— Уведите заключенных! — скомандовал Драмгул.
34.
Жестокое узкое пространство, освещенное зловещим фиолетовым светом молчаливо ожидало его. Когда Палач и Подручный, словно душа ангела смерти, вели Леоне по коридору, и его тень, то удлиняясь, то укорачиваясь под пробегающими над головой зарешеченными фонарями, как будто уже содрогалась от мук, которые предстояло испытать его телу, сам Леоне думал о Розмари, и временами ему казалось, что все это происходит не с ним, что это не его ведут по коридору, похохатывая и поплевывая ему в шею два заплечных дел мастера, не его, а какого-то другого человека, которого сам он видит во сне, а явь — это светящееся любовью глаза Розмари, это ее шелковые волосы, шепот ее губ и касание ее пальцев.
Они остановились перед железной, выкрашенной грязноватой белой краской дверью с черным крестом и надписью по латыни, словно это был вход в могильный склеп. Палач отстегнул с ремня связку ключей, и их бренчание, их зловещее позвякивание снова вернуло Фрэнка в неумолимое «здесь и сейчас». Когда дверь с леденящим душу скрежетом раскрылась и Фрэнк увидел узкое подобное вертикально поставленному гробу пространство то душа его словно бы вздыбилась от ужаса, охватившего ее, и только его дух, источник мужского хладнокровия и независимости, верности себе и в жизни и в смерти, удерживал се словно бы под уздцы, не давая карете тела опрокинуться на холодный пол. Фиолетовая лампа слегка потускнела, а потом загорелась еще ярче, как будто подтверждая готовность карцера принять в свое прокрустово ложе очередную, обреченную на болезненную казнь, жертву. Чем-то эта камера и на самом деле напоминала операционную, быть может, даже своей пугающей, какой-то стерильной пустотой. «Лифт, — почему-то пронеслось в голове у Леоне. — Лифт, опускающий, как в крематории». Тяжелое теплое дыхание коснулось его уха, винный блевотный запах неприятно ударил в нос, Палач приблизил к нему зловонный рот и зашептал:
— Я так тебя люблю, Леоне. У тебя такой независимый вид. Ты идеал мужчины, Леоне...
Фрэнк обернулся, отшатываясь. Полупьяные гноящиеся глаза Палача показались ему безумными.
— Я тебя очень люблюу очень-очень. Потом, когда мы будем выносить отсюда твое полуживое-полумертвое тело, я вырежу бритвой знаки своей любви у тебя на спине.
Леоне дернулся. Подручный, крепко держа его за запястье, захохотал.
— Когда сегодня били прутами машину, — продолжал Палач, цедя яд своей отравленной гноящейся нежности, — я представил на ее месте тебя, Фрэнк, а себя на месте Грейвса.
— Отлично, отлично, мой мальчик, — сказал, неожиданно появляясь из-за угла Драмгул, он потрепал Палача по плечу. — Мне все больше нравятся твои литературно-театральные успехи.
Палач довольно засмеялся. Фрэнк вдруг подумал, что все это, скорее всего, заранее придуманный Драмгулом текст.
— Я пришел пожелать тебе спокойной ночи, Леоне, — сказал Драмгул. — Твоя ночь продлится долго, и за это время ты успеешь увидеть много снов. Прекрасных, возвышенных, величественных снов. Я тоже буду иногда посещать тебя в твоих снах. Но ты будешь думать обо мне и наяву, ты будешь вспоминать меня и сердце твое будет наполняться ненавистью и злобой, и, бессильный, ты будешь сам себя разрушать изнутри. День за днем силы будут оставлять тебя, и ты будешь думать о смерти, как об избавлении. Но знай, я всегда готов прийти тебе на помощь. Я готов сменить гнев на милость, стоит тебе лишь захотеть. Ты знаешь, что речь идет всего-навсего о невинных моих желаниях, ведь подчас я испытываю к тебе почти отеческие чувства. А какой отец не хочет, чтобы сын иногда почитал ему вслух, подал полотенце или чашку чая? И если твоя гордыня наконец смирится перед реальным положением вещей, кто знает, быть может, я не только выпущу тебя из карцера, но и буду ходатайствовать в высших инстанциях, чтобы тебя выпустили из тюрьмы даже раньше за примерное поведение.
Все это Драмгул выговаривал возвышенным и одновременно издевательски завывающим тоном.
— Пошел ты в жопу, — тихо сказал ему Фрэнк.
