— Стрелять кто-нибудь умеет?
Поняв, о чем речь, его вопрос по-сомалийски повторил Касам. Как оказалось, ни один из узников в жизни не держал в руках никакого оружия.
— О, боже! Вот достался мне полк инвалидов! — сунув Касаму один из автоматов, только и мог в сердцах обронить Лавров. — Ладно… Касам, ты пойдешь впереди. Вы двое несете раненого. Потом вас сменят вон те двое. Я иду замыкающим. Всем все понятно? Вперед!
Спотыкаясь о корни деревьев, ежеминутно рискуя наступить на какую-нибудь ядовитую змею, цепляясь одеждой за колючие кустарники, беглецы двинулись в сторону реки. Обогнув селение, они вышли на едва приметную тропинку. Будь Андрей один, он давно бы уже находился на берегу. Но узники, которые провели в нечеловеческих условиях немало дней, быстро выдыхались и поэтому шли медленно.
Когда они были, по расчетам Лаврова, где-то на полпути к реке, в селении, со стороны которого доносились ритуальные напевы, внезапно наступила тишина. Это Андрею очень не понравилось. Интуиция подсказывала, что там замолчали неспроста. Вполне возможно, кто-то уже обнаружил, что узники скрылись, и теперь за ними может начаться погоня.
Но случилось иначе. Едва беглецы вышли на широкий прогал меж деревьев, который со стороны реки упирался в сплошную стену густого кустарника, со всех сторон, слепя глаза, внезапно вспыхнули десятки электрических фонарей и послышались ликующие, злорадные вопли. Лавров и ахнуть не успел, как на нем захлестнулись сразу несколько крепких, волосяных арканов, брошенных с разных сторон. Выбежавшие из чащобы подручные Сулима, которых было не менее двух или трех десятков человек, связали беглецов и с торжествующими выкриками повели их обратно к селению. Раненого бандиты и вовсе потащили за ноги волоком по земле, не обращая внимания на его крики и мольбы.
С трудом переставляя ноги, рядом с Лавровым шел Долин. Судя по всему, он готовился к самому ужасному.
— Ну, теперь все… Теперь — все… — с безнадежностью в голосе без конца повторял он. — Господи! Уж лучше бы застрелили или зарезали, а потом делали, все, что им заблагорассудится. Андрей, убей меня прямо сейчас, если можешь… Матерь божья! Пошли мне легкую смерть! Пусть у меня прямо сейчас остановится сердце… Ну, не могу я, не могу себе даже представить, как какая-то мерзкая тварь будет меня пожирать живьем…
— Возьмите себя в руки! — не выдержав, перебил Долина Лавров. — Мы еще живы! А пока человек жив, он должен бороться за свою жизнь и не спешить сдаваться на милость ублюдков. Сейчас мы пойдем через заросли, бандитам нас там будет трудно контролировать. У меня руки скручены за спиной, а у вас связаны спереди. Это хорошо. Как только мы пойдем через кустарник, я на пару секунд приостановлюсь, как будто за что-то зацепился ногой, а вы в этот момент поднимете мою левую штанину и вытащите привязанный к ноге нож. После этого перережете веревку на моих руках.
— И мы с вами убежим? — с какой-то сумасшедшей надеждой в голосе спросил Долин.
— Нет, потому, что сейчас бежать бессмысленно. Да и некуда. Отсюда мы можем выбраться только по реке. Поэтому вы перережете веревку и отдадите мне нож. Ясно?
— Ясно… — упавшим голосом откликнулся Долин.
Вскоре и в самом деле беглецам и их конвоирам пришлось пробираться через весьма неудобный участок леса, где и те, и другие в основном шли овечьим стадом — кто куда. Лишь лучи фонарей позволяли конвоирам хоть как-то контролировать ситуацию. Неожиданно Андрей, дернувшись, сделав вид, будто за что-то зацепился, замер.
— Ну?! — требовательно вполголоса произнес он.
Долин торопливо нагнулся к его ноге, как бы желая помочь ее освободить, при этом быстро достал привязанный к ноге Лаврова нож. Затем, следуя за ним, на ощупь он начал резать веревку.
— Хорош! — скомандовал Андрей, почувствовав, что петли, стягивавшие запястья, разом ослабли. — А то сейчас порежете мне руку. Давайте нож. Все! Идем как ни в чем не бывало.
Высмотрев в темноте Касама, которого тоже связали наравне с прочими, Лавров протолкался к нему и негромко спросил по-английски:
— Как на местном наречии сказать: ты — дерьмо грязной гиены?
Ошарашенный подобным вопросом, лопоухий некоторое время молчал, собираясь с мыслями, после чего неуверенно прошептал:
— Ому бу шемами ургдда.
— Хорошо, — одобрил Лавров. — А как сказать: ты — гнусный, вонючий трус?
Скорее всего, о чем-то начав догадываться, Касам перевел и это, но уже спотыкаясь и заикаясь:
— Ому ажаппа бото лахт.
