Часто, оставаясь один в своем кабинете, Драмгул включал видеокамеру, установленную в гараже, и с ненавистью наблюдал, как четверо парней с воодушевлением собирают и постепенно ставят на колеса старенький белый «форд», который столько лет простоял в углу без всякой надежды на возрождение. С каким наслаждением бы он Драмгул, пустил пулю в лоб вот этому уверенному в себе, так независимо держащемуся брюнету Фрэнку Леоне, заключенному номер пятьсот десять. Драмгул добавил увеличение, но Леоне вышел из зоны наблюдения и теперь камера показывала лишь крыло автомобиля. Драмгул снова вернул общий план. Он видел, как парни засмеялись, а потом их рты стали широко раскрываться, Фрэнк беззвучно бил ладонями по какому-то перевернутому ведру, а мулат поднес ко рту какую-то жестяную трубку.
— Они поют, — мрачно сказал вслух Драмгул. — Они веселятся, радуются жизни, делают свою привычную работу, находясь здесь, у меня в тюрьме, а я наблюдаю за ними, исходя желчью, и ничего не могу с этим поделать. Это просто Шекспир какой-то. Заключенные счастливы, а начальник тюрьмы несчастен. И я ничего не могу с этим поделать.
Он нажал кнопку вызова охраны. Дверь открылась и вошел Палач.
— Слушаю, сэр, — хлопнул он каблуками.
— Скажи, — обратился к нему Драмгул. — А мы ничего не можем сделать с этой машиной?
Он кивнул на экран телевизора.
— Может быть, ночью можно ее разломать, а всю вину свалить на Грейвса? — сказал, ухмыляясь, Палач.
— Да нет, ночью же все заперты по камерам. Сразу будет ясно, что это дело рук охраны.
— Можно что-нибудь и днем подстроить, чтобы все вышли, тогда и мы порезвимся.
— Да, ты просто гений, — сказал Драмгул. — Можно дать сигнал номер четыре, чтобы все бежали на внеочередную проверку, а в это время...
— Уж вы не беспокойтесь, — льстиво заулыбался Палач. — Мы постараемся.
Драмгул снова посмотрел на экран. Парни начали красить автомобиль, опрыскивая его из распылителей.
— Интересно, какого цвета? — автоматически спросил он, видеосистема транслировала только черно-белое изображение.
— Известно какого, — сказал Палач. — Красного. Как никак цвет крови.
Он довольно ухмыльнулся. Драмгул посмотрел на него и сказал:
— Похоже под моим руководством ты начинаешь делать успехи и в литературе, по крайней мере, в устной.
Он снова перевел взгляд на экран.
— Ишь как веселятся, — сказал Палач, глядя вместе с Драмгулом, как дурачатся, прыская иногда друг другу на комбинезоны из распылителей, Джон и Фрэнк. — Положить бы их рядком под колеса их лимузина и — туда-сюда, туда-сюда...
— Как ты откровенен, — усмехнулся Драмгул.
— Да я бы их всех, — сказал Палач, чувствуя, что сегодня начальник подпускает его к себе особенно близко, — с удовольствием покрасил их же собственной кровью. Раздел бы и ножом то тут, то там подколол, подрезал, где хорошо течет, а потом взял бы кисть малярную и покрасил. А яйца бы отдельно обработал — иглами.
— М-да, — сказал Драмгул. — Не зря они зовут тебя Палачом.
— А я, вы знаете, — беря доверительный тон и кротко улыбаясь начальнику, сказал Палач, — действительно кайф испытываю, когда кто-нибудь мучается. У меня душа поет, когда я кого-нибудь в кровь забиваю. Это только внешне у меня ярость как бы, а внутри нежность просто какая-то. Когда жертва связана и обнажена, а я бью ее железным прутом, то это для меня сладострастие. Я люблю людей, которых я забиваю до смерти.
— Ты действительно страшный человек, — сказал Драмгул. — Может быть, даже страшнее, чем я. Но довольно откровенный.
Он поднялся и выключил видеосистему.
— Так значит сигнал номер четыре? Когда? — перешел на официальный тон Палач.
— Нет, — сказал Драмгул. — Этим мы ничего не добьемся. Во-первых, если Грейвса не будет на внеочередной проверке, то сразу станет ясно, что все это подстроено администрацией и тогда Майснер поведет со мной войну в открытую. Во-вторых, мы и их, эту четверку, убедим в их правоте. Тут надо придумать что-то другое. Чтобы Леоне случайно или неслучайно оказался виноватым сам. Чтобы у нас было полное право применить к нему имеющиеся в нашем распоряжении меры наказания и чтобы Майснер ни в чем не мог нас заподозрить.
— Что же нам делать? — спросил Палач.