Обжигающий удар резиновой дубинки по шее и толчок в спину были ответом на его слова. Он выставил руки вперед, чтобы не удариться о холодную белую стену. С грохотом захлопнулась за его спиной железная дверь. Замкнутое стерильное пространство словно бы охватило Фрэнка, начиная незримо высасывать из его существа жизнь. Вокруг были только стены. «Как же я буду здесь спать? — с ужасом подумал Фрэнк. — Ведь здесь же даже невозможно вытянуть ноги». В какое-то мгновение ему вдруг показалось, что стены медленно начинают съезжаться, но уже в следующий момент он вновь преодолел в себе душевную слабость, принимая вызов, который бросила ему судьба, и настраивая себя на борьбу. «Но я выдержу и это, — сказал себе Фрэнк. — Я выдержу это, Драмгул. И даже если мне суждена смерть, я выйду из этой схватки победителем». Его воинский дух, его бойцовский характер словно бы заставили его произнести в себе эти слова. Фрэнк опустился на пол и отжался тридцать раз, чтобы взбодрить также и свое тело. Карцер был намеренно короткий и отжиматься было неудобно, но все же Леоне выполнил упражнение, ощущая в себе прилив душевных и физических сил. Потом он сел на узкие доски, положенные на пол и служащие, очевидно, нарами. Он прислонился к стене и поднял голову, обращая внимание, что над дверью вмонтировано какое-то устройство, состоящее из нескольких фонарей, один из которых заливал сейчас белые стены карцера фиолетовым светом, забранного противоударной сеткой глазка видеокамеры и громкоговорителя. «Значит, будут за мной наблюдать, — подумал он. — Ну и черт с ними». Он хотел уже было прилечь на доски, потому что сидеть, прислонившись спиной к стене было холодно, как вдруг яркий желтый свет ударил ему в глаза и раздался металлический голос из громкоговорителя:
— Как только будет включен зуммер и загорится красная лампа, ты должен будешь встать, повернуться к видеокамере и назвать свою фамилию и номер.
Звук зуммера оказался неожиданно громким, так что Леоне даже вздрогнул, как будто фабричный гудок ударил его по барабанным перепонкам. Вспыхнула, ослепляя его .яркая красная лампа. Молочно-чернильная темнота поплыла перед глазами. От внезапности атаки Леоне потерял дар речи.
— Фамилия?! Номер?! — крикнул невидимый надзиратель.
— Леоне, пятьсот десять, — сказал Фрэнк.
— Подняться! Повернуться к видеокамере и повторить! За каждую ошибку прибавляется лишний день пребывания в карцере. Ну?!
Фрэнк поднялся и повторил:
— Леоне, пятьсот десять.
Громкоговоритель молчал. Леоне постоял немного и, не дождавшись нового сигнала, снова сел. Но лишь только он вытянул ноги, как снова раздался гудок и вспыхнула лампа.
— Фамилия?! Номер?!
Фрэнк вскочил и повернулся к видеокамере:
— Леоне, пятьсот десять.
И снова наступила гробовая тишина. Фрэнк, конечно, догадывался, что Драмгул, наверное, сейчас наблюдает за ним, потешаясь над его беззащитностью, но он не давал воли готовой подняться в нем ярости, понимая, что ему надо экономить психическую энергию. Он снова сел, готовый вскочить при новом сигнале. Но адская система молчала. Тем не менее Фрэнк не расслаблялся. «Так просто они от меня не отстанут», — подумал он. И действительно, стоило ему откинуться, прислоняя голову к стене, как снова его оглушил зуммер и ослепила красная лампа.
— Фамилия?! Номер?!
— Леоне, пятьсот десять, — ответил Фрэнк, поднимаясь.
Так продолжалось часа два или три, но им ни разу не удалось поймать его на ошибке. Наконец, они оставили его в покое. Но в его утомленном мозге продолжало все также звучать: «Фамилия?! Номер?!» «Леоне, пятьсот десять». Продолжала словно бы вспыхивать яркая лампа и сигнал зуммера по-прежнему гудел в ушах. Чтобы сбить инерцию сознания, Леоне стал повторять про себя: «У меня все нормально. Я в порядке. У меня все нормально. Я в порядке...» Еще через какое-то время (Фрэнк не знал, прошел час или два) принесли еду. Но лишь только Фрэнк начал есть, как снова раздался рев зуммера и загорелась адская лампа.
— Фамилия?! Номер?!
— Леоне, пятьсот десять, — вынужден был подняться Фрэнк.
Еще минут двадцать они издевались над ним, не давая ему поесть. После еды его начало клонить в сон. По расчетам Фрэнка было уже часов двенадцать ночи. «Очевидно, они специально принесли еду так поздно, чтобы сбить мою ориентировку во времени», — подумал Фрэнк. Он лег на доски и попытался вытянуть ноги, но карцер был намеренно узок, и ему это сделать не удалось. Леоне перевернулся на бок, складывая ноги в коленях. Но стоило ему закрыть глаза, как система снова заставила его вскочить и назвать свою фамилию и номер.
В эту ночь они так и не дали ему заснуть.
