лоб, официанта не взять. Равно как второго арестованного. Даже очная ставка с разговорчивым паном Мирончаком и то, наверное, не заставила бы сознаться ни официанта, ни второго арестованного. Здесь нужен был какой-то другой, более тонкий подход.
* * *
В это же самое время Мажарин допрашивал арестованную женщину. Правда, он поступил предусмотрительнее, чем Мартынок, – сразу же привлек к допросу переводчика, которого затребовал в штабе. Переводчик, молодой старший лейтенант, как оказалось, кроме польского, знал еще и немецкий язык.
– Вот и хорошо, – сказал Мажарин. – Теперь-то наша дамочка не отвертится. Придется ей ответить на вопросы – если не на польском, то на немецком.
Впрочем, вначале арестованная не желала отвечать ни по-польски, ни по-немецки. Мажарин, предвидя такой поворот, лишь пожал плечами.
– Не хотите, и не надо, – сказал он. – Найдутся те, кто ответит и без вас. Например, хозяин ресторана. Он человек разговорчивый. А к тому же напуган. А раз напуган, то расскажет и сделает все, что хотите. Сами, небось, знаете. Ну, а когда он нам все расскажет, то ваши признания нам будут ни к чему. Поэтому делайте выводы.
– Кто вы такой? – спросила по-польски женщина.
– Я из Смерша, – ответил Мажарин. – Слышали такое интересное слово?
Женщина ничего на это не ответила, лишь пристально взглянула на Мажарина.
– Вижу, слышали, – усмехнулся Мажарин. – И поэтому должны знать, что это слово означает – смерть шпионам. А вы, между прочим, подозреваетесь в шпионаже. Вот и сопоставьте.
– Что вы хотите? – опять-таки по-польски спросила женщина.
– Как ваше имя?
– Ганна Рыльска, – ответила женщина.
– А настоящее?
– Это настоящее. Я полька.
– Допустим, – Мажарин опять усмехнулся. – Как давно вы завербованы немцами? Кто конкретно вас завербовал? Абвер? Гестапо? Кто?
Женщина долго молчала, затем спросила:
– Если я стану отвечать на ваши вопросы – будут ли считаться мои ответы гарантией?
– Гарантией чего?
– Что вы сохраните мне жизнь.
– Значит, хотите жить… – криво усмехнулся Мажарин.
– Все хотят, – ответила женщина, помолчала и повторила свой вопрос насчет гарантий.
– Только в том случае, если вы будете говорить правду. Вначале – правда, потом – разговор о гарантиях, – отчеканил Мажарин.
– Да, я буду говорить правду, – кивнула женщина. – Спрашивайте.
– Я уже спросил, – сказал Мажарин. – Задал целых пять вопросов…
– Да, – кивнула Ганна Рыльска. – Я помню… Завербовал меня лично Кауфман – в тысяча девятьсот сорок втором году.
– Вы и в самом деле полька?
– Да.
– Чем же вы так глянулись Кауфману?
– Это вы спросите у Кауфмана, – женщина едва заметно усмехнулась.
– Когда поймаем, спросим обязательно! – жестко произнес Мажарин. – Пока же я спрашиваю у вас.
– Я медик, – помедлив, ответила женщина. – Училась в Германии. Знаю немецкий язык. Кауфману нужен был именно такой агент – с медицинским образованием. Так он мне объяснил.
– Почему именно с медицинским образованием? – спросил Мажарин.
– Я должна была выполнять поручения особого свойства. С медицинским уклоном, – женщина опять невесело усмехнулась.
– А именно?
– Краков – город большой, – сказала женщина. – Здесь всегда была развита наука. Всякая наука – в том числе и медицина. А где наука, там и ученые. В Кракове всегда было много известных ученых-медиков. В основном – евреи. Когда в город вошли немцы, все они затаились. Вы понимаете?
– Понимаю, – кивнул Мажарин. – Вашей задачей было искать этих затаившихся медиков-евреев и передавать в руки гестапо…
– Не совсем так, – покачала головой Ганна Рыльска. – Да, искать. Но не для того, чтобы гестапо с ними расправилось. Они нужны были для другой цели – для сотрудничества с немцами.
– Неужели? – не поверил Мажарин.
– Именно так, – подтвердила Ганна Рыльска. – Для сотрудничества. Моей задачей было разыскивать в Кракове этих затаившихся людей и склонять их к сотрудничеству с немцами. Давать от имени немцев гарантии безопасности – несмотря на то, что большинство из них были евреи.
– И что же это за сотрудничество? В чем его суть?
– Точно я не знаю, – сказала Ганна Рыльска. – Знаю лишь, что речь шла о каких-то медицинских экспериментах. Курировал их лично Кауфман. Он называл эти эксперименты очень перспективными. Говорил, что они – новое слово в медицине и вообще в науке.
– И, значит, те врачи, которых вы находили и уговаривали сотрудничать, участвовали в этих экспериментах?
– Да, – ответила женщина, помолчала и добавила: – Судя по всему, это и впрямь были важные эксперименты.
– Почему вы так считаете? – спросил Мажарин.
– Тем врачам, которые соглашались в них участвовать, Кауфман обещал просто-таки фантастические условия. Деньги, даже – драгоценности. И полную неприкосновенность, несмотря на то, что большинство врачей были евреями. Просто так Кауфман обещать не стал бы…
– И что же, врачи соглашались?
– В основном да, – сказала Ганна Рыльска. – Да у них и выбора-то не было. Вопрос стоял так: либо вы соглашаетесь сотрудничать с немецкими властями и получаете в качестве оплаты всяческие блага, либо – концлагерь и смерть. Разумеется, большинство соглашалось сотрудничать.
– И что стало с теми, кто не согласился?
– Спросите об этом у Кауфмана…
Какое-то время Мажарин молчал – он обдумывал то, что сказала ему арестованная немецкая шпионка Ганна Рыльска, а затем спросил:
– Вы сказали – медицинские эксперименты. Над кем же они проводились?
– Кауфман на эту тему ничего не говорил, – ответила женщина. – Хотя… Однажды во время встречи в ресторане он выпил лишнего, и у него развязался язык. И он мне сказал, что эксперименты якобы проводятся над детьми.
– Над какими детьми? – удивленно спросил Мажарин.
– Недалеко от западной границы Польши якобы есть концлагерь, – ответила женщина. – Называется – «Вайсе камилле». «Белая ромашка».
– Как? – Мажарину показалось, что он ослышался.
– «Белая ромашка», – повторила женщина. – Это детский концлагерь. Над ними и проводятся эксперименты. Так сказал Кауфман, когда он был пьян.
Мажарин опять умолк – на этот раз по другой причине. Причина была понятна – Мажарину необходимо было в полной мере осознать то, что он только что услышал, и подавить в себе все свои чувства. Сейчас он должен быть беспристрастен, уравновешен и холоден. Ему надо добыть всю возможную информацию от арестованной фашистской шпионки и рассортировать ее должным образом. А проявлять эмоции будет потом.
– И какого рода эти эксперименты? – спросил он.
– Не знаю, – ответила Ганна Рыльска. – Насколько я поняла, что-то связанное с разработкой нового лекарства. Больше мне ничего не известно. Кауфман ничего мне не говорил, а я не спрашивала. Там, знаете ли, не принято задавать лишние вопросы…
– Зачем вы согласились на сотрудничество с гестапо? – спросил Мажарин.
– Вам что же, и в самом деле это интересно? – женщина опять невесело усмехнулась.
– Нет, не интересно! – с неожиданной даже для самого себя резкостью ответил Мажарин.
Он вдруг понял, что ему и
