Так, а вот и сокурсники — почти половина группы собралась, несколько столиков сдвинули вместе.
— Привет, биомасса!
— Привет, синий чулок.
— Кх-а-аа! Кх-то прише-ел!!! Кха-кхая чессь для нашшшего болота!
— Окси! О-о-оуу! Оу-кси! Ну всё!
— На рейв-парти у нас нынче тётка — первый класс! И воще, блин, воще — сегодня полный рас-колбас!!!
— О-о-оуу!!!
— Ксю-ха! Ксю-хха!! Ксю-кхы-кхы...
— Ага... Уже наширялись?
— Нет, тебя ждём.
— Совсем мозги кончились? Когда это я с вами ширялась, придурки?
— Да, ты у нас не такая. Но ты, не такая, только намекни — мы тебе...
— Ага, всё бросила, помчалась намекать... Чего там у нас сегодня в меню?
— Да так — всё как обычно...
С сокурсниками Оксана не церемонится. Смысла нет. Это она для них, оперируя понятиями папиного круга, — прекрасная партия. А они для неё — никто, мелочь пузатая. По табели о рангах даже в один разряд никто не попадает. Пример: «Позёмка» охраняется как режимный объект, секьюрити тут высшей категории, контролируется каждый квадратный метр, хозяева отвечают за безопасность гостей в буквальном смысле головой. Первое правило режима: охрану посетителей в клуб не пускают. Плечистые хлопцы и накачанные девицы с резиновыми мышцами дисциплинированно ожидают предписанные к хранению тела в дорогих машинах на утыканных камерами слежения парковках. Есть небольшое исключение: с охраной в клуб имеют право зайти ровно пять человек в мире. Билл Гейтс и Джордж Буш в этот список не входят, на первом месте там стоят дочки президента, а на четвёртом — Оксана Зубова. Кроме того, её охрана может потребовать пересадить посетителей из-за любого столика, если они затрудняют наблюдение за объектом с целью обеспечения его полной безопасности.
Вот вам разница в разрядах.
Но дело, в принципе, даже не в табели о рангах. Ребята из «Ополчения», по определению папы, — «пустое место», однако Оксана общается с ними с большим удовольствием. Потому что они умные, нестандартно мыслят, имеют твёрдые намерения сделать мир лучше, и хотя бы уже за это их можно уважать.
А за что уважать этих бездарных детей вельможных родителей, которые сами по себе, без пап и мам, ровным счётом ничего собой не представляют?
Вот Петя Иванов, сын министра, холёный ленивый красавец, неформальный лидер их группы и полнейший бездарь (уже год как капает слюной в сторону Оксаны, всё какие-то там планы строит, дубина!). Вот выдержка из разговора Оксаны с Петей по существу вопроса:
— Петя, ты чего себе вообразил?
— Ну че, я те вооще, что ли, совсем не нравлюсь, ннэ?
— А ты ещё чего-нибудь можешь, кроме как «зажигать, отрываться, тусоваться, оттягиваться»?
— Ну, ты понимаешь, Окси... Мммэ... Ну, мы сейчас, типа, молодые, надо всё успеть...
— Нет, ты мне ответь конкретно-прямо: на что ты способен?
— Ну, я че-то не понял, вооще, че ты имеешь в виду... Я че, слабо упакован, ннэ?
— Петя, барахло, бабки и крутые тачки — это не твоё. Это тебе папа дал. Этого добра у нас у всех — сынков и дочек — хватает. А вот конкретно тебя: в одних трусах, на лужайке, без всего, что тебе предки дали, — за что тебя, голого Петю, можно не то что бы любить, а хотя бы просто уважать как личность?
— Ну, Окси, ты че-то загнула...
— Если ни одной извилины нет, я тебе сама отвечу: не за что, Петя! Без своего большого папы ты — полный ноль. Ничтожество. До папиного уровня тебе не подняться — папиных мозгов нету, значит, будешь всю жизнь пользоваться его заслугами, паразитировать и впустую коптить небо. Ну и на фиг ты мне нужен, такое недоразумение ходячее?!
Ну вот, примерно в таком ключе. Уважать не за что, скрывать своё отношение нет смысла. Да и приятно это — лениво хамить тупоголовым вельможным отпрыскам, заведомо зная, что проглотят, как миленькие: удачно и едко парировать — мозгов нет, а грубить никто не посмеет, потому что можно тут же, «не отходя от кассы», огрести от охраны...
Сегодня Оксана вела себя примерно. Всем приятно улыбалась, сверх меры не хамила, общалась со знаменитостями и «звёздами» (тут этого добра едва ли не больше, чем сынков и дочерей) и потихоньку налегала на французское шампанское. Не то чтобы исправилась или вдруг в одночасье поменяла мировоззрение... а просто был у Оксаны на этот вечер весьма определённый план.
