассказывая, кто где побывал и кто что видел.
Но все же лучшим другом Фрэнк считал про себя Джона. Ему нравилось обучать парня разбираться в моторах. Он хотел, чтобы Джон, как и он, полюбил это дело. Джон и в самом деле с азартом крутил гайки и болты, но в чертежах разбирался с трудом, и Фрэнк подолгу объяснял ему, что, как и для чего устроено. Постепенно Джон и сам стал разбираться в чертежах, а однажды даже сам выточил втулку на токарном станке. Джон любил насвистывать разные мелодии. И оказалось, что у них с Фрэнком много общих любимых рок-групп. Иногда, глядя и слушая, как Джон заливается соловьем или напевает какую-нибудь песенку, Фрэнк подыгрывал ему, как на ударных, постукивая в такт мелодии по кузову машины или по донышку перевернутого ведра. С Джоном Фрэнк снова ощущал себя двадцатилетним юнцом и смеялся от души, слушая какой-нибудь очередной дурацкий анекдот. Глядя, как веселятся Фрэнк и Джон, Здоровяк в отличие от Далласа, совсем не ревновал и иногда даже присоединялся к их импровизированным концертам на правах папы или старшего брата, басисто выдувая в воронку из-под масла партию бомбердона, несмотря на то, что такого инструмента в аккомпанементе не предусматривалось. Даллас, глядя на них, обычно завистливо посмеивался, но иногда и он, заражаясь всеобщим энтузиазмом, начинал прищелкивать пальцами в такт. Особенно Фрэнк и Джон любили разыгрывать Битлз. За работой они могли распевать часами. Может быть, это их сблизило еще больше. Часто они возвращались в свой блок вдвоем, слегка поотстав от остальной компании, беседуя о том, о чем свойственно говорить людям молодым, для которых вся жизнь еще впереди. Фрэнк рассказал Джону о Розмари и о том, что как-то воспользовался его советом, попросил у источника снов, чтобы он послал ему в объятия его любимую, и это случилось, и что он, Фрэнк, даже во сне поверил в то, что это было как наяву.
— Послушай, — сказал как-то Джон Фрэнку. — Как ты думаешь, бог есть?
— Есть, конечно, — ответил Фрэнк.
— А почему же столько несправедливости?
— Мне отец как-то говорил, что справедливость — это право сильного.
— Но ведь если бог всемогущ и всесилен, то тогда он должен быть и справедлив?
— Да это же для людей, — сказал Фрэнк. — Справедливость — право сильного. А что для бога — это только ему одному и известно.
Фрэнк посмотрел на Джона, и ему показалось, что тот чем-то опечален.
— Ты что-то невесел, — сказал Фрэнк.
— Да сон мне какой-то несправедливый приснился. Фрэнк рассмеялся.
— А что за сон?
— Мне приснилось, что меня здесь, в тюрьме, убили.
— Да плюнь ты, — сказал Фрэнк. — Будешь еще на разную ерунду внимание обращать.
— Нет, — покачал головой Джон, — ты лес знаешь, что я к этому очень серьезно отношусь. Тот гуру говорил, что сны — это язык, которым говорит с нами бог. Но за что, за что они хотят меня убить!
— Ну ты действительно мальчишка, — сказал Фрэнк, — То над Грейвсом или Палачом надсмехаешься им в лицо, а то из-за каких-то снов расстраиваешься. Тебе что, кто-нибудь угрожал или хоть какие-то слухи до тебя дошли?
— Нет.
— Ну так чего тогда? Если мотор не заведется — машина не поедет. Я вот так же и на жизнь смотрю, а мистика, знаешь, в ней много неясного. Может так, а может, эдак. Да и не все же сны сбываются.
Фрэнк, как мог, пытался развеселить друга, разубедить его в мрачности его предчувствий, и постепенно Джон и в самом деле забыл о своем дурном сне.
— Пока не похоронен, не мертв! Верно ведь? — рассмеялся наконец Джон.
— У нас мало, что есть, — сказал Фрэнк. — Но мы должны это защищать.
30.
