– Конечно, на карман уважаемого представителя славной российской торговли! – внёс методологическую коррекцию Кинжал.
– Результат – один миллион триста тысяч долларов.
Барыга не удивился. Он и сам примерно прикинул сумму, поэтому оспаривать подсчёты компаньона Кинжала не стал.
Он только глянул через ограждение канала вниз, на тонкий лёд и подумал, что уж лучше – туда…
– Вот и я об этом, – перехватил его взгляд Кинжал. И продолжил:
– «Я видел смерть – благодаренье Богу, омылся кровью – тоже не роптал». Вот такие стишата, наш дорогой Ильич. Но всё дело в том, что твоя смерть – неходовой товар, тухлый, никому не нужный, в том числе – мне. Поэтому предлагаю сделку: о процентах я забываю, а ты будешь делать то и так, как тебе скажу я, согласен?
Бедный Лазарь Ильич так энергично кивнул, что дорогая шапка чуть не слетела в канал.
Кинжалу даже показалось, что барыга утвердительно хрюкнул.
– Тогда слушай меня внимательно. В Подмосковье, на двадцать третьем километре Киевского шоссе, в деревне, продаётся новый коттедж – одна бизнесвумен разорилась.
Этот дом согласился купить господин Астрыкин. Но у моего компаньона возникли временные финансовые затруднения, поэтому оплатить эту сделку должен ты – что-то около сорока тысяч долларов, сущие пустяки. Удастся сбить цену – разница твоя. Как считаешь, это справедливо?
– Вполне, – уже повеселее выдавил барыга.
– Но это ещё не всё. По Старокаширскому шоссе есть деревня Шишкино, там продают другой дом, побольше и побогаче, стоит он тысяч шестьдесят, но опять – торг уместен, и снова – всё, что выторгуешь, тебе для украшения жизни. Его купишь на имя одной старушки, документы я представлю. Времени тебе на всё про всё – до Нового года. И до середины лета – ты свободен от ежемесячных десяти процентов в пользу «крыши». Как – успеешь?
– Управлюсь, Кинжал! – Ильич едва сдерживал распирающие его эмоции: «Ё… твою мать!!! Будем жить!!!»
Кинжал вёл базар, а Астрыкин то узнавал друга, то ловил себя на том, что это совершенно другой человек.
Как такое может быть? Кто и что с ним сделал?
– Теперь давай о приятном. Что там у тебя за проблемы с поставщиками морепродуктов?
О своей работе хозяин крупнейшего в Питере гастронома заговорил увереннее:
– У меня единственная в городе точка, где есть и красная, и чёрная икра проверенного качества – из Астрахани. После дефолта началась чехарда с ценами, поставки идут с перебоями, качество упало – хоть криком кричи.
– Кричать не будем, это неинтеллигентно. – Кинжал говорил сейчас, как преподаватель русской литературы в библиотечном техникуме. – Со следующей недели тебе будут поставлять икру и осетровых, и лососевых, рыбу, краба, кальмара – самолётом, прямо из Петропавловска-Камчатского. И твоему магазину хватит, и можешь мелкооптовую торговлю организовывать, я знаю, у тебя получится.
Ассортимент и график поставок согласуешь с тем, кто позвонит от меня. Новая жизнь начнётся, Ильич!
Это барыге понравилось. Он понял, что Кинжал может не только убивать, но и подарки делать, как Дед Мороз.
– Поговори о дешёвой рыбе, тот же человек тебя выведет на Мурманск, сейчас это хорошая позиция для потребительского рынка большого города. Не забудь заложить и его интерес. У них этой замороженной продукции навалом, получать будешь вагонами, а я позабочусь, чтобы хотя бы год ты в Питере оставался монополистом этой темы.
Когда от хороших новостей Ильич отмяк, Кинжал напомнил ему, что в этой жизни лучше не расслабляться:
– Три процента от оборота по всем этим поставкам будешь переводить на счёт господина Астрыкина, он укажет, на какой. Ты уловил – не от прибыли, а от оборота! Как думаешь, – это справедливо?
– Конечно-конечно, – тут же согласился Лазарь Ильич, понимая, что всё равно будет в огромном плюсе.
– О проекте с домами под Москвой должны знать три человека – я, ты и господин Астрыкин, усвоил?
– Могила! – клятвенно прохрипел барыга.
Люди Желвака по предложению Толстого распустили слух, что это Кинжал растворил в кислоте трёх подмосковных торговцев, которые отказались после дефолта платить «крыше», – коммерс с Невского был об этом наслышан.
Кинжал хлопнул его по мягкому меховому плечу:
– Смотри у меня, Ильич! Шаг вправо, шаг влево – растворю!
Барыга затряс головой, как клоун-стажёр, давая понять, что будет платить аккуратно и при этом молчать, словно эта чугунная опора для электрического освещения.
