Их внезапно возникшая перебранка не могла Степу обмануть. Он уже понял, что этот гад в шлепанцах его, Степу, сдает со всеми потрохами, и ему уже мерещились смирительная рубашка, барбамил внутривенно и диагноз «вялотекущая шизофрения». Никаких других приличествующих случаю диагнозов он не знал, но и этот ему казался чрезвычайно ужасным. Надо что-то делать, подумал Степа. А иначе прилепят диагноз и ничего ты потом им не докажешь.
– Ну настоящие психи! – сказал Степа деревянным голосом. – Обменник в лифте! Ну надо же было такое придумать! Совсем спятили!
Жилец в шлепанцах воззрился на него так, как будто Степа до сих пор считался глухонемым и заговорил после полувекового молчания, когда ни у кого уже и надежд не оставалось.
– Ведь правда? – все таким же деревянным голосом сказал ему Степа. – Ну с какой это стати обменник будет в лифте?
– Ва… Э-э… Гм… – сказал мужик и надолго задумался.
– В общем, так… – подвел итог один из санитаров. – Мы тут, конечно, появляемся пару раз на дню, как начальство нам велит. Когда на вызов, к примеру, едем и нам по пути. Отслеживаем, так сказать, обстановку. А без поддержки общественности все равно не обойтись. Поэтому у нас к вам просьба. Ежели у вас тут псих какой вдруг объявится, вы сразу же нам по ноль три звоните. Мы приезжаем, вяжем этого Наполеона с долларами, и всем от этого одна только польза. Нам – премия, вам – устная благодарность, психу – квалифицированная и своевременно оказанная медицинская помощь. Вы как?
– Мы готовы, – сказал жилец в шлепанцах. – Общее дело делаем. Тут вы на нас можете положиться.
– Да! – поддакнул Степа. – Народ и партия едины! Один за всех и все за одного!
Единственной его мечтой сейчас было, чтобы этот кошмар как можно быстрее закончился. Ну вот какого черта его через этот подъезд сегодня понесло? Другой бы улицей прошел, меня не встретил, не нашел, как в старой песне поется.
А тем временем прибыл лифт. Тот самый. Раскрылись створки, и из лифта преспокойненько вышел уже знакомый Степе Духнову недоросль. Его обидчик. Кровный враг. Похититель Степиной десятки. На его лице было написано такое безмятежное спокойствие, что какой-нибудь посторонний человек еще мог бы и засомневаться – да действительно ли это тот самый жулик? – но только не Степа. Степа обмер. Мужик в шлепанцах посмотрел на него выразительно. Санитары безмолвствовали. Было слышно, как на крыше дома мяукнула кошка.
– О! – сказал недоросль и свойски хлопнул мужика в шлепанцах по плечу. – Пойдем пивка попьем, Гриша! Я тут немного денег заработал!
– Да ладно тебе! – пробормотал мужик, делая недорослю красноречивые знаки.
Он семафорил так неаккуратно, что его подсказка помолчать и выждать время была явственно видна всем, в том числе и Степану. Но Степан обездвижел. Стоял и пожирал своего обидчика глазами. И недоросль это заметил.
– А что это вы, мужчина, на меня так смотрите, будто я вам десять долларов задолжал? – осведомился недоросль.
– Ну что вы! – пробормотал несчастный Степа, цепенея под пристальными взглядами санитаров. – У меня к вам никаких претензий. И вообще я просто мимо проходил, – на всякий случай добавил он.
Ситуация была – глупее не придумаешь. И ничего ведь не сделаешь. Степа страдал, но крепился. Он и представить себе не мог, какому испытанию будет прямо сейчас подвергнут.
Удовлетворившись ответом, недоросль демонстративно потерял к Степе интерес, отвернулся и достал из кармана десять долларов. Те самые. Степан узнал бы эту банкноту среди тысяч других – так ему сейчас представлялось. Он обмер и забыл, как дышать. Его сейчас можно было уколоть иголкой, или пребольно укусить за нос, или сказать ему, что его квартира пять минут назад сгорела дотла, он бы не почувствовал, не услышал, не прореагировал. Он опять превратился в бездушный манекен.
– А я идиота одного нагрел на десять баксов, – бестрепетно сообщил мужику в шлепанцах недоросль. – Теперь думаю – дай пойду пивка попью.
Мужик от него пятился и часто-часто подмигивал. На недоросля это не производило ни малейшего впечатления. То ли он представить себе не мог, что обманутый им человек до сих пор оставался здесь, то ли он все-таки Степу узнал, но был так железобетонно уверен в собственной безнаказанности, что ему плевать было на Степу – а вот не боялся он никого и все тут!
– Нет, этот мужик определенно от меня чего-то хочет! – сказал недоросль и снова повернулся к Степе. – Ты кино смотрел?