— Замечательно! Теперь переведи: попробуй сразиться со мной, мерзкая скотина!..
Обладая отменной памятью, Андрей запомнил несколько едких фраз, которыми решил воспользоваться, как только выдастся подходящий момент.
Повторно оказавшись в роли пленника, он ни на йоту не утратил присущей ему крепости духа и уверенности в том, что безвыходных положений не бывает. Лавров помнил одно: от него одного зависит жизнь сразу нескольких человек, и поэтому он не имеет права даже на тень сомнений в собственных силах и возможностях. Он был обязан не только выжить, но и выполнить порученное ему задание. А иначе — какой же он тогда спецназовец?
Приведя пленников в селение, всех восьмерых поставили в центре круглой площади, со всех сторон окруженной хижинами, из-за которых выглядывали их жители. Площадь освещали укрепленные на столбах два больших, ярких фонаря, работавших от переносного дизельного генератора. Растянувшись кольцом вокруг узников, бандиты ждали появления своего главаря. Вскоре тот вышел на открытое пространство и со злобным торжеством в голосе что-то объявил на местном языке, после чего сказанное повторил по-английски:
— Я сейчас объявить, что два русски принести жертва духи предки. Все остальной, за побег, я решать принести в жертва дух река. Вас съест крокодила!
Над площадью повисла жутковатая тишина, которую неожиданно нарушил насмешливый голос, произнесший немыслимо-кошмарную фразу, отчего у многих подручных Сулима по телу забегали мурашки:
— Ому бу шемами ургдда! Ому ажаппа бото лахт! Ке сусабу, аччары гунуур!
Вздох ужаса пронесся среди бандитов — ни один из них ничего подобного не рискнул бы произнести даже мысленно. А тут… Для них услышанное можно было бы сравнить разве что с хулой в адрес Пророка или даже самого Творца. Эммер Сулим растерянно замер с отвисшей челюстью, словно начисто утратил дар речи. Он понимал, что этот дерзкий тип нахально рушит его непререкаемый авторитет в глазах подчиненных. Однако бандитский «капа» совершенно не знал, что ему теперь делать! Ему брошен вызов, и он должен на него ответить. А как? Разделавшись с пленником руками подручных, он как бы подтвердит справедливость сказанного. Выходит, теперь надо соглашаться на условия этого русского? А Лавров, перейдя на английский, язвительно продолжил:
— Что молчишь, трусливый ублюдок? Попробуй, докажи мне, что ты хоть отчасти мужчина. Когда я спал с твоей женщиной, она мне сказала, что ты в сравнении со мной — никто.
Похоже, последнее вывело-таки Эммера Сулима из ступора, разозлив его до самого крайнего предела. Выхватив нож, главарь с ревом ринулся на Андрея, намереваясь лично исполосовать на куски дерзкого оскорбителя и святотатца. Но к его крайнему изумлению, русский сам внезапно шагнул ему навстречу. При этом пленник оказался не связанным, а в его руке сверкало лезвие ножа! Откуда, каким образом?! Уж не магия ли здесь замешана, уж не этот ли тип и есть тот самый таинственный белый вуду, о котором ему поведали в Могадишо?…
Закипая от слепой, носорожьей ярости, бандитский «капа» попытался с ходу махом своего ножа перерубить русскому горло, но тот вовремя ушел от этого смертельного удара и сам едва не разрезал ему живот по диагонали, успев рассечь острием лезвия камуфляжную рубаху натовского образца. Это несколько убавило Сулиму уверенности в возможности легко и просто победить дерзкого соперника. В свое время хорошо овладев в составе французского Иностранного легиона искусством рукопашного, в том числе и ножевого, боя, сейчас он вдруг понял, что русский не хуже его подготовлен в умении пользоваться холодным оружием. Более того, судя по не совсем обычной форме атакующих выпадов и системе защиты русского, соперник «капа» по мощи своей техники в чем-то его даже превосходил…
Главарю не дано было знать, что ему противостоит один из немногих знатоков малоизвестной системы ножевого боя, родоначальниками которой были древние скифы. Андрей, уступая бандиту и в росте, и в грубой, костоломной физической мощи, в целом, был сильнее. И прежде всего силой своего духа. Если Эммер Сулим, кипя злобой, был подобен огромному быку, то русский спецназовец — тореадору, уходящему от удара рогов и выбирающему момент для последнего, решающего удара своей шпагой.
Шли мгновения этой жестокой, бескомпромиссной схватки, итогом которой мог быть единственный исход: смерть одного и победа другого. Несмотря на яростное желание убить соперника, на свирепые междометия и выкрики, бандитский «капа» так ни разу и не задел лезвием ножа своего оскорбителя, тогда как тот уже дважды довольно ощутимо полоснул его по бедру и груди. Лавров дрался молча, хладнокровно и уверенно, как волк, которому терять было нечего. Полностью отдаваясь смертельному поединку, он заранее начисто отринул желание выжить любой ценой, желание спастись и уцелеть.
