– Как думаешь, долетим?
Старший лейтенант Вадимиров только плечами пожал:
– Куда-то долетим… Знать бы, куда…
– Ты справишься… Чувствую… – Семарглов попытался придать своему голосу полную уверенность и говорить так, как говорил с ним самим майор Солоухин, убеждая, что Василий Иванович курить бросил и никогда не начнет.
Вадимиров усмехнулся:
– Ты когда-нибудь гулял с чужой собакой? Злой, сторожевой…
– Я собак никогда не держал. Вообще с ними общаться не умею.
– У меня друг однажды в госпиталь угодил… Ногу сломал… Жена его с собакой справиться не может. Кавказская овчарка… Не удержит просто… А собака такая, что намордник себе нацепить не позволяет… Правда, «строгий» ошейник[17] терпит… Но там шерсть такая, что ни один шип не проколет… Попросили меня с собакой гулять… Она меня немного знала и терпела… Я гулял… И каждый раз, как на поводке вел, думал, что вот-вот на меня бросится… Сейчас ощущения такие же… Что у этого «шмеля» на уме?..
Вадимиров держал рычаг управления двумя руками. Сидел напрягшись и даже, все в том же напряжении, слегка вперед подался. И обильно потел. Не от страха, а от понимания своей неспособности изменить ситуацию. Отвечай он только за одну свою жизнь, Александр Владимирович чувствовал бы себя спокойнее. Но он взял на себя ответственность за жизнь всей группы. Взял – и только что чувствовал себя героем. Рано почувствовал… Героем себя чувствовать можно только тогда, когда дело будет завершено и взвод спокойно покинет вертолет…
Рядом раздался стон. Едва слышный, приглушенный шумом винтов и громкой вибрацией корпуса вертолета. Но оба старших лейтенанта этот стон услышали. Семарглов сразу оказался за креслом, осторожно пошлепал второго пилота по щекам.
– Капитан… Капитан…
Тот открыл глаза.
– Летим? – Хриплое слово слышно не было, но понять его можно было по движению губ.
– Летим…
Капитан застонал снова и опять закрыл глаза… И непонятно было, в сознании он или нет…
Вестовой ладно хоть не закашлялся, а только запыхался. Должно быть, быстро бежал. Значит, с вестью не радостной, потому что с радостной вестью или вообще без вестей люди могут себе позволить не торопиться.
Майор Солоухин даже встал вестовому навстречу, не слишком опасаясь, что командир душманов, имеющий бинокль, надумает вверх посмотреть. У него нет причин опасаться засады. Он считает, что советские подпирают сзади. Они в самом деле подпирают. Но не только сзади. Однако на иное видение у командира душманов не хватает, видимо, воображения и военной грамотности, и это его подводит…
– Товарищ майор… – Вестовой перевел дыхание.
– Рассказывай… – Майор опять невольно глянул на небо, хотя только что усилием воли боролся с этим своим естественным желанием. Маленькую тучку, так похожую на человеческий глаз, разогнало ветром. Вздох облегчения сорвался с уст майора помимо его воли.
Вестовой дыхание наконец-то перевел и начал докладывать:
– Идет колонна. Тоже пешая… Больше двухсот человек… Еще далеко… Капитан сказал, что пропустит и двинет следом поверху… У него есть такая возможность… Поверху тропа проложена… За спиной он эту тропу заминирует… Но у него всего одна мина с собой. Будет делать «цепочку»[18] до узкого места…
– Понял. Далеко, на всякий случай, не отходи… Посиди с радистом… Радист!
Младший сержант, как черт из табакерки, выскочил из-под скалы. Глаза, как у пьяного таракана. Как ни старался Солоухин, облако в форме глаза произвело на младшего сержанта впечатление, которое обычно и производит привидение.
– Что в штабе? Связался?
– Только что разговор закончил… Полковник Раух, товарищ майор, выехал на аэродром кого-то встречать. Его ищут. Как только свяжутся, нам сообщат.
– И без него никто решить вопрос не может? Дожили…
– Всеми полетами только полковник распоряжается.
Что полетами распоряжается сам полковник, Солоухин и без того знал. Но поворчать на ситуацию хотелось. Хотя бы для того, чтобы радиста отвлечь и не пустить среди других солдат мистический шепот. Шепот может оказаться пострашнее лобовой атаки душманов. И так без вертолетов положение может стать непредвиденно трудным. Раух, конечно, не ждал никаких осложнений от операции, на которую отправился майор Солоухин. И потому не контролирует ситуацию. Тем более что первоначально разговор о поддержке с воздуха не заходил – задача не выглядела туманной.
