– Выпьете? – спрашивает она.
– Охотно. Вы позволите воспользоваться вашим аппаратом? Я звоню Берю. Трубку берет тучная. Едва заслышав мой голос, она тут же обрушивается на меня: мычит, что она так не оставит этого дела, горланит, что мы педики, а не полицейские, вопит, что пойдет в редакции всех крупных газет, и все это в сопровождении тумаков, которыми она осыпает своего толстяка, пытающегося ее успокоить.
– 0'кэй, Берта, – прерываю я ее. – Отправляйтесь позировать, как какая-нибудь знаменитость, к господам-пенкоснимателям. Я готов отдать вам свой бифштекс, но это вы будете иметь дурацкий вид.
– Чего! Что вы говорите!
– Я говорю, что вы слишком много напридумывали в этой истории. Ваши похитители никогда вас не хлороформировали и не завязывали вам глаза. Знаете почему? Просто-напросто потому, что они ошиблись, приняв вас за другую. Так что не стоит разыгрывать из себя Фантомаса, чтобы вызвать возбуждение у парикмахеров своего квартала... Черт побери, вы были уверены, что узнали дом, потому что вы его видели... Займитесь кухней и выстирайте фуфайку Толстяка, это будет куда лучше, чем пытаться вызвать к себе интерес, поверьте мне.
Я вещаю трубку раньше, чем она успевает обрести свое второе дыхание.
Мадам Лавми ждет меня со стаканами виски в каждой руке. Счастье преобразило ее.
– Вы настоящий мужчина, – говорит она.
Неожиданно я бросаю на нее свой взгляд с усиленной приманкой. Извините, это вы мне говорите, графиня?
Я завладеваю одним из стаканов, тем, который в левой руке – руке сердца.
– Пью за ваше счастье, миссис Лавми...
– За ваше! – говорит она.
По моему мнению, оно могло быть общим, по крайней мере в данный момент. Но ей я не сообщаю эту точку зрения, а то она еще рискнет ее узаконить... К тому же мне еще предстоят заботы полицейского. И эти заботы вынуждают меня проверить некоторые вещи. Первая из них – не хочет ли она обвести меня вокруг пальца с этим так называемым письмом матушки Унтель.
Вы не думаете, что она могла помочь старухе утонуть в Сене и что затеяла всю эту штуку для того, чтобы самой выйти сухой из воды? Мне это представляется невероятным, но невероятное – это как раз то, что чаще всего и происходит.
– Я как во сне, – говорит она.
Плюс ко всему неразбавленное виски, проявившее живые цвета на ее щеках – цвета надежды, как сказал бы Ватфер Эме – великий поэт (метр девяносто) нашего века.
Звонит телефон. Моя спутница снимает трубку:
– Хэлло?
Она слушает, хмурит брови. Потом, прикрыв рукой трубку, сообщает:
– Похоже, внизу меня спрашивает какая-то монахиня. Это... за пресловутым выкупом?
– Несомненно, – говорю я. – Пусть поднимется... Она отдает распоряжение, вешает трубку и, взволнованная, застывает в неподвижности.
– Очень неприятно, – вздыхает она. – Я... Жаль монахинь... Мне все-таки хотелось бы передать им немного денег, а?
– У вас доброе сердце...
Она роется в своей сумочке, достает пятьдесят тысяч франков и всовывает их в конверт. В это время звонят в дверь.
– Это она, – шепчу я. – Спрячусь в ванной комнате.
Миссис Лавми идет открывать.
Входит какая-то монахиня. Я вижу ее сквозь анфиладу приоткрытых дверей. Это почтенная персона, очень пожилая. Она продвигается вперед и принимается болтать по-английски... В этом году все монашки, похоже, билингвисты.
Твой черед вступать в игру, Сан-Антонио. Я появляюсь во всем блеске своей славы.
– Хэлло, преподобная мисс Тенгетт, вы теперь обрядились в вуаль? К какому же духовному ордену вы принадлежите?
Монахиня от неожиданности вздрагивает. Она роется в своем обширном кармане, предназначенном для сбора подаяний, и вытаскивает оттуда пистолет
– Пора уже молиться? – спрашиваю я.
– Деньги! – сухо приказывает секретарша покойной матушки Унтель
Дрожа, миссис Лавми протягивает конверт. Маленькая старушенция разрывает конверт зубами, заглядывает внутрь и делает гримасу.
