– Так это вообще прекрасно…
– Говорила же – я не зверь, – хмыкнула Даша. – Ты мне, главное, не ври – и будем жить, как Беляночка с Розочкой…
Отошла к окну и бессмысленно смотрела на асфальтовый внутренний двор, где стояло несколько патрульных машин. Она была довольна собой. Расколоть Ниночку удалось сравнительно быстро и легко – при этом Даша, что греха таить, самую чуточку нарушила Уголовно-процессуальный кодекс, но никто об этом никогда не узнает, потому что Ниночка жаловаться не будет, а Славка с Костей – люди свои. Теперь у оперов есть собственноручное Ниночкино заявление, следовательно, угрозыск – весь из себя в белом, а прокуратура, соответственно, несколько наоборот. А шестой пункт сто двадцать второй статьи УПК, гласящий, что о задержании подозреваемого лица следует письменно уведомить прокуратуру в течение двадцати четырех часов, обойден изящным финтом: не было никакого задержания, а имел место добровольный приход гражданки Ниночки в нашу славную рабоче-крестьянскую милицию. С целью активного сотрудничества, как законопослушным гражданам и положено. Остается еще бедняга Космынин, исцарапанный вдоль и поперек, – но с ним легко будет договориться за пару отгулов или небольшую премию…
Вот только подполковник Воловиков лежит в дрянненьком гробу, купленном на хилые казенные денежки, небрежно, ручаться можно, заштопанный патологоанатомами. В гробу лежит правильный мент. И мстить нужно на всю катушку…
Она придвинула к себе телефон и решительно накрутила номер. Когда трубку подняли и послышался знакомый голос, усилием воли вернула голосу некоторую игривость и спросила:
– Как дела, мистер Логунов? Вернулись, наконец, из дальних странствий?
Она не сводила глаз с Ниночки – но та, услышав фамилию Стольника, и ухом не повела.
– Да вот вернулся… – произнесли на том конце провода немножко настороженно.
– Прекрасно, – сказала Даша. – Надо бы увидеться. В исторически короткие сроки…
Глава седьмая
О пользе чтения биографий
Пока машина без особой спешки – снова ударил гололед – пробиралась по запруженным самобеглыми экипажами улицам, Даша добросовестно освежила в памяти все, что удалось собрать о Жене Беклемишевой. Увы, это опять был тот случай, когда общественное положение клиента лишь запутывает и усугубляет все, что можно запутать и усугубить. Очаровательная доченька богатого папы, весь набор – умопомрачительные шубки, злато и камушки, бизнес-колледж (разместившийся в обшарпанном здании бывшего пединститута), в друзьях-приятелях золотая молодежь обоего пола, иномарки, недоступные простым смертным увеселения и развлечения. Операционное поле – черт ногу сломит. Масса знакомых, все из тех кругов, где особенно не развернешься, а имеющиеся стукачи ясности почти не вносят; сложная паутина отношений-знакомств-связей, периодически всплывают и наркотики, и замятые в зародыше последствия пьяных забав, и пикантные интимные разгульчики. Масса информации, которую адски трудно профильтровать. Если ее кто-то аккуратненько подвел к Воловикову, отыскать следы с маху невозможно. К тому же при каждом практически шаге опера натыкаются на частные службы безопасности, стоящие на страже любимых чадушек своих патронов, и, хотя прямого противодействия нет, нормального сотрудничества тоже не получается… Трясина.
Еще один, загадочный нюанс – полное бездействие безутешного папы, ухаря-купца Беклемишева. Единственным напоминанием о том, что он живет и здравствует, стал визит в прокуратуру одного из самых дорогих адвокатов Шантарска с целой когортой помощников и консультантов. Упирая на заключение ведущих городских психиатров и демонстрируя, как легко было предугадать, виртуозное знание всех и всяческих законов, эта команда без особого труда добилась юридического оформления того факта, что любые допросы означенной гражданки Беклемишевой откладываются на неопределенный срок, равно как и предъявление обвинения. И, что бы там ни кипело на сердце у Даши, умом она признавала, что с точки зрения закона адвокат прав. А если в карманах эскулапов прибавилось хрустких бумажек, доказать это пока что невозможно, остается одно – пахать и пахать.
