Клиника посреди леса настолько не мозолила глаза даже аборигенам, что ее давно уже стали воспринимать частью пейзажа, и никто не мог сказать, что находится за высоким, потемневшим и замшелым бетонным забором и как давно здесь стоит. Всем казалось, что всегда. Ланской затих и стал жиреть. Невнятный грант давно уже растворился в финансовом море мировой экономики, а личные счета господина Ланского и его клиники стали пухнуть. Поступления на них были очень редкими, но очень… меткими. Ни разу счета не пополнялись на сумму меньше чем сотня миллионов евро.
Особое внимание Олег уделял упоминаниям рядом с именем Ланского имени Алексея Волкова, но такое сочетание, как ни странно, не встречалось. Отец, занимаясь трансплантацией, все же больше внимания уделял искусственным органам и андроидным разработкам, Ланской специализировался на генетике. Связь, если и существовала, была пока не ясна. И если бы не Алиса, увидевшая Ланского, последовав за просыпающимся Волковым-старшим, подозревать этих двоих в совместной работе не было бы резона.
Неужели отец причастен к опытам Ланского?
Неужели он пошел на то, чтобы похитить собственную жену и угрожать ее смертью их сыну?
Или отец все же заложник Ланского? Но почему тогда тот не предъявил эту козырную карту?
Вопросов было слишком много. Несравнимо больше, чем ответов.
* * *
– Знаете, господа… – Серж не торопясь ходил по номеру, механически пиная носком ботинка случайно упавшее со стола яблоко. – Мы с вами решили задачу номер раз, как у вас говорят.
Последовал короткий поклон в сторону Олега.
– Теперь осталось решить задачу номер два, то есть определить, является ли наш Квазимодо плоть от плоти мадам Аль-Каддур? Сама госпожа Моник уверена в этом, но я считаю, что лучше все же проверить. Материнский инстинкт, как говорится, одно, а факты – совсем другое. Так что насчет проверки? – Серж повернулся к Алисе. – Скажите, мадемуазель, вы сможете это сделать?
Алиса замялась.
– Серж, не хочу вас расстраивать… Но брать что-то с собой в сон я не умею… То есть тащить с собой все эти ваши колбочки-шприцы-пробирочки у меня не получится. Может быть, вам хватит того, что я смогу принести из сна? Я, например, могу попросить его плюнуть куда-нибудь… Ведь его слюны хватит, правда?
Серж очень серьезно посмотрел в глаза Алисе.
– Вы очень умная девушка, Эллис! Этого хватит! Попробуйте.
Серж еще походил по номеру, а потом присел на подлокотник кресла.
– Ребята, ситуация складывается такая. Этот центр оздоровления, похоже, финансируют независимо друг от друга множество структур. И каждая структура имеет свой, узкоспециализированный интерес. Поэтому поднять скандал нам не дадут, и не надейтесь. Профессор Ланской пожертвует всем персоналом и материалами, лишь бы не допустить огласки. Нужно придумать что-то такое, чтобы прикрыть этот центр, но так, чтобы никто никому не смог бы предъявить претензий. Вот так-то…
После этого разговора Алиса долгое время провела в трансе. Она общалась с Квазимодо, и из его путаных слов поняла, что, во-первых, ему стали колоть какую-то гадость, постоянно держащую его на грани сна и бодрствования, а во-вторых, в клинике готовятся к какому-то эксперименту, главным подопытным в котором должен стать Квазимодо. Вероятность остаться в живых у малыша есть, но, похоже, его жизнь в серьезной опасности… Алиса, как могла, утешала ребенка, обещала, что всё будет хорошо и она попробует помочь. Квазимодо уже почти совсем успокоился. В этом месте Алису выкинуло в реальность, и больше связаться с Квазимодо она не смогла.
Весь долгий день и всю ночь Алиса пыталась отыскать Квазимодо, и всё напрасно. Малыша как отрезало. Алиса сдалась и провалилась в сон без сновидений. Нужно все-таки и отдохнуть.
Может быть, в этом виновата постоянная тревога, может быть, частые хождения по снам, но Алиса все яснее понимала, что силы уходят словно вода в песок. По утрам вместо бодрости она ощущала усталость, под глазами появились темные круги, а мама стала серьезно переживать за дочь, которая могла погрузиться в прострацию буквально в любую минуту, даже посреди разговора. Вот сидят они за завтраком, Алиса ест мюсли с молоком и вдруг, посреди реплики, замирает, уставившись куда-то в пространство остекленевшими глазами. А еще она начала путаться, где находится и что происходило во сне, а что наяву.
