Безмолвие было тягостным, давящим, но ни Дрозд, ни Андрей этого не замечали.
Я успел. Я все-таки успел!
Едва я зашел в свою квартиру, как раздался телефонный звонок. Выждав необходимое время, я поднял трубку и, изображая человека, которого подняли с постели, сонным голосом недовольно спросил:
– Чего надо? Кто звонит?
Трубка ответила молчанием.
– Блин! – выругался я в сердцах. – Кому не спится в ночь глухую… Алло! Я слушаю.
На другом конце провода прозвучали короткие гудки. Я положил трубку и с удовлетворением ухмыльнулся.
Пронесло…
Ах, Анубис, Анубис, сукин сын! Вот ты и высунул свои рожки, "мистер Смерть". Сразу сообразил, чье рыльце может быть в пуху. Без твоей подсказки Висловский вряд ли догадался бы прозвонить кандидатов в недоброжелатели.
Анубис сделал то же, что и я, только другим способом. Ему важно было очертить круг возможных соискателей на роль покойника под номером один.
Он моментально сообразил, что заказчик акции с проникновением на дачный участок Висловского вряд ли будет в этот поздний час почивать спокойным сном. Хотел бы я знать, как Анубис оценил мои актерские способности…
Конечно же, спать мне вовсе не хотелось. Нервишки были уже не те, что прежде. Увы. Годы берут свое, как не крути.
Десять лет назад я мог дрыхнуть даже под артобстрелом. И не потому, что старался прослыть храбрецом.
Отнюдь. Просто я был фаталистом. Кому суждено быть повешенным, того не расстреляют. Именно так звучало мое кредо.
И я следовал ему во всех своих житейских коллизиях. А иначе гордое прозвище Волкодав носил бы ктонибудь иной. Потому как в моей воинской профессии мандраж просто исключается как состояние души.
Я налил себе полстакана виски, сел в кресло, включил ночной канал телевизора – чтобы создать фон для мыслительного процесса, и начал усиленно думать. Что было нелегко: я никогда не отличался аналитическим складом ума.
Вот ежели кому зубы выбить или отправить вперед ногами – так это пожалуйста. А крутить шариками в башке – это не мой профиль.
Все выходило на то, что моему безоблачному существованию пришел конец. Тут и дураку несложно догадаться.
Конечно, Анубис может покинуть город – подальше от греха. Но мне почему-то казалось, что он приехал в наши палестины вовсе не для того, чтобы насладиться провинциальным покоем и полюбоваться на окружающие город леса.
Если уж Анубис выполз из своей преисподней, значит, у него есть на то очень веская причина. Какая именно?
Вопрос. Который без вводных данных простое сотрясение воздуха. Может, Анубис решил заняться бизнесом?
Если это так, то очень сомнительно, что он захотел стать компаньоном Висловского. Не тот размах. Денни даже в масштабах нашего города всего лишь букашка.
Тогда что привело Анубиса на Мячу? Связь. Вполне возможно. Висловский исполняет роль связующего звена. Но с кем?
Это вопрос под номером два. В том, что Денни-Сачок знает многих местных воротил лично, я уже убедился.
Но на кого именно нацелился Анубис?
А если я все усложняю? Может, "мистер Смерть" решил тряхнуть стариной? Возможно, он сейчас работает по "заказам"?
Не исключено. Уж в чем, чем, а в этом деле ему мало сыщется равных.
Но в моих умозаключениях есть одна неувязка: такие проблемы Анубис обычно решал без свидетелей и весьма скрытно. Он появлялся как призрак и исчезал, словно утренний туман – бесследно. Только в особо сложных случаях у него была подстраховка. Но никак не прямые помощники.
А что если?.. Я невольно вздрогнул и допил виски.
Нет, черт побери, нет! Не хочу об этом даже думать. Зачем кому-то может понадобиться моя жизнь? Месть, по идее исключена, а в остальном…
В остальном я чист. Ну, скажем так – почти чист. Естественно, не считая моих "подвигов" за бугром.
Однако, я почему-то совсем не верил, что коллеги из западных разведок только сейчас опомнились и решили свести счеты с Волкодавом. Что пройдено, то забыто. У них там тоже есть парни, с которыми в свое время мне очень хотелось увидеться с глазу на глаз…
Но то было тогда. А теперь они мемуары пишут и с умилением вспоминают о старых добрых временах.
Какая там к черту месть… Мы сражались если и не с открытым забралом, то по не писаным правилам, пусть и жестоким, но где-то даже рыцарским.
Только иногда, по решению политиканов, проваленные тайные операции вытаскивались на свет божий. В основном разведки решали свои дела полюбовно, обменивая провалившихся агентов без присутствия прессы и так называемой общественности.