Проходил день за днем. «Форд» был уже почти готов, оставалось только его покрасить. Каждый день после работы Леоне возвращался теперь в теплую камеру. Четыре или пять раз капитан Майснер устраивал тренировки сборной «Бэйкли» по регби. Фрэнк играл теперь свободного полузащитника, претендуя на роль лидера команды и своим мастерством завоевывая все больше и больше симпатий среди зэков. Грейвс, которого в сборную не взяли, явно завидовал ему. Фрэнк, несмотря на то, что был почти всегда теперь окружен накачанными мощными парнями из группировки Здоровяка, да и сам, благодаря тренировкам, был в неплохой форме, про себя решил все же избегать стычек с Грейвсом. Как никак ему оставалось меньше четырех месяцев до освобождения, и он решил не нарываться на неприятности, ведь получить добавку к сроку было проще простого. А Грейвс неотступно следил за Леоне, стараясь выбрать момент, когда тот будет один. Но не только Грейвс внимательно наблюдал за Леоне, Драмгул тоже не выпускал его из поля зрения, и Фрэнк об этом догадывался. Но он чувствовал на себе и незримую опеку капитана Майснера, догадываясь, что несостоявшийся перевод в соседи к Грейвсу — дело рук Майснера, и на следующий же день после проверки, улучив момент, когда Майснер был один, Фрэнк сказал ему свое «мужское спасибо». Майснер тогда похлопал его по плечу и сказал: «Надеюсь, ты будешь себя хорошо вести и не поддашься на провокации. А кроме того, с тебя восемь очков в ближайшем матче межтюремного турнира». Это было еще одной причиной, почему Фрэнк избегал стычек с Грейвсом, ведь тогда он лишился бы поддержки Майснера, и Драмгул не замедлил бы этим воспользоваться. А Драмгул только и ждал, когда же, наконец, Леоне оступится, чтобы можно было его подцепить. Ведь теперь ни Палач, ни Подручный не могли откровенно применить насилие. Это вызвало бы возмущение всей тюрьмы. Слишком уж заметной фигурой стал Леоне. Да, вдобавок, теперь уже ни для кого не было секретом, что Фрэнк — личный враг Драмгула и не только враг, но и в известном смысле победитель, оказавшийся в роли побежденного. Словом, Драмгулу было не так легко теперь подловить и подмять под себя Леоне, как он надеялся в самом начале, когда устроил перевод Фрэнка в «Бэйкли».
Часто, оставаясь один в своем кабинете, Драмгул включал видеокамеру, установленную в гараже, и с ненавистью наблюдал, как четверо парней с воодушевлением собирают и постепенно ставят на колеса старенький белый «форд», который столько лет простоял в углу без всякой надежды на возрождение. С каким наслаждением бы он Драмгул, пустил пулю в лоб вот этому уверенному в себе, так независимо держащемуся брюнету Фрэнку Леоне, заключенному номер пятьсот десять. Драмгул добавил увеличение, но Леоне вышел из зоны наблюдения и теперь камера показывала лишь крыло автомобиля. Драмгул снова вернул общий план. Он видел, как парни засмеялись, а потом их рты стали широко раскрываться, Фрэнк беззвучно бил ладонями по какому-то перевернутому ведру, а мулат поднес ко рту какую-то жестяную трубку.
— Они поют, — мрачно сказал вслух Драмгул. — Они веселятся, радуются жизни, делают свою привычную работу, находясь здесь, у меня в тюрьме, а я наблюдаю за ними, исходя желчью, и ничего не могу с этим поделать. Это просто Шекспир какой-то. Заключенные счастливы, а начальник тюрьмы несчастен. И я ничего не могу с этим поделать.
Он нажал кнопку вызова охраны. Дверь открылась и вошел Палач.
— Слушаю, сэр, — хлопнул он каблуками.
— Скажи, — обратился к нему Драмгул. — А мы ничего не можем сделать с этой машиной?
Он кивнул на экран телевизора.
— Может быть, ночью можно ее разломать, а всю вину свалить на Грейвса? — сказал, ухмыляясь, Палач.
— Да нет, ночью же все заперты по камерам. Сразу будет ясно, что это дело рук охраны.
— Можно что-нибудь и днем подстроить, чтобы все вышли, тогда и мы порезвимся.
— Да, ты просто гений, — сказал Драмгул. — Можно дать сигнал номер четыре, чтобы все бежали на внеочередную проверку, а в это время…
— Уж вы не беспокойтесь, — льстиво заулыбался Палач. — Мы постараемся.
Драмгул снова посмотрел на экран. Парни начали красить автомобиль, опрыскивая его из распылителей.
— Интересно, какого цвета? — автоматически спросил он, видеосистема транслировала только черно-белое изображение.
— Известно какого, — сказал Палач. — Красного. Как никак цвет крови.
Он довольно ухмыльнулся. Драмгул посмотрел на него и сказал:
— Похоже под моим руководством ты начинаешь делать успехи и в литературе, по крайней мере, в устной.
Он снова перевел взгляд на экран.
— Ишь как веселятся, — сказал Палач, глядя вместе с Драмгулом, как дурачатся, прыская иногда друг другу на комбинезоны из распылителей, Джон и Фрэнк. — Положить бы их рядком под колеса их лимузина и — туда-сюда, туда-сюда…
— Как ты откровенен, — усмехнулся Драмгул.
