Старая пальма шелестела разлапистыми листьями, с моря долетал удивительно свежий для города ветер.
– А я и не претендую на доверие, – Бондарев даже не присел, всем своим видом показывая, что Сухуми далеко не последняя остановка в их пути. – Можешь думать обо мне, что угодно. Правды – не жди.
– Придется подсуммировать то, что имеем, – Белкина принялась загибать пальцы. – Президент убит – раз, об этом почему-то молчат – два, я сбежала черт знает с кем, и теперь нас ищут – три. Пока мне не станет ясно, во что ты меня втянул, я не тронусь с места.
– На каждый твой дурацкий вопрос существует толковый ответ. И основной из них тебе известен. Тебе сейчас без меня не выкрутиться. Ты хотела вернуться в Москву, вновь оказаться на экране телевизора?
Белкина тихо присвистнула.
– Это невозможно. Даже настоящий джинн из бутылки не поможет. У меня до сих пор в ушах стоят грохот крупнокалиберного пулемета и вой сирены сторожевика. Как только я переступлю порог Останкино, меня сразу же возьмут под белы ручки. Мы с тобой столько дел наворотили, что, как говорится, нас дешевле будет убить, чем перевоспитать.
Клим Бондарев покачал головой:
– Ты еще вспомни, что твой паспорт остался в Бочкаревом Потоке.
– И это тоже.
– Пошли.
– Куда? Вперед – к сияющим вершинам славы? – Белкина нехотя поднялась со скамейки.
Механику того, что происходило дальше, она слабо понимала, да уже особо и не пыталась. Бондарев кому-то позвонил, и через пятнадцать минут они уже ехали в потрепанном джипе с тонированными стеклами. За рулем сидел страшного вида кавказец, по сравнению с которым даже чеченские боевики из Гудермеса выглядели студентами-международниками. Бондарев говорил с ним на непонятном для Тамары языке: как она подозревала, на абхазском. Единственное доступное ей слово, проскользнувшее у Клима, было «паспорт», услышав которое кавказец долго смеялся. Наверное, такие мелочи жизни, как документы, он считал недостойными внимания условностями.
Джип прикатил на летное поле гражданского аэродрома. Возле старенького транспортного самолета «Ан-24» суетились небритые мужчины – таскали из грузовика картонные коробки, на которых краснели, синели, серебрились и золотились торговые марки сигарет.
– Тут подожди, – внезапно отозвался на русском кавказец и выбрался из-за руля.
Белкина чувствовала себя чужой на этом «празднике жизни».
– Он кто? – спросила журналистка у Клима, наблюдая сквозь стекло за тем, как кавказец бурно обнимается с соплеменниками.
– Хороший знакомый, – неопределенно ответил Бондарев, – я ему как-то крупно помог.
– Так, как мне?
– У него были другие проблемы.
– Наркотики, оружие, взрывчатка? – телеведущая провожала взглядом картонные ящики, исчезающие в чреве древнего самолета, на хвосте которого красовался наклеенный российский флаг.
– Вечно этим журналистам мерещится криминал. Обычная контрабанда – сигареты. Начнется сезон, будут мандарины по воздуху в обход таможни перебрасывать.
Кавказец вернулся и сообщил, что самолет вылетит ближе к ночи, после чего Бондарев зашелестел купюрами.
– Не себе, пилоту, – как бы оправдываясь перед Белкиной, сообщил кавказец и добавил: – До вечера можно и паспорт организовать. Настоящий.
– С настоящей московской пропиской? – как журналистка, Белкина просто не могла не расспросить.
Кавказец задумался.
– Надо позвонить одному человеку, думаю, он устроит и это.
– Нет уж, – возмутилась Белкина, – я надеюсь, что и мой не пропадет. Не хватало еще жить с поддельными документами!
– Какая разница? – Кавказец пожал плечами. – Главное, чтобы милиция на улицах не останавливала...
* * *
Уже стемнело, когда «Ан-24» оторвался от взлетной полосы. Бондарев и Белкина расположились в щели между ящиками у самой переборки на потертом полосатом матрасе, подозрительно напоминающем флаг никем не признанной Абхазской Республики. Клим придерживал огромную бутыль с чачей, подаренную на прощание их благодетелем. Напротив беглецов на таком же полосатом матрасе сидели, сложив по-турецки ноги, два убеленных сединами старика в поношенных костюмах и в грязных, величественных, как подтаявшие снежные вершины гор, папахах. Судя по багажу, отправились они в Москву проведать детей и внуков. Как и подобает горцам, почтенные старики глубокомысленно молчали.
