Сделав шаг в ее сторону, Антонов вовремя сориентировался и сел на кровать. Он подавил в себе желание приласкать девушку. Известно, чем заканчиваются подобные ласки. Сначала ты гладишь ее по головке, а потом…
Велев внутреннему голосу заткнуться, он спросил:
— Что новенького в вашем замке?
— Этот противный Лось грозился с тобой расправиться, — ответила Павлина. — Он говорил об этом Белле в холле. Из-за выбитых зубов шепелявил, но разобрать было можно. Лось ужасно злился, а Белла просила его потерпеть, мол, не сейчас, Игнат, позже.
— Забудь об этом, — отмахнулся Антонов.
— Я бы хотела, но не получается. Потому что я… Потому что ты…
Губы Павлины запрыгали, давая понять, что она едва сдерживает слезы. Антонову не хотелось ни видеть, как она плачет, ни слушать сопливые девичьи бредни про любовь с первого взгляда или что-нибудь в этом роде.
— Смени пластинку, — грубовато произнес он.
— Какую пластинку? — не поняла Павлина.
Он совсем забыл, что пластинка для девушки ее лет — все равно что для него паровоз или арифмометр.
— Диск, — сказал Антонов. — Так доходчивей?
Она кивнула поникшей головой.
— Как работают ворота? — спросил подполковник, не давая ей времени сосредоточиться на своих обидах, комплексах и капризах. — Если мы не проскочим ворота сразу, то придется несладко. Родственница показывала тебе комнату для пыток в подвале?
— Еще в детстве, — тихо ответила Павлина, по-прежнему не поднимая головы. — Меня потом долго мучили кошмары.
— Так вот, если ты не хочешь оказаться там опять, то тебе лучше рассказать мне про ворота. Подробно и доходчиво.
— Мне нечего рассказывать. Я ничего не понимаю в механизмах…
«И в самом деле, — подумал Антонов. — Нашел кого спрашивать». Он хотел незаметно перевести дух и уже набрал полную грудь воздуха, когда услышал:
— Но зато у меня есть дубликат пульта. Я ведь иногда выезжаю покататься.
Антонов шумно выпустил воздух из легких.
— Пульт? — переспросил он. — Какой пульт?
— Дистанционный, — пояснила Павлина. — От ворот. — Она сделала вид, что держит воображаемый пульт в руке. — Он действует на расстоянии тридцати метров. Нажимаешь зеленую кнопку, ворота открываются. Нажимаешь красную…
— Закрываются, — закончил Антонов и, не зная, куда девать избыток чувств и энергии, подскочил к девушке, чтобы встряхнуть ее за плечи. — Молодец! Ты даже не представляешь себе, какая ты молодец!
Она встала с кресла и оказалась с ним нос к носу… губами к губам.
— Ты рад, Костя? А я думала, ты на меня сердишься.
— Нет, что ты, — пробормотал он. — С чего ты взяла?
Неизвестно, кто из двоих кого обнял первым. Кто поцеловал, а кто ответил на поцелуй. И какая волшебная сила перенесла их через комнату, опрокинув на кровать?
«Не смей, — говорил себе Антонов, — не смей, не смей», а его губы жадно ловили ее влажный язычок, то заныривающий ему в рот, то выскальзывающий оттуда. Ах… — она застонала, когда он лег сверху, работая ртом так, словно вознамерился всосать ее в себя всю, без остатка. Ее соски напряглись под его пальцами, сделавшись большими и твердыми, как пули. Он поместил свою ногу между ее ног и почувствовал, что еще немного, и джинсовая ткань на обоих разлезется, как ветошь под напором двух разгоряченных тел, жаждущих слиться друг с другом.
— Хватит, — пробормотал Антонов, плохо слыша собственный голос из-за шума крови в ушах. — Не будем вести себя как дети.
— Не будем, — с готовностью согласилась она, но, стоило ему приподняться на руках, как она расстегнула «молнию» своих бриджей и задрала на себе футболку. — Я хочу, как взрослые…
Если бы Антонов сумел отказать ей в этот момент, он мог бы считать себя самым волевым и стойким мужчиной в мире. Но таковым он не был, увы.
* * *
Время пролетело, что называется, незаметно. Одновременно недовольный и в глубине души очень довольный собой, Антонов постучал в дверь ванной комнаты, поторапливая Павлину. То, что он сделал ее женщиной, не радовало его, а ее умение отдаваться, забывая обо всем на свете, было выше всяческих похвал. Одним словом, он был смущен и не знал, как быть дальше. Получив свое, он чувствовал себя котом, съевшим чужое мясо. Приятно и стыдно. То ли мурлыкать хочется, то ли бежать, куда глаза глядят.