— Ждать, — сказал Драмгул. — И читать классиков, может быть что-нибудь и вычитаем.
Он сделал жест рукой, отпускающий Палача. Тот взял под козырек и вышел.
— Как все же мерзко на душе, — проговорил вслух Драмгул. — Наверное, надо немного развлечься.
Он открыл дверцу одного из отделений стеллажа и достал бутылку коньяка. Выпив рюмку, он поставил бутылку обратно. Потом он одел пальто поверх своего черного безукоризненного костюма, поправил галстук и причесал щеточкой усы перед зеркалом. Через час он уже был в одном из заведений, где мужчины обычно скрашивают свой досуг.
31.
— А-а, мистер Драмгул, — приветливо сказала хозяйка заведения. — Заходите, заходите. Давненько вы у нас не были.
— Да все, знаете, работа заедает.
— А у нас новенькая. Маленькая такая брюнеточка в вашем вкусе, итальяночка, кстати зовут Джульеттой.
— Судимости есть? — спросил он, подавая пальто хозяйке.
—Нет, что вы, она еще маленькая.
— А что-нибудь водится за ней? Хозяйка пожала плечами.
— Я не знаю.
— Тогда я лучше займусь с Розалиной, — сказал, склоняясь перед низким зеркалом, Драмгул и поправил ежик серых коротко стриженых волос. — Она не занята?
— Нет, она пьет кофе на втором этаже. Вот ключи, пройдите пожалуйста в сорок пятый номер, мистер Драмгул.
Он сунул хозяйке стодолларовую банкноту и взял ключи.
Сорок пятый номер был таким же, как и сорок шестой, как и сорок четвертый, как и, очевидно, всякий другой в этом сомнительном заведении. Широкая кровать с несколькими подушечками от большой до малой. Зеркальная стена и зеркальный потолок. Шкаф, холодильник, два кресла, торшер и стереомагнитофон, маленький столик между креслами и, конечно же, ванная комната с голубым унитазом, черной ванной и фиолетовой раковиной.
— Как все на редкость однообразно в этой жизни, — проговорил Драмгул, присаживаясь на кровать.
В ожидании Розалины он откинулся на подушки и закурил. Через несколько минут послышался знакомый дробот каблучков, дверная ручка повернулась вниз и дверь открылась.
Розалина тоже была брюнеткой, но среднего роста, хотя из-за своей тонкой фигурки многим казалась миниатюрной. На ее лице сквозь деланную соблазнительно-приветливую улыбку Драмгул прочел плохоскрытое отвращение к своей особе. «Тем лучше, — подумал он. — Чем хуже тебе, тем мне лучше».
— Подойди сюда, крошка, — сказал он., Розалина, кокетливо поигрывая попкой, подошла и присела на кровать, сразу положив ему руку на пах.
— Ну не торопись лишить меня последних сил и выгнать тебя к ... матери. Давай немного позабавимся.
— Как же мы в этот раз позабавимся с тобой, милый, — скорчила гримаску Розалина и опустила свою очаровательную головку на грудь Драмгулу.
— Давай поиграем в тюрьму, — сказал он. — Ведь если я и в самом деле передам компрометирующие тебя и твою мамашу факты о торговле наркотиками в прокуратуру, то, может статься, ты попадешь в одно из таких заведений, а, может быть, даже в то, где правлю я сам, у нее есть женский изолятор на восемь камер для пересыльных. Так что тебе всегда надо быть готовой к неожиданностям.
— Но разве я плохо себя веду? — испуганно сказала Розалина, приподнимая голову с его груди. — Ведь я же выполняю все ваши желания, мистер Драмгул. Все-все.
Последние слова она выделила особой, только им двоим понятной интонацией.
— Тогда тебе придется выполнить еще одно, — сказал он, глядя на нее своим мертвящим неподвижным взглядом.
«Черт, — подумал он. — Как же отвратительно я себя чувствую. Это все из-за этого Леоне».
— Похоже, вы сегодня не в настроении, мой маленький мистер Драмгул? — спросила Розалина, наклоняясь, чтобы поцеловать старика.
— Подожди, — сказал он. — Разденься и оставь только туфли.
— Может быть, мне принять ванну?
— Не надо, — сказал он.
Надув губки, Розалина расстегнула у себя на груди платье, а потом стянула его через голову. Прядь волос зацепилась за пуговицу и Розалина сказала «ай!» Потом она сняла трусики, стараясь не запачкать их подошвами своих туфелек, расстегнула и сбросила лифчик. Драмгул холодно смотрел, как она раздевается. Хихикая, Розалина снова хотела присесть к нему на постель.
— Не надо, — с отвращением сказал он и поднялся.
— Встань вон туда — он показал в угол комнаты.
— Вы наказываете меня? — спросила она тоном маленькой девочки.
