— Хорошая профессия в наше время.
Вагипов-старший не видел лица своего таинственного собеседника, но ему показалось, что тот улыбается.
— Если ваш сын захочет спасти жизнь отца, он обязательно приедет к нам.
— Моя жизнь принадлежит Аллаху, — твердо заявил старик.
— А жизни тех, кого вы привезли за собой? Мужчин, женщин и детей?
— И их жизни — тоже.
— Легко вы распоряжаетесь чужими жизнями, Галиакбар-хаджи. Но знайте: если вы не примете решения, мы начнем убивать по одному заложнику в день, пока вы не примете наши условия. А начнем с детей, чтобы меньше мучались в наших, как вы сказали, нечеловеческих условиях. В любом случае вы умрете последним. Я все сказал. Эй, Салман! Уведи нашего гостя.
На зов человека, скрывавшегося за двухсотваттной лампой, из коридора появился бородатый стражник и тронул за плечо Вагипова-старшего. Старик встал со стула и, прежде чем уйти, сказал:
— Свидетельствую, что нет божества, кроме Единственного Аллаха, у Которого нет сотоварищей, и свидетельствую, что Мухаммад — Его раб и Посланник! Я подумаю…
— Вот и хорошо.
Уже в темноте коридора Галиакбар-хаджи услышал фразу на английском языке, которую, вероятно, произнес тот третий, сидевший молча в течение всего этого времени:
— You well done, Abdulla. It was good conversation.[7]
— Ну, наконец-то! — с облегчением выдохнула Людмила, услышав в наушниках ответные позывные «Громобоя».
Старший лейтенант Романчук доложил передовому авианаводчику, что полет проходит в штатном режиме, а связь была отключена по техническим причинам. Петруха не стал распространяться о том, что они специально включали «глушилку», чтобы дезорганизовать сирийские вертолеты, с которыми пришлось вступить в боестолкновение.
Сообщение о том, что полет проходит в штатном режиме, свидетельствовало о том, что с минуты на минуту «Громобой» должен приземлиться у длинного кирпичного сарая на краю заброшенного поля, где уже, видимо, несколько сезонов подряд никто не работал. И в самом деле, натренированное ухо Людмилы сначала распознало знакомое негромкое шелестение лопастей, так отличавшееся от обычного вертолетного рокота, от которого содрогается земля, а затем и увидела быстро растущую в размерах черную точку, превратившуюся за несколько секунд в ставший родным «Громобой».
Людмилу немного удивило, что вертолет летел с выключенной визуальной защитой, хотя вертолетчикам предписывалось не обнаруживать себя без крайней необходимости. Однако, когда «Громобой» приземлился, она поняла, что ребята побывали в переделке. Следы осколков были явственно видны во многих местах на фюзеляже чудо-вертолета.
Первым из машины выпрыгнул оператор.
— Ну что, соскучилась, Ковалева? — заорал Петруха, раскрывая широко руки для объятий.
Девушка, которая успела нарядиться в местную одежду, возможно, вошла в образ и потому не проявила особой заинтересованности в подобном выражении чувств. Однако она все-таки не противилась им, и старшему лейтенанту удалось даже чмокнуть ее в щеку. После чего Людмила холодно спросила:
— Это все?
И у Петьки сами собой опустились руки, и он с обескураженным видом отступил на два шага назад.
— Что произошло, Петя? Почему без «Хамелеона»? — строго поинтересовалась авианаводчица.
Петька раскрыл было рот, но, почувствовав за спиной присутствие Иванисова, наступил на горло собственной песне и скромно промолвил:
— Пусть командир расскажет.
— Было дело под Полтавой, милая Людмила, — неопределенно ответил командир, улыбнувшись девушке.
Вероятно, русская литература была у Иванисова одним из любимых предметов в средней школе.
— Нет, но я серьезно спрашиваю, — настаивала девушка.
— Серьезно может спрашивать, то есть требовать отчета, может только вышестоящий или, в крайнем случае, вышележащий, но никак не вольнонаемная у майора, — шутливо сказал майор. Но Людмила двусмысленную шутку не приняла и насупилась.
— Улыбнись, красавица, а то у Петрухи сердце разорвется от жалости, на тебя глядя.
— Не надо меня жалеть! — огрызнулась Людмила.
— Чего ты, в самом деле, в бутылку лезешь? Тебе не идет, — пожурил ее Иванисов и, наконец, объяснил: — Ну пролетели сначала над осиным гнездом. Ну, встретили потом братьев по оружию, три вертушки сирийские, МИ-35-е, если это тебе о чем-то говорит.