– К-какое к-кино? – осведомился Степа, ни с того ни с сего вдруг начав заикаться.
– Про Ивана Васильевича! Как там наш уважаемый артист товарищ Куравлев говорил? На мне узоров нету и цветы не растут! Вот как он говорил! На мне тоже, к примеру, цветы не растут! Так чего же ты на меня вылупился?
– Я мимо… – пробормотал Степа, раздавленный осознаваемой им неспособностью хоть что-либо изменить. – Случайно проходил. А тут товарищ. Я остановился. Мы поговорили. Я вот дальше теперь иду. Опаздываю, одним словом. Дел невпроворот. Трудовые будни. Каждому знакомо.
Он нес всю эту ахинею, а сам как загипнотизированный смотрел на десятидолларовую бумажку.
– Это не твоя десятка, мужик? – поинтересовался вконец обнаглевший недоросль.
Степа и хотел бы ему ответить, да не мог. Скулы у него сводило.
– Не твоя, – признал недоросль. – Ну ладно, пойду я.
Развернулся и действительно пошел прочь, унося с собой драгоценную десятку. Степа дернулся было следом, но его так некстати отвлек санитар:
– А вы тут живете, товарищ?
– Нет! То есть да! – спохватился Степан. – То есть иногда! То есть каждый день, но не постоянно!
Санитары переглянулись между собой. Степа обмер, поняв, что сказал что-то не то.
– С вами все в порядке, товарищ? – задумчиво спросил у него санитар. – Вы когда диспансеризацию в последний раз проходили? Стул у вас нормальный? Головные боли отсутствуют? Реакция Вассермана отрицательная?
– А какая нужна? – слабым голосом осведомился Степа.
– А у вас какая?
– А вам какая нужна?
– А нам никакая не нужна. Какая у вас есть, такая нам и сгодится.
– А у меня никакой нет.
– Так не бывает!
– Бывает! – заупрямился Степа.
Санитары посуровели и придвинулись.
– А вы тут случайно не деньги меняли, товарищ?
– Нет! – твердо сказал Степа.
Не мужик, а кремень. Сказал как отрезал. Любо-дорого было смотреть.
– Не обманываете?
– Да честное слово! – с чувством сказал Степа. – Да чтоб я сдох! Да чтоб мне повылазило!
– Правду говорит, – оценил один из санитаров. – Здорового человека видно издалека. Извините, если что не так, товарищ! Вы и нас поймите. У нас дежурство. Нам сказали – мы сделали. Бывает, что и перегнем палку, не без этого. Так что мы к вам без претензий. Звоните, если что.
Санитары развернулись и ушли.
– Во блин! – пробормотал потрясенный Степан. – Ну надо же, а?
– Да, – сказал мужик в шлепанцах. – Чудом ты, можно сказать, несчастья избежал!
Ну что тут уже было снимать? Пора мне выходить из укрытия. Степа Духнов отработал в кадре на сто один процент. Давно уже у нас не было такого классного героя.
Все это время я прятался в одной из квартир первого этажа. И вот распахнул дверь, чтобы предстать перед Степой. Я хотел сказать ему, что мы его разыграли. Что его участие в нашей программе – это большая честь для всех нас. Что я рад объявить ему о том, что за участие в нашей программе ему причитаются деньги – очень даже немаленькая сумма. Я много что хотел ему сказать. Но не успел.
Я увидел его глаза. Он уже узнал меня. Он все понял. И бросился на меня. Он бы убил меня, безусловно. Но я успел захлопнуть дверь перед самым его носом. Дверь была железная. Степа врезался в нее, на мгновение к ней прилип, а потом стек по железной поверхности не успевшей запечься яичницей.
– Все! – сказал я обреченно. – Если он убился, меня посадят. Если остался жив, все равно затаскает по судам и замучает судебными исками. Тут хоть в лоб, хоть по лбу. Ну кто мог подумать, что человек из-за десяти долларов способен так расстраиваться?
* * *
Я осторожно приоткрыл дверь подъезда и выглянул на улицу. В двадцати метрах левее я увидел автобусную остановку и на той остановке – Аню. Мы договаривались с нею встретиться. Она пришла и теперь терпеливо меня ждала, однако она привела за собой «хвост», которого я пока не видел, но в незримом присутствии которого где-то рядом я был уверен на девяносто девять целых девяносто девять сотых процента. Одну сотую процента я давал на то, что присматривавшего за Аней «топтуна» убило так некстати упавшим с неба метеоритом. Но чутье подсказывало мне, что этот счастливчик все-таки жив и топчется где-то рядом.
Я вытянул из кармана трубку сотового телефона и набрал номер Аниного мобильника. Из своего укрытия я видел, как она встрепенулась и взяла трубку в руку.
– Привет! – сказал я.
