Наше пребывание в клубе я описывать не буду, поскольку ничего значительного с нами там не произошло, — разве что среди посетителей обнаружился человек, выдававший себя за Степанцова. Подобный казус мог бы нас только посмешить, однако самозванец непрерывно читал барышням стихи нашего товарища, — точнее, какое-то безобразное месиво из отдельных четверостиший, строк и слов, подобранных по собственному дурацкому разумению. Некоторое время Вадим ежился, кривился и стонал, а затем не выдержал и по мобильному телефону сообщил Евгению о происходящем. Евгений появился почти мгновенно — на лице его явственно читалось недовольство, поскольку его оторвали от важного дела, — схватил самозванца за шкирку и без всяких объяснений поволок в туалет. Сделано это было так ловко, что плагиатор не сумел оказать сопротивления, хотя отличался могучим телосложением, из-за которого мы и не рискнули с ним связываться, решив прибегнуть к редакторской правке нашей жизни. Поскольку Евгений в тот момент пребывал не в лучшем настроении, самозванца, как мне известно, с тех пор больше никто не видел. И это очень хорошо, ибо подобные типы позорят благородное сообщество поклонников нашего таланта. После расправы, совершившейся так быстро, что посетители ничего не заметили, нас больше никто не беспокоил, а нам только того и надо было — спокойно обменяться впечатлениями от пережитого, выпить водки, дабы снять стресс, и разъехаться по домам на отдых, договорившись наутро встретиться в районе руин.
Я приехал на место встречи первым, однако без друзей не решался постучать в обшарпанную дверь дворницкой, подозревая, что за ней творится нечто страшное. Пошевелив ногой груду хлама, я обнаружил, что бандиты не позаботились вывезти своих мертвецов, — впрочем, зная бандитов, я и не ожидал от них особой заботы о погибших подельниках. Когда друзья присоединились ко мне, я нажал на кнопку звонка, и вскоре Евгений открыл нам дверь. Глаза у него были красные, небритость подчеркивалась бледностью, одежду его составляли только майка и линялые тренировочные штаны. Нас поразил его осипший голос. "Вы не простыли?" — участливо осведомился Григорьев. "Нет, просто всю ночь колол этого гада, — непонятно ответил Евгений. — Упорный попался, я до сих пор еще не закончил". Мы переглянулись, озадаченно пожали плечами и затопали вслед за Евгением вниз по лестнице. Атаман со страхом и ненавистью взирал на нас со своей койки. Мне бросилось в глаза огромное количество книг, разбросанных вокруг койки на полу. Вглядевшись, я обнаружил, что всё это книги известных и модных поэтов. Евгений с садистской ухмылкой уселся на стул и раскрыл том Бродского. "Не надо, командир! — забился на койке бандит. — Не надо, будь человеком!" — "Тогда говори: узнаешь этих пацанов?! — грозно рявкнул Евгений. — Кому еще их заказали, кроме тебя? Говори, урод — кому?!" — "Не могу, командир, — заплакал бандит. — Меня ж замочат… И честь пацанская опять же…" — "Честь, говоришь? Ну-ну", — зловеще усмехнулся Евгений и с интонациями опереточного злодея начал читать:
Если кончу дни под крылом голубки,
что вполне реально, раз мясорубки
становятся роскошью малых наций —
после множества комбинаций
Марс перемещается ближе к пальмам;
а сам я мухи не трону пальцем
даже в ее апогей, в июле —
словом, если я не умру от пули,
если умру в постели, в пижаме,
ибо принадлежу к великой державе…" и т. д.
