Наплевав на угрозу папашки.
Поэтому он дальновидно всё же захватил с собой остатки «Колчака» (спасибо археологу, ничего приличного в Парме он раздобыть всё равно бы не смог, хоть ты застрелись) – можно же выпить по чуть-чуть за знакомство? Папа не обидится. Ну вот, значит, планировалось выпить по чуть-чуть в комнатёнке у Кузьминичны, специально прибранной и вылизанной для такого случая, – а там уж как повернётся… Поездка обратно в лагерь с целью захватить папу после работы и посещение клуба в его планы никак не входили, ну раз уж мы здесь… так что же, прикажете коньяк пить прямо у рояля? Нет, в этом определённо есть элемент этакого лихого гусарства, но…
Но Алексей к своему ужасу понял, что совершенно не знает, как себя вести с этой девчонкой. Будто пятиклассник на свиданке, право слово.
– Так что у вас там? – вдруг сказала она, поворачиваясь.
– В смысле?
– Самогон? Водка? Портвейн «три семёрки»? Я же вижу, как вы мнётесь, да и в сумке отчётливо звякало всю дорогу. Не ломайтесь, ей-богу, что вы как ребёнок…
Чувствуя себя дурак дураком, он молча поднялся к ней на сцену, поставил на рояль коньяк, припасённые бокальчики, позаимствованные у Кузьминичны, нехитрую закуску.
– Ого, – сказала она с оттенком уважения. – «Колчак», я в восхищении. А я, грешным делом, уж подумала, что в этих местах самым благородным напитком полагается первач на зверобое…
– Обижаете, сударыня, – браво щёлкнул каблуками Алексей: кажется, ему удалось найти нужный тон, – у нас хоть и провинция, но и мы кое-что могём… За знакомство?
– И на брудершафт, – она посмотрела ему прямо в глаза…
…Её губы пахли коньяком и лимоном…
И тут он понял, что земля ушла из-под ног и он уже себя не контролирует.
– Тише, тише, господин офицер, я девушка поря… ох…
Он не отвечал, не мог, сдирая с неё проклятую ветровку, путаясь в застёжках, кобура зацепилась за что-то, долой её, поднял Машу, посадил на рояль – недоуменно брякнули клавиши, она коротко застонала, коснувшись нагой кожей холодной полировки, но он не слышал, он ничего не слышал и не видел, весь мир провалился к хренам свинячьим – были только они, только два тела, матово отсвечивающие в угасающем зареве заката, рвущиеся навстречу друг другу сквозь одежды, стремящиеся слиться, поглотить друг друга… Алексей вошёл в неё одним ударом, она закусила губу, сдерживая крик, опёрлась о клавиатуру, и рояль ответил победным воплем. Их движения рождали музыку, яростную, напористую, музыку любви – не той любви, которая не вздохи на скамейке, но любви первозданной, слепой и поглощающей, для которой нет морали, этики и законов…
Он и сам не заметил, как всё окончилось, просто произошёл беззвучный взрыв, который и вытолкнул его из сладкого омута, из головокружительной бездны, задыхающегося от наслаждения, с бешено колотящимся сердцем… вытолкнул обратно, на сцену обшарпанного солдатского клуба, рядом с огороженным колючкой лагерем.
– Маша… – сказал он, но она положила пальчик на его губы и жарко прошептала:
– Тс-с, господин гусар, ни слова. Не нарушайте романтику момента.
Солнце наконец-таки соизволило опуститься за лес, краски дня посерели, уступая место серости сумерек.
– Поверишь ли, с детства мечтала, чтобы меня на рояле полюбили… Я кажусь тебе развратной?
– Очень. Но, знаешь ли, это и притягивает…
Чувствуя, что силы его ещё не иссякли, какое там – напротив, силёнки рвались наружу неудержимо, как вода в промоину плотины, – не в состоянии сдерживаться, Алексей скользнул губами по её груди, к животу, ниже, ниже…
«Па-ашел охмурёж…» – мелькнуло где-то на излёте сознания.
– Изголодались вы по женской ласке, господин гусар, как я погляжу… – выдохнула она и откинулась назад, насколько это возможно, чтобы ему было удобнее, а он уже снова тонул, захлёбывался в волнах наслаждения…
Оглушительный, свистящий взрыв! И этот на сей раз не имел никакого отношения к восторгам плоти. Яркая вспышка на миг разогнала сумрак, со звоном лопнули стёкла в окнах, осколки прошили актовый зал навылет – хорошо хоть, сцена находилась в слепой зоне, лишь один касательно ширкнул Алексея по щеке.
Кажется, Маша кричала.
Кажется, кричали и снаружи.
Даже, кажется, стреляли.
Впоследствии Алексей так и не смог вспомнить, что же происходило в следующие несколько минут. В себя он пришёл уже снаружи – уже одетый и застёгнутый, неизменный «макарка» с уже снятым предохранителем и уже досланным патроном сжат в правой руке, левой он, чутко направляя Машу, цепко держит девчонку за локоть – тоже уже почему-то одетую, но как, когда успела – не сейчас, потом, потом!..
