— Это еще что? — удивился Михаил.
— Далеко, в глубине джунглей, — оценил расстояние Борисыч. — Слушай, молодец, а не твой ли самолет это?
— Точняк! — Миша хлопнул в ладоши и поднял большой палец. — Я его уделал. В натуре, братва! Ха-ха, во ништяк! Полный атас! Я самолет сбил! Пацанам расскажу — не поверят!
Ни у кого не нашлось сил радоваться вместе с Михаилом. Все остальные отнеслись к победе над самолетом с усталым равнодушием…
Они гребли молча, остервенело. Приходилось продвигаться кормой вперед, что не прибавляло скорости. Ритм друг другу они уже не задавали, работали досками как придется. От гребли освободили Вову и Татьяну. Медленно, но берег приближался — куда ему деться…
Никто не выскочил из лодки, когда они вышли на мелководье и можно было уже разглядеть песчаное дно. Они дождались, пока днище заскребет по песку и лодка остановится. Лес начинался метрах в пятидесяти от полосы прибоя.
— Хватайся за леера. Тащим лодку под деревья.
Никто не стал спрашивать Алексея: а зачем, почему не бросить ее прямо здесь, у воды? Все взялись и потащили. Благо без мотора и все же в основном надутая.
Едва оказавшись в тени буйной, ветвистой зелени, они в изнеможении повалились кто на что. Сил ни у кого из них не осталось.
* * *
Дон Мигель вошел в аппаратную, когда почувствовал, что к нему вернулось хладнокровие. Диего сидел за столом и курил сигару.
— Что? — спросил его, закрывая за собой дверь, дон Мигель Испартеро.
— Он разбился. Наверняка. Перестал понимать меня раньше, чем я смог сказать ему про аптечку. И про что-нибудь еще. Понес какую-то ахинею. Бессвязное бормотание. Отдельные слова. Потом замолчал, ну а рация его продолжала работать на прием. Кончилось все жутким треском из динамика. И все. Так и молчит. Мертво молчит.
Дон Мигель придвинул свободный стул к столу, сел, помассировал плечо.
— Неудачное время для большой охоты, Диего. Старая рана говорит мне, что на носу сезон дождей. Если мы не найдем их сейчас, то не найдем уже никогда. Даже их трупы. Надо торопиться.
— Предвестника еще не было, Мигель, — успокаивающе напомнил Марсиа. — Когда он придет, тогда и можно будет паниковать.
Предвестником в этих краях называли странное природное явление — за несколько суток до того, как на колумбийскую землю обрушатся ежегодные ливневые потоки, поливать будет в течение суток-двух, потом наступит затишье на несколько дней, лишь потом хлынет по-настоящему.
— Никто и не паникует. — Маэстро развернул карту. — Давай исходить из того, что русские все-таки отделались от акулы, пока живы и находятся где-то в этом, — босс ткнул пальцем рядом с воткнутой в карту булавкой с красной головкой, — участке. Итак, они высаживаются на берег… и что? И поворачивают в сторону границы с Панамой? Разумно. Значит, перекрываем побережье здесь и здесь.
— А если они еще более разумны, — возразил Марсиа, — то поймут, что мы должны их ждать как раз таки на границе. И…
— И?
— И пойдут либо в глубь территории, либо вдоль берега — до ближайшего прибрежного населенного пункта. Второе вероятнее — ночью в лесу не очень-то сладко…
— Согласен. А ближайший береговой населенный пункт у нас… — он наклонился вперед, — вот, Сан-Катарино, пять сотен километров по прямой. Однако!
— Постой, Мигель. — Диего тоже склонился над картой. — Смотри, а это что? Дорога? Ну да, дорога от побережья к городу… к городу Текесси. И до Текесси этого километров сто пятьдесят, если по дороге. А прямиком и того меньше, где-то шестьдесят-семьдесят. Интересно, Мигель, зачем здесь дорога?
— Ну, не знаю. Может, на берегу погранзастава, маяк, какое-нибудь село — слишком маленькое, чтобы быть отмеченным на карте.
— Но наши друзья, если мы правильно угадали их маршрут, эту дорогу пересекут, верно?
— Молодец, Диего. Значит, распорядись поставить посты вдоль дороги. На побережье, вот тут, вот здесь, на развилке, и отправь людей в этот Текесси.
— Извини, Мигель, — развел руками Диего. — Не могу. Перекрыть путь к границе и эту дорогу — еще куда ни шло, но чтобы занять все подступы к городу у меня просто не хватит людей.
