– Но сегодня твоя очередь, – сказал Хамзат, который стоял рядом с прорабом – одним из чеченцев, руководивших стройкой.
– Ну и что? – запальчиво возразил Наиб. – Я приехал сюда, чтобы сражаться, а не для того, чтобы как крот копаться под землей.
Глухой ропот собравшихся одобрил его гордое заявление.
– Но ты же сам вызвался как строитель, – сдерживая до времени злобу, заметил Хамзат. – Здесь все работают одинаково. Таково условие.
– Я могу работать наверху, – ответил Наиб. – Но вниз не пойду.
Хамзат повернулся и молча направился в контору. Спустя минуту он вышел оттуда вместе с Мусой, который был одет в неизменный темно-коричневый костюм, шляпу и белую сорочку. В отличие от большинства жителей поселка, в том числе и чеченцев, приехавших сюда из разных мест далеко не полными семьями, здесь жила вся его семья, включая жену с пятью несовершеннолетними детьми и двумя невестками с внуками, – оба его старших сына погибли в сражениях с русскими; двух младших братьев со своими семьями; и нескольких десятков близких и дальних родственников. Эти люди готовы были пожертвовать жизнями всех своих родных ради общего дела, в том числе и маленькими детьми, и вызывали огромное уважение.
Муса остановился перед Наибом и некоторое время молчал.
– Ты отказываешься выполнить приказ? – негромко, но так, чтобы слышали все, спросил он у стоящего в гордой позе араба.
– Я не хочу работать под землей, – громко заявил тот. – И не буду.
– Ты отказываешься выполнить приказ, – повторил Муса. – Это – нарушение воинской дисциплины. А мы все – воины и знаем, что нарушать приказ нельзя. Если ты не выполнишь приказ, он, – Муса ткнул пальцем в стоящего рядом с Наибом человека, – не выполнит приказ, он, он, – русские придут и уничтожат нас. Потому что мы будем не отрядом бойцов, а стадом баранов, где каждый бежит в свою сторону. Ты это понимаешь?
– Да, – склонив голову под взглядом Мусы, пробормотал Наиб.
Сочувствующие, окружавшие его до того плотной группой, одобрительно закивали после слов Мусы и как-то незаметно попятились прочь от бунтовщика. Он остался стоять один перед старейшиной.
– Это хорошо, что ты понял. Но мы находимся на войне, а на войне за невыполнение приказа расстреливают. Ты со мной согласен?
Наиб, сильно побледнев, молча кивнул. Наемники притихли, понимая, что Муса сказал последние слова не просто так. Муса, не оборачиваясь, протянул руку назад. Хамзат вложил в нее пистолет с черной бомбочкой глушителя на стволе. Не отрывая глаз от лица Наиба, Муса медленно поднял пистолет на уровень его головы, помедлил и нажал на спуск.
Хлопнул выстрел, пуля с чмоканьем ударила в лоб Наиба. Он резко закинул голову и повалился лицом вперед. Пыль под его головой быстро пропитывалась кровью. Муса обвел взором онемевших наемников.
– Приказ командира – это святое на войне, которую мы ведем, – медленно проговаривая слова, чтобы поняли все, сказал он. – Сейчас мы строим укрепления, завтра пойдем в бой. Я хочу быть уверен в каждом из вас. Этот, – Муса качнул ногой труп Наиба, – сегодня отказался выполнить приказ. А завтра он пойдет к русским и расскажет им то, что видел здесь? Или захочет все сделать по-своему? Такие люди – наши враги. Кто из вас еще не понял, что такое приказ командира?
Наемники молчали, боясь отвести глаз от испытующего взгляда Мусы.
– Хорошо, – кивнул он, отдавая пистолет Хамзату. – Я вижу, вы поняли.
Повернувшись, он неторопливо ушел в контору, со спины имея вид директора сельской школы и безобидного человека. Но пока за ним не закрылась дверь, наемники вздохнуть боялись, не то что говорить.
Через десять минут все кучками разошлись по нарядам. Труп Наиба закатали в мешковину и утащили куда-то на окраину села. Никто и не спрашивал, как и где его похоронили. Короткая, но чрезвычайно сильная речь Мусы заставила всех задуматься и несколько иначе взглянуть на то, чем они тут занимались. Теперь все шли на стройку если не как на боевую операцию, то как на очень ответственное задание. И рыли тоннели теперь гораздо быстрее и охотнее, чем до того. Публичная казнь способствовала тому, что люди почувствовали большую ответственность за свои действия и прониклись острым чувством общности их интересов.
Но все-таки томление было. Особенно по вечерам, когда заканчивались основные работы и наемники разбредались по постоялым дворам, где убивали время кто чем. Кто покуривал травку, кто вел длинные беседы с земляками или тихонько тянул родные песни. Молодость брала свое, и целые ватаги парней шумно плескались в реке, смывая пот и набираясь сил. Тут же на берегу устраивали азартные борцовские поединки, снимая таким образом накал ожидания и выплескивая излишки энергии.