Они выкатились из дверей клуба наружу, Карташ толкнул дочурку влево, под защиту бетонного козырька над пищеблоком. Автоматная трескотня, заполошные крики со стороны зоны!
Сам метнулся к углу строения, выглянул…
Что-то в панораме жилой зоны зэков, огороженной высоким забором с накрученной поверху колючкой, было не так. Чего-то не хватало.
И как только он, наконец, осознал невозможное, невероятное – ближайшая к клубу вышка с автоматчиком пропала, исчезла, вместо неё теперь в небо медленно поднимались чёрные жирные клубы дыма – именно в этот момент рвануло вторично.
Где-то у основания второй из четырех вышек вокруг лагеря вспух белый шар, секундно превратив вечер в солнечный день, приподнял вышку метров на восемь над землёй – и шваркнул её об колючку, разламывая на составляющие. Доски вспыхнули, как спички, и Алексей, прежде чем отпрянуть, увидел, как из-под двускатного навеса вышки вывалился объятый ярко-жёлтым, неестественным пламенем охранник, молча рухнул на колючку, повис, зацепившись, раза два дёрнулся и затих, коптя…
«Твою мать, это пластид! – как эхо взрыва ударило в голову. – Откуда там пластид?!»
Думать было некогда. Мимо, путаясь в недонадетых сапогах и незастёгнутых штанах в сторону КПП пронеслась рота безоружной зелёной солдатни под управлением хрипло вопящего команды, подгоняющего отстающих Богомазова.
Правильно, если заключённые пойдут на рывок, прорываться им сподручнее через КПП… У Богомазова была такая рожа, будто на зону приземлилась летающая тарелка с изображением американского флага на борту – в иное время рожа эта выглядела бы смешной, но не сейчас. И Алексей искренне подозревал, что у него самого рожа не лучше. А вы как думаете?! Бунт, нет, не бунт, настоящий прорыв, побег из зоны, долгие годы считающейся самой тихой и спокойной во всей Шантарской губернии!..
– Лёша!!!
В казарме вопили, гремели чем-то, матерились. Новых взрывов пока не было.
Он обернулся – Маша присела за высоким крыльцом, испуганно выглядывала оттуда – а вообще молодец, мельком отметил он, грамотно схоронилась, клуб и пищеблок после отбоя пустуют, как это все знают, туда соваться без дела не будут…
– Не высовывайся! – рявкнул он в ответ. – Сиди, я сейчас!
– Папа! Лёша, там же отец!..
Алексей только махнул рукой и отвернулся. «Хозяина» на зоне, конечно, нет, он сидит в административном корпусе, вне территории, но опасность, если вырвутся, ему грозит нешуточная…
Он оттёр липкий пот с правой щеки.
Что творилось там, за забором, увидеть было невозможно, можно было только догадываться – автоматчики на оставшихся вышках палят по всему, что движется внутри периметра, спускаться они не рискуют, потому как попасть в лапы ревущей, обезумевшей толпы урок их не греет ни с какого бока…
А, чёрт! По всему, что движется?!
Внезапно, будто перед ним включился экран кинопроектора, Карташ увидел зону в проекции сверху, как на чертеже. Между двумя подорванными вышками располагается укреплённый «шлюз» – проход в зону напрямик из казармы, называемый так потому, что оборудован двумя тяжеленными, сваренными из рельсов воротами, открываемыми только последовательно и только после того, как охранник посредством телефона и бронированного «глазка» удостоверится, что стучатся свои. Автоматной очередью, буде автомат каким-то неведомым образом окажется в руках спятившего зэка, ворота не вскрыть…
Но ведь у них не автомат, у них пластид! А там, между казармой и «шлюзом», – оружейный парк! И после подрыва двух вышек подход к «шлюзу» для оставшихся вышкарей оказался в «мёртвой» зоне!
Чёрт, чёрт, чёрт!!!
На хрен уркам не нужен КПП, они будут рваться к оружию!
И, словно в подтверждение его мыслей, бахнуло в третий раз – аккурат напротив «шлюза».
Приглушённо так бахнуло, почти неярко. Зато действенно.
Протяжный скрежет пронёсся над территорией лагеря, за ним последовал многократный звон, предупреждающие крики – и аккорд завершил леденящий, почти нечеловеческий, вибрирующий вопль. Карташ закрыл глаза, откинул голову, крепко треснувшись о стену клуба. Ударил затылком ещё раз. И ещё.
Самое страшное, что он никак не мог повлиять на ситуацию. С жалким «Макаровым» делать ему там нечего. А что именно там произошло, было понятно: подложенный заряд разнёс ворота в щепы (то есть в рельсы), толпа уголовников проникла на запретную территорию, покрошила охрану, дорвалась до оружия…
