– Проходите, не надо снимать обувь, я потом все равно протирать буду! – крикнула женщина из комнаты.
Необыкновенная обстановка комнаты сразу бросилась в глаза, едва мы переступили ее порог. В ней не было ничего, что предназначалось для созерцания: ни телевизора, ни книг, ни картин на стенах, ни фотографий в рамках. Незрячий человек лишен понятия «плохо смотрится» или «некрасиво», и потому все необходимые для жизни вещи лежали открыто, рядом, иногда в странном соседстве. Часть комнаты занимал диван, на краю которого аккуратной стопкой были сложены простыни, подушка и одеяло. Женская одежда висела на спинках стульев, расставленных по периметру комнаты. Сервант без стекол, с самодельными фанерными полками, был завален чашками, катушками с иголками, молотками и плоскогубцами, тарелками, коробками с заваркой и сахаром, бубликами, куклами, сувенирными фигурками животных, мелкими листочками из расшитой записной книжки, карандашами и ручками. И все же, несмотря на кажущийся беспорядок и вещевой хаос, комната сверкала чистотой.
Хозяйка сидела за круглым столом спиной к окну и ловко скручивала из кусочков проволоки скрепки.
– Садитесь на диван, – сказала женщина. – Если постель мешает, то переложите ее на стул.
– Вы извините нас, – пробормотала Ирэн, немного шокированная встречей со слепой женщиной. – Мы понимаем, как вам сейчас трудно…
– Напрасно, – ответила женщина, не отрываясь от работы. – Все правильно. Я должна вам помочь. Конечно, мне тяжело… Я не ошиблась, вас двое?
– Двое, – ответила Ирэн.
– Если хотите чая, то сходите на кухню и поставьте чайник, чашки и сахар возьмите в серванте на второй полке рядом с молотком… Мне очень тяжело, девочка моя. Но что толку, если я буду лить свои слепые слезы на пол? Тося оживет? Или убийцу быстрее найдут? Нет, слезами горю не поможешь. И я стараюсь жить, о горе не думать. Бог дал мне эту жизнь, он видит меня, заботится обо мне и все понимает…
Скрепки падали на кучку одна за другой, с ритмичным стуком, напоминающим ход часов.
– Вы спрашивайте, спрашивайте, не робейте, – напомнила женщина. – Я в здравом уме, у меня отличная память и неплохой слух. Теперь, когда Тоси нет, мне придется рассчитывать только на свои силы. Это дисциплинирует. Я вдвое увеличила дневную норму скрепок. Я не стану опускаться и умирать. Я сильный человек. Богу угодно меня испытать. Мы с ним очень близки, и всегда понимали друг друга. Как же я могу показать себя с плохой стороны? Он знает о моей беде, и все, что произойдет со мной в будущем, будет проявлением его воли… Вы еще молодые, но, наверное, уже боитесь будущего? Не надо, хорошие мои, его бояться. Все, что с нами было и еще будет, – все это предначертано. Живите как птицы и звери. Найдите себе дело и уйдите в него с головой. Потеряете глаза – работайте на ощупь. Потеряете руку – работайте одной рукой. Не отвлекайте бога своим плачем и стенаниями… Кто там из вас поближе? Подайте, пожалуйста, кусачки.
Мне еще не приходилось разговаривать с женщиной насколько несчастной, настолько и сильной.
– Как там на улице? – неожиданно сменила она тему. – Синоптики обещали грозу. Тучи на небе есть?
– Нет, небо чистое, – ответила Ирэн. Она смотрела на женщину, покусывала губы и, по-моему, едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. – А как вы назвали дочь? Тося?
– Это она сама себя так назвала, – ответила женщина, отмеряя кусочки проволоки по насечке на металлической линейке. – По паспорту она Обдотай. Да, вот такое необычное имя. Мой покойный муж был хакасом и настоял, чтобы мы назвали дочь хакасским именем. А дочь как повзрослела, так от этого имени стала реветь. И заявила: назовите меня Тосей. Ну и пошло: Тося, Тося. Привыкли.
– Может, вам помочь чем-нибудь, – жалобным голосом произнесла Ирэн и сглотнула слезы. – Убрать в комнате или помыть посуду?
– Что ты, милая! – улыбнулась женщина. – На это у меня пока сил хватает. Ты думаешь, раз слепая, так грязью заросла? Нет, я чистоту люблю. Грязь, она даже не столько для глаза заметна. Я вот проведу рукой по чашке или окну, и сразу чувствую. Когда все кругом чистое, так даже касаться приятно. Чистое стекло под пальцами пищит. Чистый стол – гладкий, на нем все скользит, как по льду. Полы я всегда мастикой намазываю и старыми носками натираю. Люблю мастику. Мне ее запах молодость напоминает, то время, когда я в школе работала… Вы вопросы-то задавайте, не стесняйтесь. Не обращайте внимания, что я работаю. У меня руки как бы отдельно живут. У них свой распорядок.