– Они такие дикие с виду, и я не удивлюсь, если они разведут в самолете костер, чтобы согреть чайку, – прошептала Белкина и зевнула, прикрыв рот ладонью. – Ты знаешь, у меня впечатлений за последние дни – годовую норму выбрала. – Она сперва опустилась на локоть, потом легла, подсунув под щеку ладони. – Почему-то мне сейчас с тобой спокойно, – сонно проговорила Тамара, – но я понимаю, это обман. Ты или сумасшедший, или, что более вероятно, большая сволочь. Используешь беззащитную женщину в своих интересах и бросишь.
– Ты не очень-то откровенничай, накаркаешь. И вообще, подвинься, – Клим прилег рядом с телеведущей.
На узком матрасе было не так уж и много места, поэтому Тамаре пришлось повернуться на бок. Старики-горцы продолжали сидеть с каменными лицами, глядели прямо перед собой, словно созерцали горный пейзаж, а не мужчину и женщину.
– Я бы хотела, – прошептала Белкина на ухо Климу, – чтобы мы сейчас оказались с тобой в самолете одни. Никогда не занималась «этим» в воздухе. – Выждала паузу и уже ехидно добавила: – Не обращай внимания, это я просто тебя дразню. На самом деле я ужасно вредная. И руку с моего плеча, кстати, убери. На нас смотрят. Я человек публичный.
– Ничего бы и не было, – в тон ей ответил Клим, – а обнимаю я тебя, чтобы не замерзла. Ты мне нужна живая и здоровая. Ясно? Без соплей и без кашля. Ты же хочешь снова выйти в эфир?
– Куда мы с тобой поедем из аэропорта? Ко мне или к тебе? – по тону Белкиной было не понять – она вновь дразнит или говорит серьезно.
– Ни ко мне и ни к тебе. Приведешь себя в товарный вид на квартире одного моего товарища, а потом в Останкино. И скажешь в эфире все, что захочешь, – абсолютно спокойно, по-деловому отозвался Клим.
– Обманываешь...
– Может, и обманываю, завтра сама увидишь. А теперь – спать.
– Товарищ тебе ключи от квартиры оставил, чтобы ты ему цветы поливал? – хихикнула Тамара.
– Чтобы я туда женщин водил.
– А дома жена со скалкой ждет?
– Блиц-интервью закончено. Если ты не хочешь спать, то я буду.
Вечерело. Частный сектор в московском райне Коломенское постепенно окутывали фиолетовые сумерки. Фонари вдоль притихших улиц незаметно зажигались призрачным голубоватым электричеством. И лишь несколько уличных ламп напротив добротного дома, в окнах которого вот уже несколько дней не горел свет, почему-то не работали. Этим обстоятельством и объяснялось присутствие тут спецмашины «Мосэнерго» с выдвижным подъемником, стоявшей под одной из осветительных мачт. Двое электриков в оранжевых комбинезонах и касках вот уже несколько часов возились с плафонами. Впрочем, внимательный наблюдатель наверняка бы заметил, что электрики куда чаще посматривают в сторону необитаемого с виду дома, чем занимаются работой...
– Засыпает Москва... – лениво зевнул первый электрик.
– Стали синими дали, – в тон ему отозвался второй. – Уже три часа тут торчим. Да нету его дома. Факт.
– Начальство нам что сказало? – с командными интонациями напомнил первый. – Что объект умен, хитер, изворотлив, а главное – имеет соответствующий опыт, в том числе – и в особенностях наружного наблюдения... В органах служил, и вообще...
– Неужели в Конторе?
– Не знаю. Может, где-нибудь и покруче.
– Поня-ятно. Наверное, к бандитам переметнулся. Или к олигархам каким-нибудь!
– Нам-то какое дело? Мы – наружка, и на биографию клиента нам наплевать. И вообще, хватит болтать. Давай еще раз его окна послушаем...
Относительно небольшой приборчик для прослушивания, называемый на чекистском жаргоне «лазерная пушка», позволял спокойно считывать звуковые колебания с оконных стекол. Очередной сеанс прослушивания лишь подтвердил догадку о необитаемости дома. И в кухне, и на веранде, и во всех комнатах было тихо, как в кладбищенском склепе.
– Несанкционированное проникновение – сегодня?
– Вроде бы да.
– Сколько можно тут торчать... Как птицы в гнезде. Ни в туалет сходить, ни ноги размять...
Ночь, разжиженная желтыми тусклыми огнями, неотвратимо расползлась по окрестным переулкам. Когда окончательно стемнело, на противоположной стороне улицы, чуть наискосок от машины «Мосэнерго», остановилась неприметная серая «Волга». В кармане старшего офицера службы наружного наблюдения едва слышно запищала рация.
– Ну, что у вас?
– Все тихо. В дом никто не заходил, из дому никто не выходил.
– Остаетесь на месте. Если заметите что-нибудь подозрительное – дайте знать.