Она сухо говорит моей подопечной, что сейчас не время для шуток. Ей нужно пятьдесят бумажек, но чтобы это были зелененькие...
Во время ее брани я быстро перебираю различные варианты. Между лже-монашкой и мной находится стол, на котором стоит ваза с цветами. Мгновение – и маленькая сестра получает в голову горный хрусталь. Я действовал стремительно. Она валится на пол, даже не успев выстрелить.
В ожидании полицейских, которые должны приехать за монахиней, я буду брать у нее интервью. Добрая душа миссис Лавми кладет ей на голову примочки, используя мокрое белье.
Ее исповедь была короткой и довольно легкой, поскольку на ней одеяние, предрасполагающее к этому акту.
Матушка Унтель, сбежав от своих похитителей, болталась по Парижу основательно растерянная. Затем она позвонила в отель, надеясь, что ее секретарша туда вернулась. Мисс Тенгетт, которая действительно возвратилась в отель, сообразила, что может извлечь выгоду из сложившейся ситуации... Ведь она знала всю историю с Джими.
Эта старая шлюха посоветовала своей хозяйке не показываться. По ее мнению, охотилась за ней полиция. Она назначила ей встречу на берегу Сены, якобы для того, чтобы их не засекли.
Толчок плечом... И будьте здоровы, мадам Унтель! Нет больше миссис Унтель! Толстуха пошла ко дну, словно мешок топленого сала. Коварной сороке осталось теперь лишь продать Джими. Мысль потребовать выкуп в форме дара для религиозной конгрегации была гениальной, поскольку подводила к выводу, что ее хозяйка написала это перед смертью. Неплохо, а?
Появляется знаменитейший Пино в сопровождении нового сотрудника Буаронда, чтобы увести святую женщину.
Наконец я остаюсь один с миссис Лавми.
– Если бы вас не оказалось там... – вздыхает она.
– Согласен, – говорю я. – Только, видите, я оказался там... И, поскольку герои всегда имеют право на вознаграждение, я приближаюсь к ней, чтобы получить его.
Она не говорит «да».
Она тем более не говорит «нет».
Она позволяет развязать ленты и шнурки.
И я готов поставить день счастья против счастья одного дня, что миссис Лавми начинает наконец видеть прекрасную Францию.
Обнимая ее, я напеваю «Марсельезу». Это так помогает!
На следующий день, на рассвете, Фелиция приходит меня будить.
– Антуан, тебя к телефону!
– Кто там? – жалобно вопрошаю я.
– Берюрье.
– Снова!
Я поднимаюсь, ворча, и иду к телефону.
Толстяк в слезах.
– Сан-А, Берта снова ушла! Но на этот раз, думаю, она ушла к парикмахеру: сегодня утром он не открыл свое заведение!
Здесь и далее фамилии имеют комический смысл «что за красавец!» или «какой красивый малый»
«Тот, кто плюет с верхушки мачты»
«Дурно одетый»
Берю ошибочно употребляет «conjonction» – «союз» вместо +conjесtuг" – «догадка»
Сокращенное имя известной французской актрисы 60-х годов Брижит Бардо, отличавшейся изящной фигурой
Одна из политических партий Франции (Народно-республиканское движение)
«Голуби» – название квартала
Сказочный персонаж, дочь короля
Концертный зал, где выступал известный французский певец Морис Шевалье
Египетский король, отрекшийся от престола в 1952 году
Автор заменяет слово «constellation» – «созвездие» близким по звучанию словом «consternation» – «ужас»
Фамилия созвучна сценическому имени известной французской певицы Мистенгетт
В душе
Значащая фамилия смысл которой – «непрожаренная говядина»
В оригинале игра слов «золотить» и «покрывать загаром»
Фамилия, означающая «там, где ты живешь»
Известный велогонщик
фешенебельный район Парижа
В английском произношении означает «люби меня!»
В разговорном французском языке слово означает «туберкулезный больной», «туберкулезная»
Английское слово, означающее «водонепроницаемый», «непромокаемый»
Во французском языке большинство ругательных слов состоит из пяти букв
Республиканский корпус безопасности – французская жандармерия
Игра слов, основанная на звуковом сходстве «pate» – паштет и «Pathe» – название кинокомпании
В произношении звучит как «одержимый»
Фамилия имеет значение «кавардак», «кабачок», «притон»
Одно из значений – «фигушки!»
Имеется в виду франко-прусская война 1870 года
