Позднее раскаяние. Прошлое не возвращается.
Утром Геннадий позвонил Лане и сообщил о случившемся.
– …Полет в Ташкент не состоится. Надо искать бортинженера.
– Не только из-за этого, – тяжело вздохнув, ответила Лана. – Беда не ходит в одиночку. Ночью арестовали Аскарова. Оказывается, он брал в отряд за взятки. Принимай дела и наводи порядок.
Вот так вводная! Но ничего не поделаешь. Работа есть работа.
Он все-таки отправил в этот день в полет Лаптева и Соболева. Лучше бы не отправлял! Поистине, беда не ходит в одиночку.
Экипаж Лаптева вернулся на свой аэродром на третий день. А с экипажем Соболева на обратном пути из Южно-Сахалинска в районе Тынды пропала связь. Второй день над тайгой кружат самолеты и вертолеты – пока никаких следов.
Обломки самолета нашли через неделю. Все члены экипажа погибли. Комиссия начала расследование. По тому, что самолет не загорелся, можно было судить о правильных действиях командира: перекрыл пожарные краны, планировал плавно, на минимальной скорости, сбивая верхушки деревьев, пока не разломился о стволы.
Почему Николай не передал на КДП о случившемся? Либо отказала связь, либо так был занят пилотированием, что не успел.
Больше всего Геннадий грешил на технику: старая, как говорится, латаная-перелатаная. Груза было в самолете, как сообщили сахалинцы, более чем на десяток миллионов рублей. Дополнительный долг директрисы дышащего на ладан концерна. Жаль было ее, но больше Геннадий жалел Николая Соболева и членов его экипажа. Лана вывернется, Дмитрюков поможет, а летчиков не вернуть.
Он просматривал документы летного состава отряда в кабинете Аскарова, когда туда вошли трое военных в летной форме и двое в милицейской. Старший, полковник, положил руку на папки и сказал непререкаемо:
– Документы изымаются комиссией по расследованию катастрофы. Прошу сдать ключ от сейфа и кабинета. Я – председатель комиссии, полковник Гусаров.
Геннадий ждал нечто подобное, но такой быстрой реакции начальства не предвидел. Выложил ключи на стол, спросил:
– Разрешите идти?
– Идите, – кивнул полковник. – Далеко не уходите, вы нам понадобитесь.
Понятное дело. Придется теперь сидеть в офисе, как на привязи.
Направился в приемную директрисы. У нее в кабинете, как всегда, находились люди. Он дождался, когда та освободилась.
Лана встретила его ласковой улыбкой, чмокнула в щеку.
– Почему вид кислый? Комиссии испугался? Положено. Ты-то ни к катастрофе, ни к деятельности Аскарова никакого отношения не имеешь. Дмитрюков завтра сам прилетит. Так что ищи себе бортинженера и готовься к командировке в Ташкент. Товар заказан и ждет нас. Да, вот еще что. Трупы членов экипажа «Ан-72» привезут сюда. Хоронить нам придется. Возьми на себя обязанность.
– Уволь, Ланочка. Я никогда этим не занимался. Да и свой экипаж надо готовить, искать бортинженера.
Лана подумала, потерла подбородок.
– Хорошо. Поищу другого. Вечером приходи. Не ранее двадцати одного.
Он приветствовал ее решение взмахом руки и удалился.
Комиссия еще работала в корпорации, но с прилетом Дмитрюкова энтузиазм, с каким начал было Гусаров, приутих, и Геннадию поступила команда лететь в Ташкент. Бортинженера пришлось взять из экипажа Лаптева, который отчитывался после полета в Турцию и никуда пока не планировался.
Владислав Дроздов, сорокапятилетний мужчина, летал на разных типах самолетов, только на «Ил-76» имел налет около тысячи часов. Как бортинженер характеризовался положительно, по характеру был горяч и вспыльчив, это проявилось при знакомстве с экипажем. Борттехник Савочка попытался не согласиться с мнением бортинженера, который, напоминая обязанности подчиненного, требовал неукоснительного выполнения его распоряжений.
– А если вы ошибаетесь? – задал вопрос борттехник.
– Я и отвечу! – резко ответил бортинженер. – Ваше дело выполнять, что я требую. За двадцатитрехлетнюю работу с техникой, слава богу, еще не ошибался.
Савочка недоверчиво и с ухмылкой покачал головой. Дроздов увидел это, побагровел, но промолчал.
Надо обратить внимание на его характер, отметил про себя Геннадий.