Рядом с мужчинами неизменно находились стайки мальчишек. Одни громко болели за понравившегося борца, другие тут же, подражая взрослым, затевали шумную возню. Все они отлично знали о том, что скоро их поселок начнет жить совсем другой жизнью. Но, воспитанные на войне и во враждебности к русским оккупантам, потерявшие отцов и братьев, они и под пытками не открыли бы этой тайны.
Джелал очень заинтересовался женщиной, которая приходила из соседнего дома готовить им еду. Она была еще совсем молода, не старше восемнадцати лет, и лицо ее, до бровей закрытое черным платком, было лицом юной девушки. Ни на кого из постояльцев не глядя, она молча делала свою работу и, если не было необходимости, не задерживалась ни на минуту среди молодых незнакомых мужчин. Джелал исподтишка заглядывался на нее, но никак не мог найти случая завязать разговор.
Как-то он услыхал, что пожилая женщина из того дома, где она жила, назвала ее Зиза. Тем же вечером, когда во дворе никого не было – кто спал в доме, кто ушел на реку, – Джелал решился обратиться к ней.
– Ты вкусно готовишь, Зиза, – сказал он, ласково улыбаясь.
Она мыла посуду в большом тазу и ответила не сразу. Джелал даже решил, что она не слышала его слов, и решил повторить фразу.
– Спасибо, – сказала Зиза, мельком посмотрев на него.
– Это тебе спасибо, – обрадованный ее ответом, сказал Джелал.
Разговор не вязался. Зиза сосредоточенно мыла посуду в согревшейся за день воде и больше ни разу не глянула в сторону Джелала.
– Давай погуляем на реку, – не совсем ловко предложил Джелал. – Потом, вечером, когда там никого не будет.
На этот раз Зиза просто-таки ожгла его взглядом. Джелал, который в мыслях не держал ничего дурного, даже испугался.
– Нет, ты плохого не думай, – поднимаясь с лавки, торопливо сказал он. – Я просто хотел поговорить с тобой. Понимаешь?
Зиза выплеснула воду из таза под забор и налила из ведра свежей. Джелал, снова присев на лавку, в волнении ждал ее ответа. Он был очень молод и в сердечных делах не имел большого опыта. Как жаль, если он обидел ее. Ему этого так не хотелось. Ведь когда он видел ее тонкий гибкий стан и нежный профиль, его сердце замирало от восторга. Но разве ей скажешь все это на чужом грубом языке, на котором они вынуждены были здесь разговаривать? Вот если бы она была его землячкой, о, сколько нежных слов он мог бы ей сказать. Не зря же он просмотрел сотни индийских фильмов о любви…
– Моего мужа убили русские три месяца назад, – наконец сказала Зиза, сердито гремя тарелками. – Ты не должен со мной разговаривать. Если ты снова будешь со мной говорить – я скажу Мусе, и тебя убьют.
Ошарашив этим заявлением Джелала, она собрала посуду и ушла в дом. Тот, сконфуженный до крайности, остался сидеть на лавке. Вот и поговорили. Если бы знал, что она вдова, то и сам не полез бы с разговорами. У них тоже не принято приставать к вдовам, пока не истек срок положенного траура. Хотя многие мусульманские вдовы до конца жизни ограждают себя от посягательств других мужчин. «Но могла бы сказать чуть мягче, – соображал Джелал, – я же не идиот. А то сразу: пойду к Мусе, и тебя убьют». В том, что последний не будет церемониться, Джелал уже убедился. Тут с нравами строго. Так что лучше ему сразу оставить все надежды и перестать думать об этой женщине.
Зиза вышла из дома и направилась к калитке. Уже выходя на улицу, она быстро глянула на Джелала и улыбнулась. Пока он приходил в себя от нового потрясения, Зизы уже и след простыл. Что она, смеялась над ним или наградила за оказанное внимание? Поди, догадайся тут. Женское сердце даже на войне полно неразрешимых загадок.
Решив на всякий случай не форсировать события в таком деликатном деле, Джелал отправился на реку. Там, как всегда, было весело и шумно. Молодые крепкие парни, выбиваясь из сил, плыли против течения, стараясь обогнать друг друга. Течение было быстрым, и вниз пловцов сносило быстрее, чем они плыли вверх. С берега их с хохотом и криком поощряли болельщики. Мальчишки прыгали и свистели в восторге.
На противоположный берег пришли русские солдаты – притопали освежиться из части, стоявшей в полукилометре от реки. Сбросив горячее, пропотевшее насквозь обмундирование, они весело попрыгали в реку, повизгивая от долгожданной прохлады. Будущих противников разделяло сейчас всего каких-то метров сорок, и наемники с интересом разглядывали белые крепкие тела своих врагов.