— За кого вы меня держите? — возмущено спросила девушка, но на этот раз ее возмущение было притворным, и вертолетчики заметили, что она уже с трудом сдерживает привычную улыбку, таившуюся в уголках ее пухлых губ. — Дальше что было-то?
— Да, собственно, ничего и не было, — развел руками командир. — Братья по оружию встрече почему-то не обрадовались, все норовили морду побить, и отчасти побили, но Петька их впечатлил своими навыками — ему ведь все равно, что Таджикистан, что Сирия — только пострелять дай.
— И что?
— Как видишь, живы, братья отстали, но «Хамелеон» пришлось вырубить, а то получалось какая-то голова профессора Доуэля летающая: голова есть, а туловища не видно.
— Ретранслирующие элементы в закладке имеются, — озабоченно сказала девушка.
— Спасибо, нас предупредили, что будут, поскольку, по предположению дяди Рината, — при этих словах Иванисов широко улыбнулся, так как давно подозревал, что Людмила явно темнит, отнекиваясь от знакомства с главным конструктором, — эти элементы наиболее расходная запасная часть в «Громобое».
— Петя никого не поранил? — продолжала расспросы передовая авианаводчица.
У старшего лейтенанта резко изменилось настроение в лучшую сторону — Петруха приосанился и скромно потупил глаза.
— Нет, не поранил, но один из братьев другому в суматохе в глаз заехал, и, увы, летальный исход, кажется.
— Серьезно?
— Да один вертолет сирийцев сгорел, — перешел Иванисов с шутливого тона на серьезный и даже печальный.
— Вот шуму-то будет! — покачала головой Людмила. — Нас просили тихо и осторожно.
— Не получилось тихо и осторожно, — грустно прищелкнул языком Иванисов. — Ладно, мы, кажись, заболтались. Надо машинку нашу расчудесную в сарай твой, Людмила людям милая, спрятать и плотно ей заняться. Давай, Петруха, так и быть, садись в левое кресло — дозволяю по земле заехать, но если ворота заденешь — ты меня знаешь.
Несмотря на иронию, которая сопровождала разрешение сесть в кресло пилота, Романчук не на шутку обрадовался такой возможности. На тренажере он уже многое умел делать, но в воздухе ему пока не разрешали управлять чудо-вертолетом.
Петруха одним махом заскочил в кабину «Громобоя», запустил вспомогательную силовую установку, Иванисов с помощью Людмилы аккуратно сложил лопасти винтов, так что они вытянулись в прямую линию вдоль двигателей, затем завел назад плоскости-крылья. Петруха, дождавшись, когда они отойдут в сторону, перевел тягу на колеса шасси, и вертолет, как какая-нибудь легковушка, послушно заполз в распахнутые двери длинного сарая.
— Ну что, Петька! Не все потеряно. Может, когда-нибудь человеком станешь, — вновь вернувшись к обычной иронии, констатировал командир экипажа. — У тебя все еще спереди!
Иванисов повернулся к Людмиле:
— Давай, красавица, демонстрируй свои сокровища.
— В каком смысле? — опять насторожилась девушка, предполагая очередной подвох.
— Да в самом прямом. Показывай, где закладка, что там есть. Работы много, а управиться надо быстро.
В дальнем углу сарая стеной из белых полиэтиленовых мешков с удобрениями было отгорожено небольшое помещение. Здесь для вертолетчиков были разложены кое-какие расходные материалы, необходимые для жизнеобеспечения «Громобоя»: вода, провизия, одежда, в которой обычно ходят крестьяне-арабы.
Раздевшись до пояса — в сарае было довольно жарко и очень душно — Иванисов с Романчуком принялись за детальный осмотр повреждений вертолета, а затем и за ремонт. Самым простым делом было заменить ретранслирующие элементы визуальной защиты «Хамелеон» — на это ушло часа полтора, затем система была опробована и запущена — «Громобой» исчез на глазах, и вновь, как по мановению волшебной палочки, возник из небытия.
— Класс! Молодцы, мальчики! — оценила результат работы вертолетчиков Людмила. — На гражданке вам бы цены не было, любой автосервис дорого бы дал за такие кузовные работы.
Петруха расцвел от таких слов, а майор сделал вид, что возмущен подобным обращением:
— Что за фамильярность, вольнонаемная?! Перед вами старшие по званию — майор и старший лейтенант! Какие мы вам мальчики?
— Раз я вольнонаемная, — отчеканила девушка, понимая, что Иванисов сердится не всерьез, — то субординацию не соблюдаю. И мне все едино — что майор, что лейтенант, что генерал-лейтенант.
— То-то я смотрю, ты даже генерал-лейтенанта Острохижу не боишься, чего уж про нас говорить.
