– Фатьянов? – повторила женщина и задумалась. – Фатьянов, Фатьянов… Это не русский эмигрант, который одно время пел в «Ла Скала»?
– Нет, – ответила Ирэн, несколько опечалившись. – В опере он вряд ли пел. Меня интересует, не было ли человека с такой фамилией в кругу знакомых вашей дочери?
Женщина решительно покрутила головой.
– Не было, милая моя. Во всяком случае, Тося никогда мне ее не называла.
Женщина рассказала нам все, что могло представлять для нас какой-нибудь интерес. Я хотел уже встать и распрощаться, как Ирэн спросила:
– А можно нам взглянуть на комнату Тоси?
– Конечно, – с пониманием ответила женщина. – Я пускаю туда милицию. Идите за мной…
Она встала и заскользила по квартире – через прихожую к торцевой комнате. Открыла дверь и словно с усилием перешагнула порог.
– Здесь остался ее воздух. И запахи… – произнесла она, касаясь руками стен. – Я когда сюда захожу, то не могу поверить…
Она замолчала, и я увидел, что ее незрячие глаза наполняются слезами.
– Смотрите, пожалуйста. Здесь только ее вещи.
Комната была маленькой и уютной. В углу, у окна, стоял письменный стол. Из бамбукового стаканчика торчали остро отточенные карандаши и ручки. Под плексигласовым листом лежали фотографии котов, певцов и актеров. Полка над столом была заставлена мелкими сувенирами из ракушек и морской гальки. Стол подпирал книжный шкаф с парадным строем собраний сочинений Пушкина, Шолохова, Джека Лондона и Куприна. Не меньше десятка книг были посвящены пчеловодству и вязанию крючком. К противоположной стене, на которой висел бордовый ковер, прижалась узкая тахта. Она была застелена пестрым покрывалом, и на нем восседали потрепанные куклы и плюшевые медведи.
Ничто не расскажет о человеке так точно и подробно, как его комната. Мне стало не по себе, и волна жалости к Тосе, к этому взрослому ребенку, прокатилась по душе. Ирэн, по-моему, тоже едва сдерживала слезы. Наверное, сейчас она вспоминала, как Тося пришла в агентство, и что она говорила, и как себя вела. И наверняка Ирэн думала о том же, о чем думал я: по улицам все люди ходят в масках, в неестественно строгих, серьезных и напыщенных, и только дома, уединившись в своих комнатах, снимают их. А под ними оказываются совершенно детские лица…
– В столе у нее должны быть всякие папки с бумагами, – сказала женщина. – Вы выдвигайте ящики, смотрите, не стесняйтесь. Я-то ее делами особенно не интересовалась. Взрослый человек, своя жизнь…
Я видел, что Ирэн не может собраться духом, чтобы начать обыскивать содержимое стола. Женщина знала, что мы стоим посреди комнаты, разинув рты, словно в музее.
– Сегодня утром приходил один мужчина, тоже из милиции, – сказала она, наверное, для того, чтобы нам было легче прикоснуться к окружающим предметам. – И сразу попросил разрешения осмотреть комнату Тоси. Так он долго здесь копался. И в столе смотрел, и в книжном шкафу… «У всякого преступника, – говорит, – обязательно торчат уши. Надо только вычислить место, откуда они торчат».
Я так вскинул голову, что Ирэн посмотрела на меня с испугом. Про торчащие уши я сегодня уже слышал, когда разговаривал по телефону с убийцей. Что за присказка такая прилипчивая? И убийца ее использует, и у милиционера с языка она сваливается. Остается еще мне пополнить свой словарный запас и упоминать торчащие уши по любому поводу.
– А как выглядел этот человек? – спросил я, начисто забыв, что женщина слепа. Но тотчас поправился: – То есть… извините, я хотел по-другому спросить…
– Ничего-ничего, вы совершенно правильно спросили, – успокоила меня женщина. – Мне показалось, что человек этот сильный, энергичный, хотя и невысокий. Он передвигался быстро, делая частые мелкие шаги, и буквально гонял по комнате ветер. Голос у него звучный, почти что оперный. И еще запах! От него исходил совершенно головокружительный запах одеколона. Дорогого, французского одеколона.
Ирэн, казалось, вовсе не интересовал наш разговор. Она подошла к столу и стала рассматривать фотографии под плексигласом.
– А какой именно одеколон, вы не можете определить? – спросил я у женщины.
– Что вы, милый! Если бы я общалась с мужчинами, то обязательно научилась бы распознавать одеколоны. Тоська, та обычно пользовалась духами «Мобуссен» или «Лакруа». Мне они очень нравятся, хотя безумно дорогие. А вот в одеколонах я не разбираюсь… Да что вы голову ломаете? Наверное, у себя в милиции вам не трудно будет узнать, кто сегодня утром работал у меня.
