Переплыть ставок для Ксюхи не составило особого труда. Скрытая зеленоватым покровом теплой мутной воды, она чувствовала себя в относительной безопасности. А вот с выходом на сушу для нее, как для всякой русалки, начались проблемы. Взять хотя бы напуганный до истеричной икоты лягушачий народец, встретивший пловчиху у дощатого помоста под тенистым пологом ивы. Одуревшие от страха, квакушки сигали в воду, норовя угодить прямо в лицо, и Ксюха еще долго унимала брезгливую дрожь, вызванную лягушачьим переполохом.
Но это была сущая ерунда в сравнении с тем ажиотажем, который ожидал Ксюху в случае встречи с представителями человеческого племени. Детвора побежит следом, дразнясь и оскорбительно улюлюкая. Женщины начнут кричать про совсем потерянный стыд и всячески срамить обнаглевшую девицу. Ну а с мужчинами – совсем беда. В лучшем случае будут пялиться. А наиболее непосредственные и раскрепощенные станут, скорее всего, домогаться взаимной любви.
Ксюха оказалась в роли одинокого лазутчика на вражеской территории, где все одетое человечество представляло собой угрозу. А ей ведь предстояло не просто прогуляться нагишом, не попадаясь никому на глаза. Нужно было обзавестись каким-нибудь тряпьем на двоих и раздобыть любую плоскодонку, чтобы вызволить Саню с необитаемого острова... Что они станут делать потом, лишенные приюта даже в душном вагончике, кишащем мышами-полевками, Ксюхе пока думать не хотелось. Для начала следовало обрядиться хотя бы на манер огородного пугала, потому что даже ходячие пугала не вызывают такого нездорового любопытства, как молодая симпатичная русалка – без хвоста, но зато с весьма выдающимися ногами.
Эти ноги взбаламутили воду и втянулись вслед за остальным телом на хилое сооружение из гнилых досок. Ксюха некоторое время посидела в напряженной позе лягушки, готовой в любой момент нырнуть в ставок. Ей никогда не доводилось слышать про изнасилования на плаву, поэтому вода представлялась ей надежнее суши.
Когда капли на ресницах высохли, она отважилась двинуться дальше. Камыши, рассекаемые ее телом, возбужденно шипели, прежде чем разочарованно угомониться за спиной. Их высохшие останки хрустели под ногами, норовя вонзиться в босые пятки. Ксюха ощущала себя дикаркой, крадущейся через джунгли, но ничего романтического в этом не находила.
Просека вывела ее к густым зарослям. Рядом вилась хорошо утоптанная тропинка, но Ксюхе нельзя было пользоваться проторенными путями, и она, обреченно ойкая, поперла напролом, уворачиваясь от острых шипов и сучьев, смахивая с лица паутину, а с тела – вредную насекомую мелюзгу.
На краю зарослей обнаружились первые приметы цивилизации – кучки дерьма различной степени свежести и скомканные обрывки газет. Примеряясь, чтобы никуда не вляпаться, Ксюха притормозила. И вовремя – из-за кустов приближалось тарахтение разболтанных велосипедов, слышались пьяные мужские голоса.
Дожидаясь в кустах, пока компания проедет мимо, Ксюха от нечего делать внимательно изучила предвыборную афишку, оказавшуюся перед глазами. На снимке красовалось дородное мужское лицо. Подпись под ним гласила, что РУДНЕВ АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ – РАБОЧАЯ СОВЕСТЬ КУРГАНСКА. Совестливую физиономию перечеркивала ржаво-коричневая полоса. До задницы был депутат народу.
Пока Ксюха приобщалась к политике, дребезжание железных коней стихло. Можно было двигаться дальше. Вернее, нужно. Саня, снедаемый тревогой, вполне мог попытаться пересечь ставок вплавь. Вот это была бы настоящая трагедия. Несравнимая с отсутствием одежды и занозой в пятке.
Встав на четвереньки, Ксюха высунула голову из кустов и осмотрелась по сторонам. Слева проходила единственная дорога в поселок, местность слишком открытая, чтобы прогуливаться там нагишом без ущерба для чести и достоинства. В том же направлении лежал дачный участок, превращенный в стройплощадку. Оттуда доносились беззлобные матюки мужиков и редкий отрывистый лай собаки. Ни перед добродушными мужиками, ни перед псом Ксюха голым задом крутить не собиралась, это уж точно.
– Блин! – таким коротким емким словцом охарактеризовала она открывавшиеся ей перспективы.
Она посмотрела направо. Тропинка, тянувшаяся вдоль сплошной сетчатой ограды, шла к родному вагончику. Такому уютному и надежному. Но... старательно запертому Саней перед путешествием на остров. К тому же до вагончика можно дойти, а можно и не дойти – в зависимости от того, кто встретится на пути. Если какой-нибудь старый хрыч, то не беда. А если деревенская молодежь? Или городская? Оживленные такие юноши, озорные. Повалят прекрасную незнакомку в крапиву с лопухами и станут общаться наперебой.