План простой и бесхитростный: в общих чертах — нализаться в доску и устроить дикий скандал с битьём посуды и всех подряд противных рож, что подвернутся под руку; а также конкретная задача номер два: под шумок крепко отдубасить Петю Иванова.
Насчёт Пети сомнений не было: он длинный, но дохлый, на физкультуру давно забил, злоупотребляет кокаином и регулярно глотает «экстази». А Оксана, напротив, давно и регулярно потеет в популярном среди «верхов» клубе айкидо, ничем не злоупотребляет и, вообще, имеет довольно крепенькую стать.
То есть Петю сделать — раз плюнуть. Пусть потом обтекает, сволочь: тоже мне, красавец, с девчонкой не мог справиться!
А приятно улыбалась всем и вела себя паинькой для того, чтобы усыпить бдительность окружающих и своей охраны. Внезапный удар будет особенно хорош, когда вся эта золотая биомасса нажрётся, наглотается, обнюхается и начнёт благостно гукать и пускать розовые сопли. Вот тогда я вам устрою, сволочи!
Откуда бы это у неё? Сама родом из того же инкубатора, от остальных прочих отличается лишь рангом папы, личным повышенным трудолюбием да чрезмерной вдумчивостью... Спроси сейчас кто — вряд ли даст внятный ответ. Просто, сколько себя помнит, презирала и терпеть не могла всю эту тупоголовую «золотую молодёжь» и трущихся вокруг неё «звёзд», алчных до подачек и дармового угощения. Считала почему-то, что на их месте должны быть другие, одарённые и талантливые, которые действительно заслужили право вести такой образ жизни...
В зале, где «зависала» Оксанина группа, нельзя было разговаривать по телефону: шум вокруг стоял — как на каком-нибудь металлургическом комбинате в самый разгар производственного цикла. Трижды Оксана выходила в просторное фойе поболтать: два по двадцать — для души, с «Ополчением», раз на полторы минуты — по делу, поругаться с мамой.
— Ты там с шампанским полегче! Третий фужер уже пьёшь!
— Мама, я совершеннолетняя! Что хочу, то и пью! Сколько хочу, столько...
— Будешь продолжать в том же духе — всё брошу, приеду и вставлю там всем вашим подавальщикам-барменам! Пусть тебе будет стыдно, что люди из-за тебя пострадали!
— МА-МА!!! О, боже... Да когда, в самом деле, вы уже прекратите мне нервы трепать...
И в таком духе — ещё шестьдесят секунд. До красных пятен на щеках и до еле контролируемого желания с размаху шваркнуть телефон о паркет.
Обычное явление: охрана доложила о ходе культурного мероприятия. Предатели. В обе стороны работают. Неплохо было бы, если бы, допустим, какие-нибудь террористы напали да перестреляли всех к известной матери. Вокруг — трупы, а она — совсем одна. Свобода!
Оксана вернулась в зал, со злости осушила свой на две трети наполненный фужер, сделала официанту пальчиком — «повторить», нащупала взглядом примостившихся через два столика телохранителей и показала им нехороший американский жест. До большего опускаться не стала: бессмысленно. Работа у них такая. Вот помрут папа с мамой, будет она хозяйкой, тогда они будут её слушаться и докладывать о каждом шаге её чад. Если таковые чада вдруг образуются когда-нибудь...
Пока гуляла туда-сюда, многие однокашники, судя по поведению, нюхнули, да не по разу, а некоторые и вовсе приняли общеизвестной дряни с выраженными эффектами. Вели себя как заведённые кем-то механизмы с ограниченной программой: не по-человечьи бодренько отплясывали, дёргаясь, как ужаленные в причинные места, жутко потея и поглощая лошадиные дозы напитков, непринуждённо орали, изливаясь потоками труднопонимаемого косноязычия (а полчаса назад многие двух слов связать не могли — только мычали да «чекали»), реготали неестественными голосами, причём ни с чего, на ровном месте — что называется, «с пальца пёрлись».
Ну за что их уважать, скажите? Такого рода мероприятия Оксана посещает редко, но каждый раз — одно и то же. Через полчаса после начала все нанюхаются-наглотаются, и обстановка начинает напоминать хлев.
Есть мнение, что великие художники и прочие незаурядные творческие личности принимали наркотики, чтобы раскрепоститься, полнее раскрыться, дать своей великой фантазии вольно воспарить над ограниченной плоскостью реальности. И якобы они в эти минуты были просто прекрасны, великолепны, неподражаемы и, вообще, богоподобны. Очень может быть, очень может быть... если есть чему раскрываться и парить.
А если там, внутри, пусто? И мало того, не просто пусто — вакуум, а пустота эта до отказа наполнена душевным мусором, всевозможным хламом и грязью?!
Вот и представьте себе, что будет, если это чудо-юдо папо-мамино вдруг сглотнёт «колёсико» да раскроется, раскрепостится в компании себе подобных.
