Смотрю на Эдгара, в его честные, светлые, как у волка, глаза. Мне вовсе не хочется, чтобы подозрения Сухоручко подтвердились. Я бы себе руку дал отрубить, так не хочется.
— Не стоит, — говорю я, — эти типы могут там караулить.
— Брось, — он улыбается, — после твоих тумаков и твоего побега они наверняка забились в норы. Стоит тебе заявить в милицию, их искать прежде всего начнут в гараже. Кстати, а как ты туда попал? Ах да, авария. Следующий раз будь осторожнее не дороге.
И все-таки я решил не удерживать его. Дал ключи от машины. Не пешком же ему. В такой ситуации подлее всего — не доверять. Но даже если следователь окажется прав — от меня он об этом не узнает. Скажу просто, впопыхах забыл включить запись.
— Там есть красная кнопка, — сказал я. — Нажмешь — на стирание. А рычажок — перемотка.
— Зачем ты мне все это рассказываешь? — он пожал плечами. — Я принесу, сам и разбирайся.
Он ушел, а я все никак не мог найти себе места. Ко всему, от резких движений начинала кружиться голова, и рот словно набит наждачной бумагой. Ломило суставы.
Поминутно смотрел на часы и проклинал все на свете, оттого что время тянулось так медленно.
Потом смутные образы закопошились в углах комнаты, мохнатые и красноглазые, они мельтешили под ногами, по спине взбирались на плечи, чтобы впиться остренькими зубами в мозг.
Образы были многоликие, они шептали разные скабрезности, и от них некуда было деться. Я спал и во сне чувствовал, как зарождается рассвет.
Я услышал шаги Эдгара, еще когда он шел по коридору. Он ступал жестко, словно впечатывал каблуки в линолеум. Я открыл глаза и, не мигая, смотрел на дверь.
Он вошел, пахнущий дождем и улицей. Подмигнул, достал из кармана диктофон.
— Весь плащ извозил, насилу нашел. Там, возле фургончика, несколько разбитых «Запорожцев». Включил запись:
«Этот, как его, Барин? — мой голос. — Или парнишка его?
«И про это пронюхал? Не длинный ли у тебя нос…» — отвечают…
Эдгар кладет диктофон на стол.
— Все в порядке?
Я кивнул.
— Кстати, за мной следили, — он ухмыльнулся. — Хотя, может, показалось. Серые «Жигули».
— Нет, не показалось. Это Сухоручко.
— Зачем? — спросил Эд.
— Видишь ли, по его версии — ты единственный в этом городе, кто с самого начала знал о каждом моем шаге. И потому мог меня использовать в этой истории. Плащ Бессонова должны были подбросить при свидетеле — ради одной жены не стоило устраивать спектакль. Только ты знал, что я буду там всю ночь… А я был зритель беспристрастный, свидетель идеальный, если бы вместо бессоновского не взяли мой плащ. В общем, тебя решили проверить на диктофоне. Если бы был замешан, то постарался не «найти» его, верно?
— Не очень же ты высокого мнения обо мне! — сказал Эдгар изумленно.
— Понимаешь, старик, в этой истории слишком часто всплывает неизвестный, который очень много обо мне знает. Первая ночь — ладно. За домом могли следить и знать, что появится свидетель. Но дальше… Он мне пытался помешать — я видел его со спины — познакомиться в кафе с Громовой. Кто кроме тебя знал, что я туда пойду? Из номера в гостинице выкрали ампулы — кто знал, в каком я номере остановился? Ты же меня туда устраивал. Есть еще масса других фактов, подтверждающих общую идею — меня пасли в этом городе с самого начала, прекрасно знали, кто я, откуда и зачем приехал, и заранее подготовили роль, которую я с некоторыми отступлениями от текста и играю.
— И ты подумал на меня? — глаза Эдгара потемнели. — Ну и дрянь же ты.
— Полегче, — говорю, — я таких эпитетов никому не спускаю.
— Ничего, стерпишь, — говорит он. — У меня тоже свои обиды…
Я встаю и направляюсь к двери.
— Эй, ты куда? — окликает он. — Докладываться следователю?
Я берусь за ручку двери, он догоняет и хватает за плечо.
— Ладно, — говорит он, — погорячились…
— Пусти.
Он не отпускает, и тогда я оборачиваюсь и всаживаю кулак ему в грудь. От неожиданности он отступает на шаг, в глазах его загораются нехорошие огоньки. Мы стоим неподвижно, и в комнате кажется совсем темно. Эд немного ниже меня, но более тренирован. Если бы раньше мне кто сказал, что мы будем вот так стоять, я бы перестал с этим человеком здороваться.
Минута тянется очень медленно. Постепенно глаза Эдгара светлеют, и он вдруг ухмыляется:
— Вот была бы удача для следователя. Представляешь?