– Связывайся с десантурой. Пусть поджимают плотнее. Скажи, к «духам» идет подкрепление. Более двухсот стволов. Надо завершить дело раньше… После этого снова выходи на штаб. Запрашивай волну аэродрома. Свяжешься, меня позовешь… Буду просить напрямую…
– Понял, товарищ майор…
«Черт» нырнул в свою «табакерку». Через минуту рация запищала, а Солоухин снова приник к биноклю. Колонна душманов стала передвигаться совсем медленно. Должно быть, десантура не могла атаковать более активно. В принципе, передвижение с минометами всегда затягивает атакующие действия. И оставить минометы на дальних позициях нельзя, потому что повороты ущелья сделают застрявшую переносную артиллерию опасной только для своих, кто еще за поворотом скрыться не успеет. Но десантники, судя по звукам стрельбы, как раз в этот момент перемещались. Минометный обстрел прекратился. Значит, и второй заслон подавили тоже успешно и выходят на новую позицию.
Нерешительность командира душманов бросалась в глаза. С одной стороны, ему хотелось поддержать оставленных в прикрытие бойцов, при этом он сильно надеялся на подкрепление, уже вышедшее, как, должно быть, сообщили командиру по связи, в его сторону, и потому надеялся сберечь основные силы. С другой стороны, вступать в бой всеми силами против десантников, численный состав которых он не знает, это совсем не то, что расстрелять десяток плохо вооруженных чиновников местной администрации. Для этого нужно иметь и храбрость, и умение воевать. А командир, судя по нерешительному отступлению, был лишен первого и не обучался второму, потому что иначе бы он не ставил такие бездарные заслоны, обрекая своих бойцов на неминуемую гибель.
Солоухин, издалека наблюдая за командиром душманов, уже определил, как тот поведет себя дальше. И не ошибся. Прозвучала команда, и колонна двинулась быстрее. Но время уже было потеряно безвозвратно. Десантники появились из-за поворота ущелья. Причем появились не только на дороге, но и по краям ее, на высоких скалах, отыскав пути подъема и возможность передвижения верхним уровнем. Впрочем, это могло быть ошибочным решением командира десантной роты. Момент передвижения поверху обязательно должен быть только эпизодическим, потому что перелетать со скалы на скалу даже десант не может. Следовательно, верхним бойцам, если они не найдут подходящего спуска, придется возвращаться туда, где такой спуск есть, может быть, до самого места подъема. Это распыляет силы и ослабляет позицию.
Все так и произошло. Сразу после поворота верхние десантники начали обстрел уходящей колонны, но остановились на месте, «забуксовали» в то время, когда нижние ряды продвигались вперед стремительно. Колонна душманов уходила с потерями, перестав уже быть колонной и превратившись в толпу, и верхние огонь прекратили. Им пришлось искать возможность для спуска, а ближайший склон такой возможности не давал.
А тут из-за поворота и минометы вытащили, и следом ящики с минами. Собрать и установить сами орудия – дело недолгое. Найти ровное место для опорной плиты, жестко выставить треногу, установить ствол, и можно стрелять. Остается только навести прицел. Чем минометчики и занялись…
Первая мина пропела свою скорую песню и попала в скалу слишком высоко над головами душманов. Если кого-то и достало этим взрывом, то исключительно осколками камней, посыпавшихся на головы. Вторая мина исполняла свою угрожающую песнь дольше, но это был очевидный перелет. Минометчики не стали делать классическую «вилку» на одном миномете. Сразу за второй миной полетела третья, пущенная из другого ствола. Эта мина немного не долетела до цели. Но общий для всех орудий прицел был установлен. Одновременно стрелять начали только два миномета. Душманы падали под визг мин, однако разрывы все же прореживали их ряды основательно. После разрывов они пытались бежать, но по мере передвижения вперед попали под прицел второй пары минометов.
Майор Солоухин, словно в учебнике читал, выделял и отмечал откровенные ошибки командира душманов. Не для того, чтобы похвалить себя за определение чужих ошибок, а просто просматривая возможности дальнейшего хода боя.
Перед ними оказался не профессиональный военный, Солоухин понял это еще тогда, когда получил сообщение от десантуры, что душманы, имея в наличии только сотню бойцов, оставили в прикрытие два десятка, а еще два десятка, грубо говоря, в прикрытие прикрытия. Неграмотный ход… Это значило только одно – положить людей под мины и под пули. Следовало бы или полностью, всем отрядом, занимать оборонительную позицию среди скал, желательно с какой-то одной стороны, чтобы вести по десантникам концентрированный огонь, или же оставить засаду всего из десятка бойцов. В этом случае сначала пятеро первых выполняют роль заграждения, пятеро вторых прикрывают их отход. Потом пятерки меняются местами. Больше пяти человек – это уже лакомая цель для любого минометчика. Хоть кого-нибудь мина своими осколками да достанет. Пятерым же гораздо легче рассредоточиться и укрыться.