С прилетом Дмитрюкова встречи с Ланой прекратились. Геннадий переживал, злился на себя, ругал: кто она тебе, что ты места себе не находишь? Успокойся, найди себе другую. Разве мало других красивых, умных девушек. Понимал: да, немало. Но где они, нет у него времени искать их. И желания нет. А Лана… Она будто прикипела к сердцу, и появление Дмитрюкова тупым ножом вонзилось в грудь. Ночью не спится, и днем он ходит с тупой головой, как после бурного похмелья. Перед тем как ложиться спать, стал выпивать по рюмке водки. Помогало мало, и день проходил в неменьших душевных муках. А тут еще похороны экипажа Соболева. Летчиков привезли в цинковых гробах, не открывали, выставив в изголовье портреты.
Народ на похороны собрался чуть ли не со всего Ижевска. В Доме культуры, где были выставлены гробы, негде было повернуться. Прилетели родственники членов экипажа, друзья. И столько было слез, что Геннадий еле сдерживал рыдания. Никто из членов экипажа не был ему близким другом, даже Соболев, с которым он летал в одном самолете, жил в Бутурлиновке в одной комнате. И только теперь, когда его не стало, он почувствовал большую утрату. Соболев был добрый, отличный парень, готовый в любую минуту прийти товарищу на помощь. И вот его нет. Порядочные, исполнительные были и другие члены экипажа. Такая неожиданная и коварная смерть…
Лана приехала на похороны, выразила сочувствие родным, выделила им по пятьдесят тысяч рублей. На большее не расщедрилась – сама в долгах как в шелках.
Геннадий обрадовался, когда дежурный передал распоряжение Властелины готовиться к полету…
В Ташкенте уже давно буйствовало лето. Металл самолета за несколько минут после посадки и выключения двигателей накалился так, что обжигал руки при прикосновении. После ижевского свежего воздуха дышать было трудно. Геннадий, вылезая из кабины, почувствовал, как обливается потом.
К нему подошел бортовой инженер.
– Жарковато, Геннадий Васильевич? – спросил с улыбкой. – А в полете ничего не уловили?
– Да вроде в кабину никто и ничто не залетало, – пошутил Геннадий.
– А как подвывал четвертый движок, не слышали?
– Нет. Разве было такое?
– К сожалению.
– И что это?
– Надо разбираться. Может, с наддувом, может, с электроникой. Так что назавтра вылет не планируйте, дело серьезное. Сегодня я просмотрю кое-какие документы, а завтра с Савочкой и Анучиным займемся непосредственно двигателем.
– Давайте. Нужна помощь – свяжитесь с инженерной службой аэродрома.
– Надеюсь, сами справимся.
Экипаж разместился в международной гостинице, что на краю аэродрома. Обедать спустились в ресторан. Не успели занять места за столом, как к Геннадию с распростертыми руками бросился молодой мужчина в летной форме:
– Гена, здорово, какими судьбами?!
Геннадий еле узнал Влада Супруна, однополчанина, который после окончания высшего летного училища прибыл в эскадрилью незадолго до ее расформирования.
– Здорово, – обнял его Геннадий. – Вот, в гости прилетел.
– Здорово! И я летаю. На винтокрылых, но все равно здорово. А ты вон на том, что недавно приземлился?
– На нем.
– Возьми меня вторым пилотом. Ты же знаешь, летал я неплохо. Вертолет – не моя стихия.
– Я всего лишь командир экипажа. Давай поговорим об этом позже, я в триста пятом номере.
– Хорошо. Обедай, я зайду.
Геннадий помотал головой.
– Я очень устал. Ночь почти не спал. Дай отдохнуть. Заходи вечером.
– Договорились. – Супрун удалился к своей компании.
Геннадий всегда радовался встрече с бывшими сослуживцами, а в этот день не хотел никого видеть. И не только из-за того, что устал; похороны, Дмитрюков не выходили у него из головы. Обедал он без всякого аппетита, а вернувшись в номер, принял холодный душ и голым лег в постель. Мысли все еще бурлили в голове. Лана почти в открытую говорила о желании стать его женой. А что получается? Женой с запасным любовником? И сколько это будет продолжаться? Он понимал, она зависима от этого столичного номенклатурного гангстера, зачем же держать за лоха любимого, как она уверяла, человека. И что ему делать? Да, он любит ее, но облизывать губы после других – уволь.
Уйти бы в другой отряд. Куда? Всюду идет сокращение. Не хватает самолетов, топлива, запчастей. Куда катится авиация, что с нею будет завтра? Может, в космонавты податься? Не возьмут, староват. А здоровьем, силой он еще потягается с двадцатилетним. Здорово было бы слетать еще в космос! Тогда не грех и в отставку…
…Космический корабль, разрывая черные грозовые облака, несся ввысь. Временами слева и справа сверкали молнии, Геннадий крутил штурвал (космический корабль, как самолет, был с ручным и ножным управлением), уходя от гроз то влево, то вправо.