Некоторое время бандит лежал неподвижно, со страдальческим видом глядя в потолок. Затем по его телу начали пробегать судороги, конечности его стали подергиваться, он принялся корчить страшные рожи и скрежетать зубами. Несколько минут он из последних сил крепился, чтобы не закричать, и лишь сдавленное мычание вырывалось из его сжатых уст. Но вскоре его терпение иссякло, и он заметался по койке с дикими воплями: "Не могу! Не могу, командир! Не надо! А-а-а!" Евгений незаметно включил магнитофон, продолживший с нужного места читать то же произведение, а сам повернулся к нам и объяснил вполголоса: "Это новый способ пытки, разработанный спецслужбами. Там обратили внимание на раздражающее действие современной поэзии — когда человек слышит вроде бы знакомые слова и словосочетания, однако они намеренно скомпонованы автором так, что понимания не наступает. Мозг пытаемого раздражается, однако это раздражение не ведет ни к чему полезному, не создавая ни чувств, ни образов, и потому вскоре приобретает болезненный характер. Иначе говоря, раздражение, выработанное мозгом, обращается не вовне, в сферу эмоций или сознания, а как бы вспять, на сам мозг, на его клетки. Примерно то же происходит, когда голодной собаке суют под нос кусок мяса и тут же его убирают, повторяя это многократно: всякий раз выделяется желудочный сок, который вскоре проест язву в стенках желудка. Поэтому люди, боясь за свое здоровье, просто не читают тех поэтов, которые скрывают за темнотой и непонятностью недостаток дарования. Однако наш клиент, к счастью, лишен возможности выбора…" К этому моменту бандит своим ревом уже окончательно заглушил магнитофон и сделал дальнейшую беседу невозможной. Мы брезгливо смотрели на его корчи и метания. Когда стихотворение кончилось, негодяй с пеной на губах бессильно раскинулся на матрасе, однако магнитофон тут же приступил к другому произведению того же автора:
Когда ты вспомнишь обо мне
в краю чужом — хоть эта фраза
всего лишь вымысел, а не
пророчество, о чем для глаза,
вооруженного слезой,
не может быть и речи — даты
из омута такой лесой
не вытащишь, — итак, когда ты
за тридевять земель и за
морями, в форме эпилога
(хоть повторяю, что слеза,
за исключением былого,
все уменьшает) обо мне
вспомянешь все-таки в то Лето
Господне и вздохнешь — о, не
вздыхай! — обозревая это
количество морей, полей,
разбросанных меж нами, ты не
заметишь, что толпу нулей
возглавила сама…
И так далее. Бандита вновь начало ломать не на шутку. Он орал, с ненавистью глядя на Евгения: "Какое лето?! Какая, на хуй, толпа нулей?! Скажи, командир! Объясни, гад, будь человеком! Я ж помру сейчас!" — "Наличие внешне знакомых, но недоступных пониманию смысловых фигур производит особенно раздражающее и мучительное воздействие на объект, отсюда и эти просьбы, нелепые на первый взгляд, — сухо прокомментировал Евгений, выключил магнитофон и спросил бандита: — Ну, кому еще их заказали?" Мерзавец начал торопливо сыпать именами, кличками и адресами — Евгений еле успел включить магнитофон на запись. "Кто заказчик? Кому и куда ты сообщишь о выполнении заказа?" Бандит молчал, шевеля губами, глаза его бегали по стенам и потолку. "Чего молчишь? Может, Вознесенского хочешь послушать? Или Парщикова? А?" — спросил Евгений вкрадчиво. Бандита словно током подбросило на койке. "Погоди! — завопил он. — Ты что, фашист? Я ж колюсь!" И он назвал имя клеврета сверхпрезидента, которое мы уже слышали при сходных обстоятельствах в городе N. "А ты меня не обманываешь? Доверяй, но проверяй", — рассудительно произнес Евгений и включил магнитофон. <<Иван Жданов, "Орнамент">>,- раздался бесстрастный голос из динамика, и полились стихи:
Потомок гидравлической Арахны,
персидской дратвой он сшивает стены,
бросает шахматную доску на пол.
Собачий воздух лает в погребенье.
От внешней крови обмирает вопль.
Она четверку лошадей выводит,
подковы их — само колесованье.
Он ставит лаковых слонов на рельсы.
Разбросаны перчатки осязанья,
наперстки звона, веретена вальса.
Зевает кот — расходится кругами,
чуть дрогнут заспиртованные горы
его зрачков, он плавает над ними,
не ставит меток на жужжащей дрели,
не ищет пауз для иранских шалей.
Он зажигает буровую фару,
коронки рвут рельефную фанеру.
Подкрашен воздух. Скважины простерты
от клеток до бесцветного пласта
высоковольтных хромосом Христа.
Едва ударит шестоперый ливень,
свернется мех иранских плоскогорий,
всплывет бивень в кольце нагара..
Расходятся слепые по темницам.
Смерть входит со спины с картой.
Пересыхает кофе. Гниет дратва.
Облизанная сталь. Снег. Бритва.
Во время чтения бандит метался и ревел, клянясь, что сказал правду, но через некоторое время стал стихать. Глаза его сошлись к переносице, и он пролепетал с идиотской ухмылкой: "Не в склад, не в лад…" Затем голова его бессильно мотнулась набок. "Готов", — бесстрастно заметил Евгений. Покосившись на груду книг возле койки, я не нашел в кончине бандита ничего удивительного. На обложках красовались имена Сен-Жон Перса, Шимборской, Тракля, Евгения Рейна, Бенна, Мандельштама и Октавио Паса. Бандиту за ночь и впрямь досталось, однако следовало признать, что мерзавец получил по заслугам. К тому же мы выяснили все, что нам требовалось.