– Наверное, мы будем повторяться, – произнес я, – и снова спрашивать то, о чем вас уже спрашивали.
– Это ничего. Это пусть вас не беспокоит!
– Как вы думаете, кто мог это сделать? Не было ли телефонных звонков с угрозами? Не замечали ли вы, что Тося взволнована, испугана?
– Да, об этом уже спрашивали, – кивнула женщина. – Я понимаю, как для вас это важно, но я ничего умного по этому поводу сказать не могу.
– Вы слышали выстрелы? – спросила Ирэн.
– Конечно. У меня хороший слух. Я слышала два громких хлопка, один за другим.
– И, разумеется, вам даже в голову не могло прийти, что это стреляют в вашу дочь? – спросил я.
– Конечно! Как такие мысли могли прийти мне в голову? – удивленно произнесла женщина, горстями наполняя готовыми скрепками картонную коробочку. – Я ведь об этом уже говорила вашим коллегам!
Ирэн недружелюбно взглянула на меня и толкнула локтем.
– Понимаете, – стала объяснять она. – Мы из другого отдела. С вами работал уголовный розыск, а мы занимаемся организованной преступностью.
– Бандами, значит? – уточнила женщина, с удивительной точностью закидывая наполненную скрепками коробочку в фанерный ящик, стоящий рядом с ней на полу.
– Вроде того, – подтвердил я.
– Когда раздались эти хлопки, я подумала, что на лестничной площадке уронили на пол какие-то тяжелые предметы, – продолжила рассказ женщина. – Потому я не волновалась за Тосю, хотя за полминуты до этого она стояла под дверью и всовывала ключ в замочную скважину.
Мы с Ирэн переглянулись и пожали плечами.
– А вы уверены, что именно Тося вставляла ключ в замок? – спросила Ирэн.
– Конечно, моя милая. Звуки для меня – это намного больший источник информации, чем для вас. Я безошибочно могу определить, кто именно из жильцов идет по ступеням. По утрам, еще лежа в постели, я узнаю, какие машины подъезжают к дому – наши или чужие. И, конечно, я сразу узнала «почерк» Тоси, когда она начала отпирать замок.
– А почему она не позвонила в дверь? – спросил я.
– А у нас с ней так заведено. Она всегда сама открывает, чтобы не отвлекать меня от работы. Я когда сажусь за свои скрепки, то могу часами не вставать.
– Вы услышали, что дочь вставила ключ в замок… И что было потом? – едва сдерживая нетерпение, произнесла Ирэн.
– А потом она увидела его.
– Кого его?? – в один голос крикнули мы с Ирэн.
– Какого-то мужчину. Я слышала, как он тихо спросил: «Вы не узнаете этого человека?»
– Он спросил это у Тоси?
– Конечно. И она, оставив ключ в замке, стала спускаться. Она спускалась медленно, знаете, как если была бы чем-то очень удивлена…
– Напугана или удивлена? – перебил я.
– Удивлена! Разве бы она стала спускаться, если бы испугалась? Она спряталась бы в квартире, правильно? Я еще подумала, что Тося встретила какого-то своего давнего знакомого, но не столько рада этой встрече, сколько удивлена ей.
– Выходит, на третьем этаже было два человека?
– Нет, один. Я слышала шаги только одного человека.
– Кого же он имел в виду, когда спрашивал, узнает ли она этого человека?
– Не знаю. Это ваша забота, милые мои, – жестко ответила женщина. – Тося спустилась на третий этаж, и тотчас раздались два хлопка.
– Вы имеете в виду выстрелы? – уточнил я.
– Это ты, милый, можешь отличить, где выстрел, а где хлопок… В общем, я вам так скажу: звук был такой, словно на лестничную площадку плашмя упала железная дверь. Разве я могла подумать, что это выстрелы? Откуда в нашем подъезде выстрелы? В кого выстрелы? В Тосю? Да такое мне в кошмарном бреду привидеться не могло! Потому я и не заподозрила ничего и продолжала работать. Думала, что Тося и мужчина спустились на улицу, сели на лавку и разговаривают. А что там упало – мое ли это дело?
– А вы можете описать этот голос? – спросила Ирэн.
– Тихий. Низкий, – не торопясь отвечала женщина. По-видимому, она старалась подобрать самые точные слова. – И глухой. Как если бы он был простужен.
– Вы когда-нибудь слышали его раньше? Может, по телефону? – спросил я.
– Нет, никогда.
– А фамилия Фатьянов вам о чем-нибудь говорит? – вставила Ирэн и, глянув на меня, подмигнула.
– Фатьянов? – повторила женщина и задумалась. – Фатьянов, Фатьянов… Это не русский эмигрант, который одно время пел в «Ла Скала»?
– Нет, – ответила Ирэн, несколько опечалившись. – В опере он вряд ли пел. Меня интересует, не было ли человека с такой фамилией в кругу знакомых вашей дочери?
