Я сел на диван и вмиг уснул. Эскиз решения был готов, и мой организм отключился сам собой.
Я проснулся около полудня и обнаружил, что телевизор включен. На экране шли новости, которые я называл радостью электората – криминал, политика, светская блевотина. На спинке дивана сидел Младший Сержант и терпеливо дожидался моего пробуждения.
– Оголодал, бедняга? – спросил я и поплелся за ним на кухню.
Потом я постоял под душем, выпил чашку крепкого кофе и глянул на часы. Минули тринадцать часов из того срока, который был отпущен мне на ликвидацию Лавровской. Время шло. Пора было действовать.
Для начала я решил встретиться с Катей. Сегодняшнее общение света на ситуацию не прольет, так как вопросов в лоб, естественно, не будет. Однако, владея компрометирующей информацией, я имею возможность понаблюдать, как говорится, с другой точки. Заодно надо попытаться аккуратно выяснить некие второстепенные детали, указывающие на связь Кати с криминалом или отсутствие таковой.
Я набрал ее номер.
– Здравствуй! – сказала она ласково и радостно.
– Привет. Как поживаешь?
– Так себе.
– Что-то случилось? – осторожно поинтересовался я.
– Кроме того, что соскучилась – ничего.
– Я тоже с нетерпением жду вечера. Мы же встретимся?
– Да. Если ты этого хочешь.
– Хочу. Но желание должно быть взаимным.
– Оно взаимно, Станислав.
«Черт побери! – Я удивленно покачал головой. – Либо ее распирают чувства, либо она потрясающая актриса. Хотя… зачем ей со мной притворяться, исполнять какую-то роль? Катя же не знает, кто я на самом деле. Я для нее всего лишь особь противоположного пола, к которой она, возможно, испытывает некую симпатию».
Наступил поздний вечер. Мы провели вместе пять часов, прогулялись по центру города, зашли на выставку картин современного авангарда, посидели в кафе на набережной.
В двенадцатом часу ночи я отвез Екатерину на своей машине в поселок Дубки.
– Останешься? – спросила она, обнимая меня у калитки.
– Катюша, я бы с преогромным удовольствием, – сказал я и нежно поцеловал ее в шею.
– В чем же дело?
– Ночью уезжаю в командировку.
– Жаль, – прошептала она. – Скажи, а твои рабочие вопросы, это надолго?
– Пока не знаю. Приеду на место, выясню масштабы проблемы, отзвонюсь начальству. Думаю, завтра к вечеру буду в курсе.
– У тебя всегда командировки по трое суток или бывает, что справляешься быстрее?
– Иногда случается.
Она опустила голову и стояла у приоткрытой калитки. Мне казалось, что еще немного, и по ее лицу потекут слезы. Даша сегодня дома, но это обстоятельство уже не являлось помехой для наших ночных свиданий. Катя была морально готова к серьезному разговору с дочерью.
Удивительно, но мне тоже не хотелось расставаться с ней.
При всем моем скептическом восприятии семейной жизни я всегда с теплотой и порядочностью относился к своим женщинам, даже если нашим отношениям был уготован короткий век. Зачем портить кровь и нервы, когда можно наслаждаться обществом друг друга? Правда, должен оговориться: я ни одной из женщин ничего не обещал. Никогда и ни при каких обстоятельствах, чтобы не выглядеть потом обманщиком. Надоело, пресытились – расходимся по-человечески и стараемся оставаться хорошими друзьями.
– Значит, ты можешь вернуться раньше? – возвратил меня в действительность ее голос.
– Если в моей конторе появляются проблемы, то быстро они не решаются. Но я постараюсь, – сказал я, поглаживая ее волосы.
Когда я шагнул к машине, она все-таки расплакалась. Беззвучно, как это делают сильные женщины. Катя просто отворачивалась и вытирала слезы.
Я вернулся, обнял ее, поцеловал в солоноватые губы и прошептал, впервые нарушая великий холостяцкий принцип:
– Мы еще увидимся. Скоро. Обещаю.
Ночная дорога. Голова гудела от надоевших мыслей и предположений. Надо бы отвлечься. Но как?..
«Нет, к криминалу, описанному в досье, Катя отношения не имеет, – размышлял, подъезжая к дому. – Нет и еще раз нет! Я не эмоциональный юнец и, слава богу, давно научился разбираться в людях. За время работы в отделе у Семирядова мне пришлось повидать немалое количество всякой мрази. У Кати с подобными субъектами нет ничего общего. Значит, меня заставляют ликвидировать не только врагов государства, но и тех людей, которые кому-то и чем-то мешают, попросту используют в корыстных интересах. Остается выяснить, кто именно.