– Блин! – повторила Ксюха. Подумав, добавила: – Горелый!
Прямо перед ней простирался очередной участок, отделенный от ее убежища десятком метров открытого пространства и неизменной сеткой. Достаточно сложная полоса препятствий для голых девушек. Они, нежные и хрупкие, задумывались природой не для того, чтобы босиком крапиву мять и через колючие изгороди сигать. В этом Ксюха не сомневалась ни капельки, но все же внимательно присмотрелась к чужой территории.
Очень скоро выяснилось, что она не так безлюдна, как показалось вначале. Возле дома маячила мужская спина. Спина эта была согнута – мужчина то ли чистил картошку, то ли мыл посуду. Но пару раз он заходил в дом, чтобы вернуться с бутылкой пива, заставляя Ксюху ощущать усиливающуюся жажду.
«Вот сейчас окликну его и попрошу попить, – сердито подумала она, злясь больше всего оттого, что отважиться на это не могла. – Ни один мужчина мне не откажет в такой малости. А Саня пусть на острове кукует. Сам без штанов остался и меня голой по миру пустил».
– Д-да, – сдавленно подтвердил мужской голос. – Т-так.
Ксюха стремительно оглянулась. В нескольких шагах за ее спиной обнаружился некий гражданин, который на самом деле ничего внятного не говорил, а только покряхтывал натужно, примостившись за кустиком. Взбудораженный такой, багровый, глаза навыкате – вот-вот из орбит вылезут.
Вскрикнув от чувства гадливости, Ксюха метнула в него увесистый осколок бутылки, оказавшийся под рукой. А когда любознательный гражданин охнул уже без всякого сладострастия, она, очертя голову, ринулась на приступ ограды, возвышающейся прямо по курсу. И перемахнула через нее так ловко, что хозяин участка даже не обернулся на шум. Здесь ей нашлось новое убежище. Кусты на сей раз были плодово-ягодные. Но легче от этого Ксюхе не стало. Осточертело ей прятаться от людей.
* * *
При виде юного девичьего лица, проглянувшего сквозь облепиховые ветви, Громов расслабился, хотя со стороны это было незаметно. Он молчал и пристально смотрел в глаза нарушительницы границы частных владений, отлично зная, что это порождает в людях непреодолимое желание выговориться. Особенно в женщинах.
– Мне нужна ваша рубаха, – заявила девушка после минутного раздумья.
– А кошелек? – поинтересовался Громов. – А жизнь?
– Нет. Только рубаха. На время. Я верну.
– Это моя любимая рубашка, – признался он. – Мне не хочется ее отдавать. И вообще, подобные предложения называются грабежом среди бела дня.
– Это не грабеж, а взаимопомощь.
– Неужели? А что бы ты сказала, если бы раздевать на ходу стали тебя? В порядке взаимопомощи.
Девушка вдруг прыснула, помотала волосами с запутавшимися в них былинками и возразила:
– Исключено!
– Почему же? – недоверчиво осведомился Громов.
– А потому!
– Хватит мне голову морочить, – нахмурился он. – Не говори загадками и выбирайся из кустов. Я не мальчик с тобой в прятки играть.
– Тогда пообещайте одолжить мне рубаху.
– Не пообещаю.
– Но вам придется, потому что... Вот!
Увидев мельком живую картинку, проиллюстрировавшую это отчаянное «вот», Громов с поразительной для него поспешностью сорвал с плеч синюю рубаху и швырнул ее вымогательнице. Всплеснув рукавами, как крыльями, она упорхнула за деревце, замелькала там, зашуршала и наконец сообщила чинным девичьим голоском:
– Все, можно поворачиваться.
– А я и не отворачивался, – сухо сообщил Громов. – Не каждый день видишь перед собой... – задумавшись на мгновение, он закончил фразу довольно нейтрально: —...такое.
– Какое «такое»? – возмутилась девушка. – Можно подумать, вы какое-то безобразие увидели!
– Полнейшее безобразие, – поправил ее Громов. – Ты что, отбилась от компании нудистов?
Девушка вздернула нос:
– Я никакая не нудистка. Просто Оксана, Ксюха. И мне нужна ваша помощь.
– Я Громов, и я никогда никому не помогаю в частном порядке, это мой принцип. – Он помолчал, чтобы дать собеседнице хорошенько вникнуть в смысл сказанного, после чего холодно предложил: – Вот что. Рубашку я тебе дарю, так и быть. А ты не впутываешь меня в свои проблемы, уходишь прямо сейчас. Договорились?