– А сейчас схоронись в машине и отсчитай мне на прощание из своего пакета десять «штук». Это – за то, что я специально приехал из другого города и потратил тут с тобой столько времени на морозе. Ног не чувствую, – видишь, ботинки летние. Как бы гангрена не случилась, отрежут мне конечности, – что мы тогда с тобой будем делать, а Ильич?
Торговец бегом пустился к своей «Вольво», и уже через секунды образовался вновь.
– Наезды были? – Кинжал небрежно сунул пачку долларов в карман меховой куртки.
– Три, – плаксивым голосом пожаловался коммерс, – чеченцы, наши местные и ещё какие-то, не помню.
– А ты – что?
– Как учили: работаю с Кинжалом.
– А они?
– Их как ветром сдувало. А чеченцы долго смеялись.
– А чего ржали?
– Не верили, что я лично знаю самого Кинжала. Ты, говорят, мордой не вышел, чтобы общаться с таким большим человеком, – наверное, кто-то от него приходит?
«А ещё я умею танцевать вальс, быстро разгадывать кроссворды и громко свистеть», – посмеялся про себя Кинжал.
Астрыкина повезли домой, на набережную Робеспьера.
– У тебя что – правда ноги замёрзли? – спросил он друга, как будто это было единственное, что его удивило на Обводном канале.
Вопрос Кинжал понял не сразу, он анализировал, насколько надёжен этот барыга, и не придётся ли его потом убирать.
– Что ты спросил? – отвлёкся он своих бандитских размышлений.
– Я говорю, лютая зима на дворе, а ты в летних туфлях.
– А-а, ты про это… Не переживай, они с электрообогревом.
Приехали, и Кинжал вышел проводить.
– За этот год, – сказал он, – изменилось так много, что рассказывать придётся сутками, а времени у меня нет. Ты готов жить в Москве, работать по специальности? Зарплата пока… Сколько у тебя в институте?
– А то ты не знаешь…
– Откуда, сто лет прошло.
– Мне платят сорок долларов в месяц минус подоходный налог.
– У меня для начала будешь получать восемьсот в конверте.
Астрыкин понимал – это новый цикл его жизни. Жить в своём доме, на природе! Он думал, что мечта его стариков, жены и девочек уже не сбудется никогда.
Кинжал продолжал:
– Из квартиры не выписывайся, с работы не увольняйся, – трудовая книжка пусть лежит в институте, это я устрою. Соседям скажи, что на три года уезжаешь в Новосибирск, к брату, там предложили хорошую работу. Свои комнаты запри – пригодятся, но туда ты, скорей всего, больше не вернёшься. Семья должна думать, что коттедж оплатил твой брат, его предупредят. Переберёшься в Москву – купи новый мощный компьютер, позаботься о программном обеспечении и скоростном Интернете, работать будешь дома, в моём офисе тебя видеть не должны. Обзаведись хорошим мобильным телефоном, а лучше – двумя, один – только для связи лично со мной. Вот тебе подъёмные, от коммерса с Невского. Пять тысяч долларов – на переезд и обустройство и ещё пятёрка на машину, дочек в школу возить. Срочно учись водить, купи права. И ещё – очень тебя прошу, сделай мне подарок.
Презентуй свои очки на верёвочке, на память. Подбери и закажи себе пар пять самых дорогих окуляров, а эти отдай мне, ладно, Димыч?
Астрыкин подумал: вот тебе и год «девятки»! Но этот поворот по жизни ему нравился больше, чем задуманное – с антикварным стулом и удавкой, свисающей с дореволюционного железного крюка.
– Никогда больше не произноси в мой адрес прежних имени, отчества, фамилии и кличку Челкаш. Такого человека ты когда-то знал, но осенью прошлого года он исчез вместе с семьёй, ты его больше не видел, не слышал и ничего о нём не знаешь. Теперь меня зовут Леонид Сергеевич Брут, тебя я нашёл по Интернету, предложил работу, больше – никакой информации. Моим бывшим и своим родственникам, детям и знакомым, если вдруг объявятся, ответ по поводу Чекашкина один: ничего не знаю, – даже если будут пытать утюгом или паяльником. О любых вопросах, касающихся меня, докладывать по телефону в течение пяти минут.
Астрыкин робко поинтересовался:
– А почему – Кинжал? Ты что – бандит?
– А что тебе не нравится?
Бедный интеллигент передёрнул плечами.
– Зови как хочешь, только Лёнькой не надо, референт не рекомендовала.
– Да-ну, чепуха какая-то!
– Это вовсе не чепуха, дорогой Димыч, – ох, какая не чепуха! Ты даже представить себе не можешь, какая это не чепуха! Это вопрос жизни и смерти – моей, твоей, жены