– Да, – пробормотал я. – Конечно, не трудно…
Наверное, Ирэн была намерена обыскать стол, потому как уже по-хозяйски опиралась на него широко расставленными руками, но я взял ее под локоть и повел к двери. Хозяйка проводила нас, пожелала нам всяческих благ и успехов в работе.
По лестнице мы спускались молча и быстро. Лишь у выхода я остановился, прижал Ирэн к погнутым и покореженным почтовым ящикам, склонился над ее лицом и прошептал:
– Искать в комнате Тоси уже нечего. Убийца побывал здесь до нас и наверняка все выгреб.
Я думал, что мой вывод шокирует Ирэн, но она неожиданно заявила:
– Без тебя знаю! Но как ты смог догадаться?
– Как я смог догадаться? – выпалил я, чувствуя себя немного задетым тем, что Ирэн усомнилась в моих способностях. – Когда я разговаривал с убийцей по телефону, он тоже говорил про уши, которые где-то торчат. Вроде бы два разных мужика, но пользуются одним и тем же словесным оборотом! Разве можно поверить в случайность?
Ирэн пожала плечами и скривила губки.
– Не слишком-то убедительно. У нас половина страны матом ругается, и если только на этом основании сделать вывод, что это один и тот же человек…
– Ладно, короче! – перебил я ее. Вот же пигалица! Она начинает меня учить! – Давай твои доказательства!
– Вот! – победоносно произнесла Ирэн и поднесла к моему лицу ладонь, на которой лежал смятый бумажный лист.
– Что это?
– Разверни и прочитай. Этот листок я взяла со стола Тоси. Потому что предназначался нам с тобой.
Я взял бумагу и развернул. Света было очень мало, и все же я смог разобрать три слова, небрежно выведенные карандашом и печатными буквами: «ПОИГРАЕМ В ПРЯТКИ?«
– Сволочь! – не выдержал я, сминая листок и швыряя его в угол. – Он издевается над нами!
– Ты обратил внимание, когда она говорила про запах одеколона?
– Ты предлагаешь обнюхать всех мужчин на Побережье?
– Нет, я всего лишь хочу тебе напомнить, что от Фатьянова тоже пахло одеколоном.
– Ну и что?! – вспылил я. – От меня тоже пахнет… То есть пахло, когда у меня была нормальная жизнь.
– Слушай, что мы здесь толкаемся в темноте, как два подростка? Давай поговорим в машине!
– Я хочу показать тебе, где прятался убийца, – сказал я и, вытянув руку в темноту, открыл узкую фанерную дверь, ведущую в маленький хозяйственный подвал, в котором дворники обычно хранят метла и лопаты. – Убийца ждал Тосю именно здесь. Когда она стала подниматься наверх, он пошел за ней… Уходим! Больше нам здесь нечего делать.
В подъезде мы разошлись, чтобы нас случайно не увидели вместе. Ирэн зашагала по узкой асфальтовой дорожке прямиком к машине, а я, вытирая плечом стену дома, стал пробираться в соседний двор. Убийца не выходил из моей головы. Я еще никогда не имел дело с таким умным и хитрым противником. Он просчитывал все наши ходы. Он узнал, где мы ночевали. Он догадался, что мы обязательно зайдем к матери Тоси и, смеясь над нами, оставил на столе убитой записку. И как он не побоялся, что мы можем прийти к слепой женщине в одно время с ним? Запеленговал включенный мобильник Ирэн и прослеживал наш путь? И пошел к матери Тоси в те минуты, когда мы застряли у сожженной автомастерской? Возможно. Это реально. Наверное, так оно и было. Но зачем он вообще приходил к матери своей жертвы? Только для того, чтобы оставить нам записку? Так рисковать ради того, чтобы показать свои возможности?
– Я все думаю об этом человеке, – поделилась мыслями Ирэн, когда мы сели в машину и захлопнули двери. – Слепая женщина! Для него это была просто находка! Я уверена, что он пошел к ней, чтобы убить ее, но когда увидел, что она слепая, передумал. Зачем убивать, если она не видит его лица? Представился милиционером, спокойно прошел в комнату Тоси и выгреб все то, что могло кинуть на него тень.
– А что могло кинуть на него тень? – вслух размышлял я, заводя мотор. – Какой-то компромат? Сначала он надеялся найти его в сумочке Тоси, но когда убил ее, то убедился, что его там нет. Тогда негодяй пошел к ее матери.
– Наверное, он нашел, что хотел, – развивала мысль Ирэн. – Судя по записке, которую он нам оставил, у него было хорошее настроение, и ему хотелось шутить. А почему бы и нет? Компромата в столе Тоси больше нет, можно не трястись, не оглядываться, не говорить шепотом…
Я понял, что она намекала на Фатьянова, но спорить не стал. В принципе такой акселератор, как Ирэн, здорово помогает в работе. Она заставляла меня сомневаться в своих выводах. Она навязывала свою точку зрения, и мне приходится искать веские доказательства, чтобы опровергнуть ее. Что ж, буду искать.