Это была поэзия и проза шпионской действительности. Без всяких там вывертов. Настоящая, не книжная, жизнь.
А как иначе? Работа есть работа. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. А руководству разведорганов – и наших, и чужих – страсть как не хочется признаваться перед своими вышестоящими боссами в собственных ошибках.
Поэтому такие вопросы часто решались по согласию и на доверии. Ты – мне, я – тебе. Вот и вся философия.
Вопрос под номером три…
Вот на него отвечать мне не хочется. Бр-р! Мороз по коже… Неужели мой любимый шеф, полковник – пардон, теперь генерал – Кончак, рубит концы?
Тогда я точно пропал. Мы с ним много чего натворили… Вдруг где-нибудь что-то всплыло?
С меня взятки гладки, а вот Кончаку, если я расколюсь, будет худо. Нынче в "конторе" снова начали наводить порядок. И, естественно, служба внутренней безопасности опять заработала на полную мощь.
Не исключено, что могут поднять и старые дела. А покопавшись в них и подняв документы моей фирмы, спросят: как это вы, гражданин Левада, сиречь Богатырев, умудрились за время своих командировок "в поле" сколотить очень даже неплохой капиталец?
Я, конечно, стану утверждать, что за бугром экономил на суточных и питался исключительно на халяву.
Ведь не секрет, что наиболее усваиваемыми, калорийными и полезными для здоровья являются именно халявные продукты. Потому я всегда был в отменной форме. Но боюсь, что мне не поверят.
Могу еще поплакаться товарищам из "конторы" в жилетку и порвать тельняшку на собственной груди, доказывая им, что тогда времена были такие, когда от себя гребли только курица и бульдозер. Мол, и я кровь от крови, плоть от плоти своей страны. И тоже принял посильное участие в приватизации всего, что плохо лежало.
Могу, но не буду. У державы я и копейки лишней не взял, а что касается "капусты", так я накосил ее на иноземных полях.
Как? А вот это мои личные проблемы. Своих я не продавал, и это главное. Так что всем заинтересованным господам привет, а бывшим коллегам – мои лучшие пожелания…
Уснул я далеко заполночь. Перед закрытыми глазами мельтешило волевое лицо Кончака. Он смотрел на меня своим змеиным взглядом и хищно ухмылялся. Чур меня!
Проснулся я от настойчивой трели телефонного звонка. Посмотрев на часы, я подхватился как ошпаренный: стрелки показывали одиннадцать!
– Алло, слушаю!
Оказалось, что мне звонили по мобильному телефону.
– Максим Семенович, у нас посетители!
Всполошенный голос Марьи разбудил меня окончательно.
– Они маются в ожидании уже битый час.
– Во-первых, доброе утро. А во-вторых, подождут, если такие настойчивые.
– Вы даже не спросите, кто?
– А зачем? Я никому аудиенцию на это время не назначал. Если пожаловала налоговая инспекция, то проводи их к главбуху. Если это менты, накрой им стол с коньяком и кофе. Ладно, шучу. Кто?
– Какие-то подозрительные типы…
Эту фразу Марья произнесла шепотом.
– Наглые?
Я немного встревожился.
– Нет. Ведут себя прилично. Окопались в приемной, листают журналы. Но не читают.
– Значит сильно волнуются или совсем тупые. А ты откуда говоришь?
– Из вашего кабинета.
– Молодец. Сколько их и что им нужно?
– Трое. Не объяснили. Говорят, что хотят побеседовать с вам тет-а-тет.
– Рэкетиры?
– Может быть. Здоровые лбы.
– Не было печали… Скажи им, что буду через полчаса. Я еще не брился и не завтракал. Ты только не трусь.
Лады? Ежели что, зови мужиков из отдела сбыта.
– Только поторопитесь… пожалуйста!
– Между прочим, я не Карлсон, летать не умею. Развлеки их… но без излишеств. Стриптиз в офисе – это чересчур.
Марья разозлилась и бросила трубку. А ведь могла и послать меня подальше. Что значит хорошее воспитание. Одним словом – интеллигенция. Мне бы ее такт и уравновешенность…
Я лишь промыл глаза, а потому добрался до работы через восемнадцать минут после телефонного разговора.
В приемной толклись два "быка" и молодой человек приятной наружности (которую портили большие оттопыренные уши), в костюме и даже при галстуке, любезно беседующий с Марьей. Она вежливо поддерживала разговор, но ее улыбка казалась приклеенной.
– Прошу, – сказал я, приглашая нехорошую троицу в свой кабинет; мне даже удалось изобразить вежливую улыбку.
