Хука с привязанным под ним кувшином приподняли, слегка развернули и посадили кувшином на костер. Огонь к этому времени едва горел, он не мог обжечь Хука, связанные ноги которого были предусмотрительно помещены палачами за пределы каменного круга.
Но зато огонь мог раскалить днище кувшина.
– О, господи… – услыхал Роман.
По голосу Эдвардс было ясно, что она не верит собственным глазам. То, что происходило, не имело названия.
И тем не менее оно происходило.
Кувшин нагрелся быстро. Полоз, который находился внутри кувшина, начал искать возможности к спасению, тычась мордой во все щели. И вскоре нашел единственное поддающееся его нажиму отверстие.
Глаза Хука вдруг выскочили из орбит. Мышцы ног напряглись так, что проступили через кожу острыми буграми. Но ему не давали подняться, принуждая оставаться на месте. Хук начал дико биться всем телом, пытаясь из последних сил освободиться. Но все его потуги были тщетны.
Один из палачей вдруг вытащил кляп из его рта. И тут же нечеловеческий вой ударил в нависшие со всех сторон горы.
Словно получив сигнал, закричали во весь голос дождавшиеся своего часа зрители. Они потрясали оружием и громко хохотали, тыча пальцами в голого человека, корчившегося от нестерпимой муки. И на этот раз Али-хан не мешал своим подданным веселиться.
Полоз, помещенный в кувшин, был велик и силен. И изо всех старался уйти от обжигающих его нежную кожу стенок кувшина. Он все глубже внедрялся в человеческое тело, помогая себе зубами и мощными волнообразными движениями веретенообразного туловища, и человек, ставший с ним единым целым, тоже судорожно извивался, издавая неистовые вопли, что особенно веселило впавших в экстаз зрителей.
Роман, который воспринимал все как долгий, нелепый сон, посмотрел на Эдвардс. Она казалась потерявшей сознание. Она не дышала, не двигалась, не реагировала на окружающие ее крики. Но веки ее время от времени вздрагивали, давая знать, что она по-прежнему все видит и слышит. Хотя, конечно, большая часть виденного находилась за гранью ее понимания.
Палачи, державшие Хука, внезапно отпустили его. Он рванулся, почуяв свободу, но свобода оказалась обманчивой. От дикой боли и изнеможения связанный по рукам и ногам Хук сейчас же повалился на бок. Упираясь в землю лбом и коленями, он издавал какие-то ужасные звуки, не то рев, не то визг, и все время судорожно сотрясался всем телом. Не помня себя от ужасных мучений, он начал грызть камни, и на его подбородке запузырилась кровавая пена.
Один из палачей взмахнул ножом. Кувшин отвалился, и стало видно, что между ног сержанта, в середине выжженного кувшином овала, штопором завивается короткий черный хвост…
Эдвардс, как сидела, так тишком и осунулась на землю. Буйно ликующая толпа этого не заметила. Только те, что сидели рядом, радостно расхохотались, скаля зубы и толкая соседей, чтобы посмотрели.
Али-хан, все время державший англичанку в поле зрения, тут же принял меры. Подбежал дюжий наиб, кинул девушку на плечо и поволок прочь. Романа подняли свирепым окриком, погнали следом. Он уже не обращал внимания на неласковое обращение, рад был, что убрался наконец с кошмарного преставления. Не вернули бы, чего доброго, думал он по дороге.
Сзади взметнулся ликующий вой. Что они там еще увидели, какой последней мерзости дождались? Роман заставил себя об этом не думать. Он и так с трудом удерживал в себе съеденный хлеб. Похоже, если бы дождался конца мероприятия, не удержал бы.
Их отвели в прежний сарайчик и заперли, не сказав ни слова. Эдвардс, пока ее волокли, бесцеремонно обхватив рукой чуть ниже мягкого места, пришла в чувство и даже пыталась протестовать против такого феодального с собой обращения. Маленькое мужественное сердце! Или ее храбрость не знала границ, или, что скорее всего, от пережитого она слегка поехала с катушек и плохо себе представляла, чем ее протесты могут закончиться. Хорошо, что конвоиры не понимали по-английски.
Горы после захода солнца быстро погружались в сумерки. Узкая щель под крышей почти не различалась.
Роман нащупал в темноте ботинок англичанки. Она дернулась под его рукой, резко подтянула ногу.
– Что вы делаете?! – вскрикнула она.
Нервы бедняжки были измотаны до предела.
– Ничего, что повредило бы вам, – сказал Роман, следя за тем, чтобы голос его звучал успокоительно и чуть ворчливо.
Этакий папаша, стремящийся утешить испуганную плохим сном дочурку.
– Негодяи! – дрожащим голосом выдохнула в темноту Эдвардс. – Какие негодяи!