А вот Павлину подобные противоречивые чувства не обуревали. Выскользнув из ванной комнаты, она первым делом чмокнула Антонова в щеку, а потом попыталась обвиться вокруг него, на манер лианы, ищущей опоры у дерева.
«У могучего старого дуба, — прокомментировал голос в голове Антонова. — Или у баобаба, мать его».
— Вот что, — он отстранил от себя Павлину и строго посмотрел ей в глаза. — Покуролесили и будет. Родина в опасности. Сейчас не до личной жизни. — Произнося свою тираду, подполковник подивился, как гладко это у него получается, а потом добавил уже совсем другим тоном: — Обсудим наши отношения, когда выберемся отсюда, договорились?
— Договорились, — сказала Павлина. — Только не надо ничего обсуждать. Каждый получил то, что хотел. И никто никому ничего не должен.
— Как скажешь, — буркнул Антонов, не подавая виду, что с его души свалился огромный камень. — А теперь ты должна понимать меня с полуслова, ловить каждый мой жест и шага не делать без моего разрешения. Берем вещи и на выход.
Приблизившись к двери, он стремительно распахнул ее, выпустил в коридор Павлину и вышел сам, после чего отпустил стальной язычок замка, который придерживал. Пульт дистанционного управления воротами торчал из его заднего кармана, в правой руке он сжимал нож, а в левой нес сумку.
Пройдя несколько шагов, подал знак остановиться и прислушался. Сквозь окна в дом проникал серый призрачный свет, придавая происходящему оттенок нереальности. Повсюду царила мертвенная тишина, нарушаемая лишь поскрипываниями и пощелкиваниями рассохшегося дерева.
Махнув рукой, Антонов двинулся дальше. Спускаясь по лестнице, он ставил ноги на края ступенек, чтобы они ненароком не запели визгливыми голосами.
Достигнув холла, Антонов испытал инстинктивное желание броситься к двери со всех ног, но привычно подавил его и приблизился к двери осторожными, бесшумными шагами. Павлина держалась в полутора метрах позади, стараясь подражать его движениям. Было в этом что-то от детской игры. Подполковнику было хорошо знакомо это пьянящее ощущение, поэтому он внимательно отслеживал свои эмоции, чтобы не позволить азарту вскружить себе голову.
— Костя, — прошептала Павлина, — мы с тобой как два…
— Закрой рот, — шикнул Антонов и не почувствовал никаких угрызений совести. В такие минуты он просто не мог позволить себе проявление сентиментальности. Это была его работа. Опасная, тяжелая мужская работа, в которой нет места хихиканьям и сюсюканьям.
В правом верхнем углу двери горел крохотный красный огонек, похожий на глаз злобного гнома. Это означало, что дверь поставлена на сигнализацию. А еще это означало, что в распоряжении беглецов будут считаные секунды.
— Держи. — Антонов бесцеремонно сунул Павлине свою увесистую сумку, а сам взял в свободную руку ключи от «Порше».
Открыть машину и завести ее нужно было очень быстро. Быстрее быстрого, потому что Антонову не верилось, что люди Темногорской охраняют двери и ворота без оружия.
Все три засова замка щелкнули в унисон, когда Антонов повернул ручку. В ночной тишине это прозвучало громко, как пистолетный выстрел. В следующую секунду дверь распахнулась, впуская в холл клубящийся туман вместе с запахами леса и болот. Подполковник шагнул за порог, и тут его ноздри уловили еще один запах — кислый душок пивного перегара.
Трое охранников одновременно бросились на него со всех сторон. Обладатель густых бровей, мужик с перебитым носом и парень, лицо которого выглядело не грозным, а плаксивым, словно он заранее знал, что все это добром не кончится.
Кривоносый и бровастый попытались повиснуть у Антонова на руках, получили по уколу ножа в корпус и отступили, утратив слаженность и быстроту движений. Молодой был сбит с ног ударом в челюсть, после которого на костяшках пальцев остались отметины его зубов.
Антонов не очень любил кулачные бои, потому что во время их редко обходилось без повреждений рук, особенно правой. Но его не спрашивали, хочет ли он драться, или нет. Ему не предлагали альтернативы. На него напали, он защищался и не жалел кулаков.
Эти трое были без оружия, поэтому Антонов старался не пускать в ход нож, используя его, скорее, в качестве кастета. У нападающих были подбиты глаза, расквашены носы, а из ран двоих сочилась кровь, но они продолжали наседать, а кривоносый даже попытался сграбастать Павлину, что было с его стороны большой ошибкой. Решив, что хватит миндальничать, Антонов полоснул его лезвием по горлу, а потом набросился на остальных, обратив их в паническое бегство. Кривоносый остался лежать, хрипя и держась за шею, а его друзья скрылись в низко стелящемся тумане.
