Эдуардо жестом руки пригласил Романова следовать за ним. В пустом музее он, занятый своими мыслями и готовясь к работе, обронил тоном уставшего гида:
– Коллекция яслей насчитывает четыреста экземпляров, собранных в разных странах. Ради интереса можете посмотреть ясли из бамбука, из черного дерева, сделанные в Африке.
Романов отказался.
Они спустились в подвальное помещение. Хозяин открыл дверь с более чем странной надписью «Реставрация яслей» и пригласил гостя присесть на плетеное кресло-качалку.
– Посидите минутку, мне нужно посмотреть, остались ли у меня шведские «болванки». Не скажу, что редкость, но заказы на них почти не поступают. Израильские и российские есть точно.
Он вернулся из подсобного помещения через минуту и подмигнул клиенту: «Все в порядке».
– Для всех трех паспортов нужны разные фотографии. Садитесь на стул.
Эдуардо настроил освещение и сделал несколько снимков на цифровой аппарат, соединенный кабелем с компьютером. Вывел первый снимок на монитор и подозвал Романова:
– Челка упала на глаза. Нужно сделать новый снимок.
– Меня устраивает этот, – отказался Румын, внимательно рассматривая свою фотографию.
– Как угодно, – пожал плечами фотограф. – Только на паспортном контроле эта деталь может броситься в глаза.
– На паспортном контроле в глаза бросается совсем другое: прическа волос к волосу, блеск бритого подбородка, послушный взгляд, будто рассматривающий пограничника или таможенника. Оставьте этот снимок.
– Хорошо. Ваше русское имя будет… – Он приготовился записывать.
– Николай Михайлович Ильичев.
Эдуардо записал за клиентом дату его рождения, адрес.
– Израильское имя?
– Михаил Стимер.
– Шведское?
– Стэффан Олссон.
– Посмотрите, правильно я записал?
Румын проверил записи. Паспортист не сделал ни одной ошибки.
– В паспортах проставьте визы. Записывайте. В Испанию я прибыл по российскому паспорту два дня назад, через неделю вылетаю в Израиль. Визы туристические. В израильском паспорте откройте туристическую визу в Россию. С завтрашнего дня.
– Какие штампы поставить в швейцарском паспорте?
– Поставьте столько виз, сколько возможно. На неделю в Испанию, на две в Италию, открытую визу в Россию. Штампы должны говорить о частых передвижениях. Скажем, я часто гастролирую.
– Не сомневаюсь, – буркнул под нос Эдуардо, оставляя гостя одного.
Костя по-хозяйски включил телевизор, убавил звук. Через минуту зашел за штору, которая вкупе с дверью образовывала подобие шлюза. Без стука вошел в лабораторию. Не обращая внимания на немой протест паспортиста, осмотрел помещение и вышел, бросив:
– Для общего спокойствия. Дверь не закрывайте.
В подвале музея яслей было так душно, что, казалось, даже электрические лампочки горели с трудом. Романов с нетерпением дожидался окончания работы. Имея «болванки», печати, навыки, паспорт можно сделать за считаные минуты. Прошло около часа. Романов несколько раз заходил в лабораторию и всегда видел мастера в одной и той же позе: он сидел, низко склонившись над столом, глядя через огромное увеличительное стекло на треножнике, и больше всего походил на часовщика.
Когда Романов перешагнул порог лаборатории в очередной раз, терпение Эдуардо лопнуло. Он обернулся и зло бросил:
– Перестаньте мотаться туда-сюда, – и показал рукой, – я работаю над шведским паспортом, господин Олссон. Уроженец Гетеборга, если я правильно написал. Вам двадцать восемь лет.
– Не теряйте времени.
Мастер только махнул рукой.
Костя вернулся к телевизору. Выпуск новостей вышел вовремя, что для испанского телевидения большая редкость. Романов узнал место, где он застрелил Реми Миро. Он и сейчас лежал на том же месте, только накрытый белой тканью. Информация дублировалась бегущей строкой, над которой застыл неподвижный черный квадрат «Срочное сообщение» и имя Реми Миро после слова «убит».
Романов видел боковым зрением Эдуардо, но не стал останавливать его. Мастер стоял в двух шагах позади убийцы и не мог оторвать взгляда от «бегущих горячих новостей».
Костя повернулся, подошел к нему вплотную, взял из рук три паспорта и пролистал каждый. Убрав документы в карман, Костя поблагодарил мастера по-гречески:
– Эфхаристо…
Звук выстрела поглотили толстые стены музея.
3
– Вы не были у нас два дня, а мне подумалось, две недели. Здравствуйте!
Романов ответил Феликсу приветливой улыбкой. Старик ни разу не назвал его по имени, только сеньором, что на латыни означало «старший».