По ее судорожным движениям чувствовалось, что она пребывает в состоянии «места себе не находит». Она все что-то суетилась в темноте, пересаживалась, порывисто вздыхала, как будто собиралась зарыдать, и вдруг раздумывала.
– Что вы молчите?! – услыхал Роман ее сердитый шепот.
– А что я должен говорить?
– Вы видели, что вытворяли ваши друзья? – взорвалась Эдвардс (впрочем, опять же шепотом). – Это настоящие варвары! Худших негодяев трудно себе представить. Так издеваться над беззащитным человеком! Как будто сержант Хук заслуживал подобной смерти!
– А мирные люди, которых сержант Хук расстреливал в кишлаке Кара-Гуль, заслуживали смерти? – буднично спросил Роман.
– Вы еще пытаетесь их оправдать?!
– Я просто пытаюсь быть объективным. Оправдать то, что произошло, невозможно. Но можно попытаться понять этих людей. Столетия они ведут бесконечные войны за независимость. По сути, они хотят лишь одного: чтобы их оставили в покое и позволили жить так, как им хочется. Всяческие попытки вторгнуться в их жизнь с помощью оружия заканчиваются, как правило, плачевно для оккупантов. Я знаю, о чем говорю… Эти люди не боятся смерти, запугать их невозможно. Зато они способны запугать каждого, кто становится их врагом. Да, их методы могут показаться чрезмерно жестокими. Это правда. Но никто не понуждал вас приходить сюда и устраивать свои порядки. И уж тем более убивать мирных жителей. Подобное эти люди не прощают. И мстят в соответствии со своими понятиями о добре и зле. Для них вы такие же негодяи, как они для вас. И даже, пожалуй, хуже. Они, по крайней мере, защищают свою землю…
– Еще немного, и я встану на их сторону, – перебила его Эдвардс.
Как всегда, она быстро приходила в себя. Во всяком случае, она перестала метаться по полу и вернулась к своим прежним скептически-насмешливым интонациям.
– Никто от вас этого не требует, – возразил Роман. – Достаточно будет того, чтобы вы успокоились и хотя бы несколько часов поспали.
– Не думаю, что теперь мне это удастся, – огрызнулась Эдвардс.
В сарае к этому времени стало совершенно темно. И тихо. Англичанка, не найдя подкрепления своему гневу, затаилась в самом темном углу.
– Как вас зовут? – немного помолчав, спросил Роман.
– То есть?
– Как ваше имя? Оно ведь у вас есть?
Он ожидал какой-нибудь язвительности, что, в общем, тоже было неплохо. Пусть язвит, лишь бы отвлекалась от того, что то и дело возникало у нее перед глазами.
– Линда, – послышался после короткого молчания негромкий голос.
– Очень приятно, Линда. Вы разрешите мне вас так называть?
– Пожалуйста.
– А меня зовут Роман…
– Я помню, – отрубила она.
Роман осекся. Пожалуй, напрасно он взял на себя обязанности личного психолога. В них тут никто не нуждался.
Он начал укладываться спать, отыскивая на ощупь знакомые вмятины в полу. Ага, вот сюда он удобно устроил, как бы это сказать, поясницу. Только надо лечь на правый бок, а то если на левый, так удобно уже не получится.
– Хотела вам сказать… Роман, – вдруг запинаясь, произнесла Линда Эдвардс.
– Да, – как можно мягче ответил он.
– Спасибо, что вступились за меня в пещере. Если бы не вы, этот негодяй… Эти негодяи могли бы…
Линда запнулась, и Роман услыхал совершенно однозначные звуки.
Плачет.
Все-таки не так она непрошибаема, как ему уже было показалось.
Он решительно подполз к ней, обнял за плечи и крепко прижал к себе, не обращая внимания на слабое сопротивление. Сопротивление, однако, быстро иссякло. Вздрагивая и хлюпая носом, капитан Эдвардс, которая сейчас была скорее обыкновенной усталой и до смерти напуганной девчонкой по имени Линда, вскоре затихла в его объятиях.
– Вы устали, Линда, – слегка поглаживая ее по плечу, сказал Роман. – Постарайтесь подумать о чем-нибудь отвлеченном и подремать.
– Не могу, – покачала головой Линда.
– Я вас понимаю.
– Вы видели подобное раньше?
– Видел, – вздохнул Роман.
– Расскажете?
Роман вспомнил окровавленные тела ребят, его друзей, найденных в одном из кишлаков. Духи надрезали им кожу по талии, чулком сдирали кверху и завязывали в узел над головой. Так они и умирали, в коконах из собственной кожи. Гена Шашков, курянин из недавнего пополнения, прямо у канавы с ужасной находкой сошел с ума. Начал бормотать под нос непонятное, кося куда-то сдвинутым к переносице глазом, и уже не смог остановиться. Таким и отправили на родину, к маме.
