отчаяньем вещал о том, как он всех ненавидит. Грязными словами хаял продразверстку, колхозы, чекистов, уполномоченных и прочее, прочее, прочее. Но главное – исходил ядом на «голодранцев краснопузых, вообразивших себя хозяевами русской земли».
Задвигал он последовательно свою нехитрую идеологию, что без хозяина деревне никуда. И что беднота все погубит. Мол, это где же видано в мире, чтобы холопы верх взяли! Вот здесь, в кулаке, они должны быть! Чтобы работали в голодный год за похлебку!
– Да еще сапоги чтобы нам целовали, потому что за наш счет живут и нашей милостью! – орал он. – Мы справные. А они бездельники. А бездельнику без справного не выжить. Колхозы твои эти. У голодранцев ничего не получится!
– Это почему? – спрашивал я.
– Потому что голодранцы. Сколько народу в большой голод полегло? Люди друг друга жрали! Вот они, ваши колхозы. И еще больше поляжет! Вы без справного крестьянина все с голоду сдохнете, большевички!
При этом его лицо покрывалось красными пятнами.
Мог бы я с ним поспорить о причинах голода. Сказать, что при царе-батюшке он вообще был нормой жизни, а средства на поволжских голодающих разворовывались царскими чиновниками и «благотворителями», деньги в Париже прогуливались, а люди мерли сотнями тысяч. Что был в 1932–1933 годах страшный неурожай в еще не очухавшейся после Гражданской войны стране. И что виноваты и совбюрократы, ради плана выметавшие все подчистую. И крестьяне, прятавшие зерно, которое потом все равно сгнивало. И недобитые кулаки и вредители, принимавшие в этом безобразии самое активное участие. И троцкистское подполье приложилось. Страшная трагедия была, да. Но выводы сделали.
– Как колхозы да МТС в силу вошли, так голодных годов и не стало. И мироедов, как вы, почти не осталось, – усмехнулся я.
– А должен голод быть! Должен! Так испокон веков повелось! А ваше колхозное начальство – это баре похуже любого хозяина!
Интересно, даже какие-то теоретические обоснования измышляет Аким своим хитрым, но узким умишком. И довольно бойко излагает, так что иногда даже заслушаешься.
Вот что забавно. Боролся я в Туркестане с басмачами. Свирепыми, режущими головы. И пришел к выводу: что бай, что кулак – по сути одно и то же. В основе их позиции и морали лежит: «Мое! За свое убью! Не трожь! И больше, больше давай!» И маниакальное стремление опутать всех вокруг долгами, расписками, обязательствами, чтобы это «мое» росло, а «их, чужое» – уменьшалось. За это готовы они убивать всех, кто встанет на пути. Только у кулака обрез и нож. У басмача – винтовка «Бур» от благодарных англичан да доставшаяся от деда острая сабля.
Аким все распалялся:
– И ваш проклятый дизельный завод русские люди взорвут! Он нам, крестьянам, без надобности!
– Это кто взорвет? – я встрепенулся.
– Люди. С Сибири да с Урала.
– Что за люди?
– Православные люди. А большего тебе и знать не надобно.
На эту тему он ничего дополнительно не сказал. Продолжал грязно ругаться и обвинять. Только упускал одно – следствие будет недолгим. И исход однозначен.
Выслушав очередную ругань про колхозы и бедняков, я пожал плечами:
– Темный ты человек. Перевоспитать бы. Тогда, может, что-то из тебя путное и вышло. Вон какой ты красноречивый. Но поздно. Много на тебе зла. Так что теперь – по всей строгости. И к стенке.
Услышав это, он будто налетел на преграду. И, растеряв разом энергию протеста, сдулся и обмяк, опустив голову и плечи. Наконец-то до него дошло со всей определенностью и безнадежностью, что это его последние дни.
– А Нестор… – пробурчал Аким. – Это же я стрелял. Он в стороне стоял. Он еще молодой.
– Это как суд решит…
Затягивать дело смысла не было. Все шло к приговору. Но у меня не выходили из головы угрозы Акима, что какие-то русские люди все взорвут, в том числе «Дизель». Почему именно «Дизель»? Просто так он на язык прыгнул или этот вражина правда знает нечто? А кулак молчит. Можно применить к нему активные методы допроса, но я уверен – он больше ничего не скажет, хоть живьем жги. Есть такая категория упрямцев. А ведь что-то знает, это факт.
Тогда я принялся выспрашивать о людях из Сибири и с Урала, которые взорвут «Дизель», у Нестора Иванова. Тот находился в полном контакте и готов был выложить все, что знал.
С его слов, когда они бежали из Иркутской области, то примкнули к местной шайке. Варнакам нужна была теплая компания для нападения на золотой прииск.
– После нас туда еще двое прибились, – рассказывал Нестор. – Из благородных. Из культурных, значит. С Урала, говорят. Больше молчали и только косились на всех свысока. Это у них в крови – барский гонор дерюгой не скроешь. Как-то разговорились мы. Один спьяну хвастался: «Мы не сами по себе. За нами сила великая. Она объединяется, чтобы большевикам большое сражение дать да и убить их всех. А для начала взорвем «Пролетарский дизель». И «Вагоностроительный» под Сталинградом». Поспешайте, говорит, домой. А то увидите не завод, а пепелище… А как мы золото с прииска забрали и все разбегаться решили, тот ваше благородие подбивал нас с ним идти. Мол, и дело найдется, и платят хорошо. Но Аким в ответ: «Домой надо. Счет у нас к колхозам». А тот ему: «Что ж, дело правильное. Только не жалейте никого. Тогда и нам работы меньше будет. А то слишком многих вешать придется»…
Звоночек тревожный. И что делать?
Все эти кулацкие и прочие дела сильно выбили из рабочей колеи. Трясти надо «Дизель». Как грушу…
Поднимаясь из внутренней тюрьмы по лестнице в свой кабинет, я нос к носу столкнулся с начальником следственной группы. Тот был чем-то сильно доволен и осчастливил меня широкой ехидной улыбочкой. Значит, припас какую-то гадость.
– Отказывает вам пролетарское чутье, Ермолай Платонович, – как положено, шмыгнув носом, выдал Грац.
И этот про чутье. Они что, на досуге в шашки с Гаевским рубятся и мой чекистский нюх обсуждают?
– Оно у меня было, когда ты еще на свет не появился, Ефим Давидович. Так что не занимайся демагогией. Говори, что хотел.
– Друзей неправильных подбираете. С гнильцой.
– Про кого это ты?
– Да вашего начальника аэроклуба сегодня арестовали.
– Что?! Почему мне об этом ничего не известно?
– Проспала ваша агентура. Спасибо неравнодушному народу – открыл нам глаза на этого белого офицера.
Понятно. Информация с сектора доносов. А доносы на Летчика писали постоянно.
Ну а как же иначе? До сих пор продолжаются дела военных. Они в центре внимания. А