Маэстро секунду подумал и изрек:
— Ладно, занимайся дорогой и границей. Я пока свяжусь с Падре и нижайше попрошу подкрепления. Заодно попрошу катер у пограничников — пусть вдоль берега покрутятся, может, и найдут какие-нибудь следы. А потом мы с тобой сами переместимся в этот Текесси. И если… — Он запнулся, помолчал. — Молю Бога, чтобы мы не ошиблись, Диего, чтобы мы правильно все рассчитали, иначе… Прикажи подготовить мне машину с шофером: у меня больше нет самолета. Твой Нуньес принес паштейги. Они на столе в гостиной. После сходи, а то остынут…
— А ты?
— А я лучше напьюсь крови этих треклятых русских.
— В таком случае, Мигель, желаю тебе не помереть с голоду, — улыбнулся Марсиа.
Маэстро посмотрел на него так, что Диего мигом стер улыбку с лица.
— Не советую тебе так шутить, Диего, — тихо сказал он. И вышел.
Агент «Неваляшка»Мы все выдохлись. Даже я, человек вроде бы тренированный. Мне тоже необходимо время на восстановление. Может, чуть меньше, чем остальным. Однозначно — без воды и еды мы долго не протянем. Люди начнут падать, и поднять их будет невозможно. Падать… Чтобы еще раз упасть, им надо сейчас подняться, после «морских приключений». В чем нет сомнений — сейчас пойдут истерики. Истерики и разбор полетов — кто виноват в нашем бедственном теперешнем положении. Придется участвовать… Хорошо, если истерика случится с кем-то одним. А если со всеми? Истерика даже одного из них может закончиться всеобщей сварой. Может. Их психические резервы на пределе. Или: все закончится всеобщей апатией. Они уже на пороге такого состояния, когда все равно, что с тобой будет, лишь бы сейчас не трогали, не заставляли куда-то идти, что-то делать. Дескать, нет сил, дескать, настолько плохо. Иногда человека в таком состоянии и под дулом не поднимешь. Мне от «персоны» уходить нельзя. Но вот только «персону» с собой не уведешь. Варианты? Придумаем на ходу. Но раньше, чем минут через пятнадцать, никто даже и бровью не шевельнет от усталости. А вот мне необходимо себя заставить и шевелиться, шевелиться, не сидеть сиднем…
Первым пошевелился Вовик. Минут через десять. Он, до этого лежавший мертвым поленом, вдруг встрепенулся, поспешно полез в карман шорт и вытащил сигаретную пачку. Выглядела она жалко: смятый верх, промятые края. Первая выуженная сигарета была надорвана посередине. Разломив ее до конца, большую часть Вова сунул в рот, меньшую запихнул обратно в пачку. Закурил. После второй затяжки сморщился, как от зубной боли, и выплюнул сигарету. По тому, как он положил руку на лоб, любой мог бы сделать верное предположение, что у парня заболела голова. Но никто на парня не смотрел.
Вова прилег совсем ненадолго, потом вскочил, подкинутый с земли новой идеей. Схватившись за не слишком толстый ствол некоего деревца с длинными, тонкими листьями, он затряс его, как Мишка Квакин — яблони. Вот тут уже на парня обратили внимание.
— Что ты херней маешься? — оторвал голову от резинового борта Алексей.
Повернув голову влево-вправо, он осмотрелся.
Они вломились в прибрежные заросли, углубились в них метров на десять. Океан проглядывался за тонкими стволами и листвой, за лапами папоротников и за гигантскими лопухами.
Интересно, видно их с воды? Лодка и их тела утопали в траве. Траве насквозь чужой. Совершенно неузнаваемых, диковинных форм (всплыли со дна памяти какие-то детские экскурсии в Ботанический сад), гуще и выше той, что растет на родных просторах. Деревца вокруг и рядом произрастали в основном жиденькие, размерами (и только ими) напоминающие наши молодые осинки.
— Думал, может, там вода скопилась в листьях, — объяснил Вовик. — Пасть рвет от сухоты.
— Ксанф, выпей море, — донесся тихий голос Татьяны. И никак он не мог быть громким. Сознание девушки заволок туман, как если бы она на ринге пропустила нокаутирующий удар. Сквозь стелющуюся под закрытыми глазами муть проступали разрозненные образы: глумливая акулья пасть, ведро с колодезной водой, улыбающаяся стюардесса, объявляющая посадку, крыльцо университетского филфака. — Боже мой, где-то на свете есть античная литература…
— Хренатура! — с трудом приподнялся на локтях Михаил. — Я очень хочу знать, из-за какой падлы я тут помираю. Кто в этой долбаной Колумбии меня ракетами вздумал плющить!
— Ты же говорил — из-за тебя весь шухер? — вяло произнес Алексей. В этот момент к нему перебралась Люба и возложила голову на мужскую грудь. Мужская рука в ответ опустилась на ее спину, погладила.
— Говорил, — легко согласился Миша. — Один я выворачивался. Ну, еще Любка лепила про свои дела. А вы все темните… Ну что ты на меня шары выкатил?!