Феликс сделал то, чего и сам, наверное, не ожидал. Он подошел к гостю вплотную, поправил ему галстук и сказал:
– Пожалуйста, сеньор, проходите, вас ждут.
Романов был одет с иголочки. Темно-серый костюм, светлая рубашка, галстук, стильные туфли. Гриневич, отмечая контраст, провел рукой по горлу. Все, что было выше белоснежного воротника, не соответствовало одежде, в то же время создавало какой-то стиль, молодежный, скорее всего, решил Гриневич. Прическа? Он критическим взглядом окинул длинные волосы Кости. Вряд ли он причесывался. Ему шел именно такой косой пробор, косее придумать было невозможно. Челка закрывала правый глаз, словно маскировала его. Усы и бородка подстрижены клочками, возможно, овечьими ножницами. Гриневич припомнил термин: обкорнали. А потом кое-как покрасили. Романов не был блондином, но «блондом»: русые волосы, рыжеватая «скандинавская» бородка. Он немного сутулился, что было особенно заметно в строгом костюме. Казалось, он стеснялся деловой одежды.
Гриневич принимал Романова в гостиной. Пригласив его присесть за стол, сам остался стоять. Костя выложил на стол «дипломат» и открыл его. Он был пуст.
– Да, да, – часто покивал Гриневич, – деньги я приготовил.
Он увидел в Косте то, что надеялся увидеть: готовность к работе. Он не мог сказать, что видит перед собой картину вроде «Киллер отправляется на задание». Его порадовал общий настрой. Он знал людей, которые брались за работу, а потом перезванивали, переспрашивали, перестраховывались, набивали себе цену, создавали обстановку, называемую лишней суетой, и так далее. Романов был полной противоположностью.
Он пришел за деньгами, заодно попрощаться. Возможно, они встретятся еще раз, для окончательного расчета. И все равно Гриневич спорил с собой. Как только Костя уйдет, как только он избавится от его образа, на него со всех сторон полезут сомнения. Он не такой, он только кажется таким. Он твой последний шанс, потому ты видишь в нем последнего героя. Он обычный человек, мечтающий харкнуть с борта своей яхты в воды, омывающие полуостров Флорида. Он выйдет за дверь и рассмеется над тобой. А ты потеряешь веру и начнешь чесаться, живо напоминая лоха у лохотрона в окружении лохотронщиков. И так будет до тех пор, пока он не убьет человека, которого ты заказал. А до тех пор… И все начнется сначала.
Гриневич вернулся через пять минут с несколькими пачками долларов, одну за другой положил их в кейс. Романов вынул из кармана разноцветные паспорта и бросил их поверх денег. Только после этого закрыл крышку и щелкнул замками.
– Бедный Реми, – усмехнулся Гриневич. – Ты мог облегчить себе работу, попросив у меня его адрес. Кстати, как ты вышел на него?
– Через Розовского.
– Неправда. Розовский ни разу не контактировал с Реми, и сам Реми не пошел бы на сделку с ним, не посоветовавшись со мной. Почему ты убил Розовского?
– Чтобы он не сдал нас. Он был в шаге от этого. Вы же не раз думали над тем, что вам теперь помощники ни к чему. – Романов попросил лист бумаги и написал реквизиты банка и номер своего лицевого счета. – Деньги переведите на этот счет.
– Михаил Стимер, – прочитал имя Гриневич. – Теперь я знаю одно из твоих имен.
– Но не знаете двух других.
– Но узнал бы, если бы сам обратился за помощью к Реми, – покивал Гриневич. – Я понял твое преимущество: ты решил с самого начала действовать самостоятельно.
– Скорее, не хотел пойти по стопам Вихляя и Паниных. Кстати, для работы мне могут понадобиться их посмертные снимки. Отсканируйте их и перешлите файлы на мой почтовый ящик. Я напишу адрес.
– Скажи честно, Костя, ты мне не доверяешь?
– Верить мешает двойное дно вашей фирмы, – откровенно ответил Румын, отдавая Гриневичу свой электронный адрес.
– Что еще тебе мешает?
– Вы, Алексей Викторович. Как человек с двойным дном. Но меня это задевает только краем. Я не вашего расположения добиваюсь, я работаю. За деньги.
4
Как и в прошлый раз, его до ворот проводил Феликс. Костя пожал ему руку. Обернулся, пройдя полсотни шагов, и помахал ему рукой. Он точно знал, что старик будет смотреть ему вслед. Почему? Может, за эти дни он приобрел особую притягательность?..
Костя не попрощался с еще одним человеком, хотя видел его всего один раз. Но чувствовал: она ждет его. Он решил побаловать себя сладким, пока родители не видели.