Преступник обнаруживает себя и кидается с кулаками на главного свидетеля. Трагическая развязка запутанного дела… Только поверь, я тут ни при чем.
— Я верю. С самого начала Верил. Потому и пошел на все это.
— Ну и хитрый же ты парень.
— Завари-ка лучше кофе…
Пока Эдгар возился с кофеваркой, я сидел на краешке кровати и старался держаться молодцом. Но мир потерял стабильность. Мои глаза стали словно отдельно от меня. Они плавали в бредовой мути, где-то по другую сторону реальности. Там было все ровное-ровное, вроде как тундра. И ржавый мох, покуда хватит глаз. Десять солнц на закате. А воздух синий, густой и терпкий. Черные бочаги среди мхов, словно небо в облаках, и из них торчит покосившаяся карусель. Она крутится и скрипит, крутится и скрипит, скрипит, скрипит…
— Ты скверно выглядишь, — Эдгар протянул мне чашку, но я знаком попросил поставить ее на стол.
Не мог положиться на свои руки, а нам не хватало только битой посуды. Он настороженно смотрит на меня, я говорю:
— Все в порядке, старик. Просто ночь была бурная.
— Это точно. Ну, давай разберемся с твоим неизвестным. Я киваю.
— Первое столкновение, — Эдгар морщит лоб, — в кафе. Он тебя видел и узнал, ты его — нет.
— Там было много народу.
— Но он же тебя заметил?
Я кивнул.
— Значит, следили.
— Наверняка.
— Бессонов — Громова — ты. Одна цепочка. Только ты сам виноват — по доброй воле в это дело впутался. А они? Чем они мешали этому, как его, Барину?
— Наркотики. Бессонов, как мне удалось выяснить, установил, что в его отделении похищаются наркотики, которые потом продаются местным наркоманам, в том числе и Громовой. Может, даже знал, кто именно ворует.
— Тогда с ним все ясно. А вот чем провинилась Громова? Почему после ухода Барина или его посланца…
— Скорее, посланца.
— Почему после этого она кончает с собой? Тут должны быть серьезные причины. Ну а если ей помогли, — Эдгар пожал плечами, — то та упаковка морфина, которая побывала в твоих руках, значит для Барина очень много. Два человека держали коробку с ампулами в руках — Бессонов, Громова. И оба… Нет, не два, три. Я про тебя забыл, — сказал Эдгар. — Почему все-таки она погибла?
— Очень просто — знала Барина. И могла его выдать. Кто еще мог его знать? Только Бессонов?
— Вовик-вышибала не знал, — возразил я. — Мелкая сошка.
Гвоздь, видимо, тоже. Может, лысоголовый? Вообще-то Барин общался со своими людьми через посредников — ребят семнадцати-восемнадцати лет.
— А может, — одного посредника? Ты же не сравнивал описания.
— Одного? Вряд ли. Тогда бы этот один знал столько же, сколько сам Барин. А это опасно. Вот когда много мелких поручений, а все нити у одного…
— Много исполнителей — тоже риск. Думаю, тут Барин что-то этакое придумал… Если бы за ним не тянулись трупы, я бы его уважать стал… Слушай… Только держись за кровать, чтобы не упасть. Ты ведь тоже знаешь Барина!
— Откуда? Кто он? — я нахмурился.
— Не пойму пока. Но он уверен, что ты его вычислил.
Видимо, он чересчур хорошего мнения о твоих умственных способностях, — Эдгар улыбнулся. — Ну-ка, припомни. Случайную встречу, может… Слушай, тот парень, что вышел от Громовой за несколько минут до ее гибели, сел в твою машину? Кто это сказал?
— Видел приятель соседки. Лопаткин его фамилия. Но там, в машине, должна была быть еще и женщина.
— Откуда ты взял?
— Сама соседка слышала женские шаги на лестнице.
Женщина вышла из квартиры Громовой. Ее приятель видел, правда, только парня.
— Приятель стоял близко от машины?
— Судя по рассказу, да.
— Удивительно, верно? В «жигуленке» довольно трудно спрятаться.
— Но ведь еще пудреница. Понимаешь, она, я в этом уверен, именно она, забыла пудреницу в моей машине. На полочке, знаешь, под «бардачком».
— Эта полочка — гиблое место… Меня знакомые иногда на работу подвозят, так я на этой полочке постоянно сигареты забываю. И не я один. Тут у всех есть опыт… Только… — Эдгар присвистнул. — Только чтобы забыть пудреницу на этой полочке, она должна была сидеть на месте водителя…
— За руль сел парень.
— Или рядом с водителем. Но тогда приятель соседки ее наверняка бы заметил. Уж там-то точно спрятаться негде. И вообще, женщины обычно прячут косметику в сумочку, как только ею попользуются. Но тогда почему пудреница оказалась на полочке в машине?