Странно другое: что обещанные боевые действия, сиречь широкая огласка происшедшего, так и не грянули. Вряд ли дело тут в заботах Беклемишева о репутации доченьки – он вполне мог бы устроить все так, что ее имя нигде не появилось бы даже в виде щадящих инициалов. И тем не менее вызванные им шакалы пера, давно закупленные Беком на корню, потоптавшись у омоновского кордона, как-то подозрительно быстро слиняли. И об убийстве, вообще о смерти начальника уголовного розыска города пока что не появилось ни строчки, многие о случившемся не знали вообще, что могло быть следствием лишь прямого приказа хозяина, однако Даша совсем недавно ручаться была готова, что Бек этого дела так не оставит, и хай будет вселенским. Галахов недоумевал точно так же. После короткой беседы сошлись на том, что Бек по своим каналам получил некую информацию, заставившую его свернуть знамена, зачехлить пушки и быстренько притвориться, что Мальбрук вовсе не собирался в поход. Знать бы только, что это за информация – она должна быть чертовски серьезна и важна не для одного Бека, в первую очередь не для Бека, – но ведь не спросишь в открытую…
Несмотря на то, что Женечка Беклемишева ангелочком отнюдь не была, ничего серьезного раскопать не удалось. А посему невозможно угадать, что могло толкнуть ее на сотрудничество с Воловиковым (если все же было сотрудничество), невозможно вычислить в ее окружении какого-то дьявольски расчетливого игрока, сумевшего подвести ее к той квартире (если ее все же крупно подставили и на курок нажимал кто-то другой). Тупик.
…После прошлогодних злоключений, в которых психиатрия играла не последнюю роль, к заведению на Королева Даша относилась с неким подсознательным отвращением, в чем ее упрекнуть человеку понимающему было бы трудновато. Когда машина въехала в вечно распахнутые ворота и неуклюже завертелась на узких дорожках меж унылыми корпусами, Даша ощутила совершенно детское желание повернуть назад, но, старательно выругав себя, постаралась забыть обо всем постороннем.
Буйное отделение ничуть не изменилось с прошлого года – одноэтажное деревянное строение, где почти все окна были заколочены снаружи толстыми досками. Первый вопль, тягучий, совершенно бессмысленный, ударил ей в уши, когда она выбралась из машины, тут же поскользнувшись на обледеневшем сером снегу. Досадливо поморщившись и загнав поглубже иррациональные страхи, дернула на себя разбухшую дверь, вошла в освещенную тусклой лампочкой комнату, где тут же наткнулась на могучую санитарку, в лице у которой было нечто неуловимо дебильное – насколько Даша помнила, иные бывшие пациенты здесь же и приживались на правах вольнонаемных. Дальше все прошло гладко – толстенная баба, совсем собравшись было рявкнуть что-то запрещающее, наткнулась взором на торопливо – самую чуточку торопливее, чем следует, – выхваченное Дашей из нагрудного кармана удостоверение. Преисполнилась. Осознала. Проводила в тупичок, заканчивавшийся одной-единственной дверью, каковую без особых деликатностей дернула на себя, просунула внутрь голову и отрапортовала:
– Сергей Степанович, тут к вам из ментовки…
Даша подняла бровь, потом, когда изнутри послышалось: «Пусть заходит», мимоходом взяла санитарку за массивную кисть, быстро, пока та не успела опомниться, повернула ее руку к свету, легонько задрала рукав. Удовлетворенно хмыкнула: на кисти была выколота бабочка в венке из колючей проволоки, судя по виду, наколка давняя.
– А если поискать, кабан с гитаристкой отыщутся?[5] – спросила она вполголоса.
Медленно, даже лениво высвободив руку, санитарка вяло ухмыльнулась:
– Обшибки молодости, начальник…
Даша протиснулась мимо нее в крохотный кабинетик. На столе в стеклянной банке пускал пузыри дешевенький кипятильник, за столом сидел человек в белом халате, лет сорока – глаза, как водится, профессионально отзывчивые, хоть Христа с него лепи. Что хотите делайте, но психиатров она с прошлого года потаенно недолюбливала…
– Простите, мне говорили по телефону про майора Шевчука… – протянул он, жестом приглашая садиться.
– Это я, – сказала Даша. – Майоры бывают и женского рода, как врач-психиатр…
– Ох, простите… – Он принялся выдергивать заклинившийся в старой розетке штепсель кипятильника. – Или, может, чайку?
– Нет, спасибо, – сказала Даша.
Он, наконец, выдернул штепсель, принялся отодвигать банку, обжегся, зашипел сквозь зубы, смутился. Даша деликатно отвела глаза. Пожала плечами:
– Контингентик у вас…
– А, Фаина… Что вы хотите? Работа поганейшая, а зарплата – еще поганее, да и ту видим пару раз в год. Попробуйте тут навербовать альтруистов, отвечающих мировым стандартам…