Однажды она чуть не свела с ума свою подругу и соседку по парте Олю, уверяя, что они вместе побывали на литературной олимпиаде, которая должна была состояться только на следующий день. Алиса детально описала зал, в котором проходило мероприятие. Но самое смешное случилось, когда олимпиада все-таки состоялась и Ольга убедилась, что зал в точности соответствует описанию – от желтого паркетного пола до зеленых занавесок.
– Ты меня разыграла! Ты просто бывала здесь раньше! – обиженно заявила подруга.
Алисе оставалось только выкручиваться, соврав, что все так и было.
Сны все активнее вторгались в ее реальность.
В тот день, на конкурсе, Алиса только успела выступить с чтением стихотворения и вернуться на свое место, как вдруг почувствовала, что Квазимодо ее зовет! Девушку так стремительно перебросило из реальности в мир снов, что ей показалось, будто ее силой втащили туда за руку. Вот только что она видела стол, за которым сидело жюри, и своих товарищей, и вдруг перед ней оказался Квазимодо. Его ментальный натиск был столь сильным, что у Алисы сразу разболелась голова. К своему удивлению, Алиса разобрала понятия «больно», «страшно», «помоги», «хочу в никуда». Это последнее ударило Алису сильнее всего. «Хочу в никуда» – это желание умереть… Алиса бросилась к малышу.
Он казался абсолютно материальным. Алиса чувствовала биение крови в выступающих из-под кожи венах, судороги, сотрясающие изуродованное тельце, и наливающееся дурной кровью родимое пятно на правом предплечье. Девушка, как тогда, с отцом Олега, очутилась за пределами сна, в палате, где действительно находился несчастный ребенок.
Квазимодо бился в конвульсиях, его тело скручивала жестокая боль, горло малыша давно охрипло и могло исторгать только слабые стоны. Алиса обняла ребенка и вдруг явственно почувствовала упругие трубки, идущие к его телу. И по одной из этих трубок текло то, что могло убить десяток взрослых людей, если бы у тех хватило дури подключиться к этому дьявольскому трубопроводу.
Ощутив неимоверную боль Квазимодо, Алиса взбунтовалась.
– НЕТ! ОСТАВЬ ЕГО В ПОКОЕ!
Напрягшись, она изо всех сил рванула трубку.
Ну и пусть Алиса находилась по ту сторону реальности – она ОЧЕНЬ хотела не допустить проникновения яда в искореженное жалкое тельце, и она добилась этого. Игла вылетела из тела, и аппарат, к которому был подключен Квазимодо, вдруг тонко и противно запищал.
Девушка не успела обрадоваться собственной победе, когда в палату вбежала медсестра – немолодая грузная женщина с простым топорным лицом и темными, щедро сдобренными проседью волосами. Алиса уже видела ее в воспоминаниях Квазимодо.
– Ах ты боже мой! – воскликнула сиделка, всплеснув руками. – Как же это он смог вырвать?
Она устремилась к аппарату с явным намерением вернуть иглу в руку малыша.
– Не трогайте его! – девушка бросилась ей наперерез, пытаясь остановить, но сиделка даже не заметила препятствия, шагнув сквозь Алису, как через туман.
Вот оно, оказывается, как – быть привидением. Все ясно видишь, но ничего не можешь сделать. Боль, отчаяние, злость наполняли Алису до краев. Зачем она здесь, если обречена быть лишь бесполезным и бессильным свидетелем? Неужели ничто не спасет и так настрадавшегося малыша – сейчас, когда его судьба может измениться к лучшему, когда он находится всего в шаге от спасения?
Сиделка взялась за иглу и вдруг замерла, словно парализованная.
Алиса с удивлением посмотрела на Квазимодо и увидела, что его рука поднята, а пальцы согнуты, словно он держит чью-то невидимую руку.
С минуту женщина стояла неподвижно с застывшим, будто во сне, лицом, а потом сцедила смертоносную жидкость и вылила ее в раковину, находящуюся здесь же, в углу палаты.
– Ну вот, – пробормотала она, глядя на пустой сосуд для внутривенных вливаний, – инъекция сделана, все как хотел профессор.
И сиделка, шаркая, вышла из палаты.
Алиса была потрясена.
– Что это было? Как ты это сделал? – спросила она, сев на кровать Квазимодо.
Тот еще не оправился от боли и страха и смотрел на девушку, словно не понимая, о чем она говорит.
– Как ты это сделал? Как заставил ее повиноваться? – спросила Алиса настойчиво.
– Я не знаю! – ребенок заметался по постели. – Я боюсь! Я не хотел, чтобы она меня мучила! Я хотел, чтобы она вылила эту гадость и оставила меня в покое. Я сделал что-то плохо? Я плохой? Меня нужно наказать?