Первые кандидатуры на это: Семирядов и Трухин.
«Генерал – крепкий орешек. Несмотря на преклонный возраст, забывчивость и ворох таблеток в верхнем ящике рабочего стола, он остается хладнокровным бойцом. Опыт профессионального спецназовца и диверсанта не пропьешь».
Я оставил машину во дворе, медленно поднимался в квартиру и никак не мог отвлечься от своих невеселых размышлений:
«Лучше начать с Трухина. Он аналитик, теоретик, серый кардинал. Но не боец и никогда им не был. Этот расколется быстрее».
Полковник Трухин снимал квартиру в небольшом микрорайоне Петровска, зажатом между корпусов ТЭЦ и старыми дачными кооперативами. Улица Поедова, на которой располагалось кирпичное десятиэтажное здание брежневской эпохи, была короткой и тихой. Дом под номером семнадцать стоял на краю микрорайона. Далее, через дорогу и лесополосу, виднелись крыши одноэтажных дачных строений.
Надо сказать, что Трухин не понравился мне сразу, еще при знакомстве, организованном Семирядовым несколько лет назад.
Рост полковника был средним, фигура – статной, без грамма лишнего веса. Светловолосый, кареглазый, с тонкими губами и отточенными, словно обработанными резцом, чертами лица. Но, увы, так бывает: смотришь на человека и ловишь себя на том, что от странной интуитивной неприязни просто невозможно избавиться.
Накануне, анализируя различные нестыковки в досье, я внезапно припомнил недавний разговор с шефом. Мы встретились у него на даче, сидели в беседке, оплетенной диким виноградом, пили коньяк под отменную закуску, вспоминали былые операции.
Вот тогда, изрядно подвыпив, Семирядов и поведал мне некоторые подробности из жизни своего заместителя. Он сказал, что в конце войны в Афганистане Трухин сорвал переброску в Союз крупной партии наркоты на транспортном самолете ВВС. Теперешний полковник тогда получил за это орден Красной Звезды.
Сделав паузу, Семирядов продолжил:
– Мне не довелось бывать у него в гостях, но, по рассказам общих знакомых, живет он очень скромно. Никто из его соседей никогда не догадался бы, что хозяин обычной двухкомнатной квартиры на самом деле является богатейшим человеком. Он владеет роскошным особняком на морском побережье Италии, парочкой автомобилей с шильдиками самых известных мировых брендов и кругленькой суммой на счету в уважаемом европейском банке. Именно в Италии Трухин проводит все отпуска со своей гражданской женой Джеммой Гольяни и сыном Вито – Виталием.
– Но откуда у него такие деньжищи?! – спросил я, вытаращив глаза.
– Умеет человек копить, – ответил генерал и развел руками. – Мы с тобой не научились, да и доходы у нас были пожиже. Это сейчас Павел Сергеевич у меня в заместителях. До этого он много лет проработал на солидных должностях сначала в КГБ, позже в ФСБ. Вот и сколотил состояние.
Возражать я не стал, так как понятия не имел, сколько получают старшие офицеры спецслужб. Мало ли, может, Трухин действительно имел большой оклад или получал солидные премии за разработку удачных операций. Например, таких, как в Афгане по наркоте.
И вот теперь, когда червь сомнений догладывал мой измученный мозг, пазлы, некогда разрозненные, начали складываться в более или менее понятную картинку.
Решение созрело, едва я поднялся в свою квартиру.
Я быстро покормил кота, встретившего меня истошным мяуканьем, влез в темную одежду, сбежал по лестнице, сел в машину и поехал в гараж.
Там я заперся изнутри, спустился в узкую смотровую яму, снял крышку тайника, поднял пленку, прикрывающую арсенал.
Я уже говорил, что в моем тайнике много разнообразного добра на все случаи жизни. Им меня исправно обеспечивал Семирядов. Мне достаточно было составить перечень необходимого и передать флешку Забравской. Через пару дней я забирал из багажника ее машины все, что заказывал.
Химические препараты хранились в моем тайнике отдельно, в герметичном пластиковом контейнере. Они жутко не любят влаги и света.
Я быстро нашел то, что мне было нужно – шприц-тюбик с двумя поперечными желтыми полосками. Неплохое изобретение отечественных ученых, носящее название «Провал». Этот препарат лишает «пациента» способности реально воспринимать действительность и полностью подчиняет его волю тому человеку, который в данный момент находится рядом.
