У отставного генерала не было не только сил, но и желания, чтобы подняться, принести из сарайчика большую елку и установить ее вот здесь, на первом этаже, в гостиной. В одной из дальних комнат, на верхних полках шкафа стояли картонные ящики с елочными игрушками и украшениями, которые едва ли не приходились ровесниками Амвросию Отаровичу. В этих же ящиках лежала вата, усыпанная пожелтевшими прошлогодними иголками.
«Нет, надо все же себя заставить. Надо превозмочь предательскую стариковскую вялость и заняться приготовлениями к Новому году! Не собрался же я умирать в году нынешнем!»
Из всех праздников отставной генерал любил один-единственный. Он скептично относился ко всевозможным старо-нововведениям: к церковным датам, к революционным праздникам, к дням Защитника Отечества, Независимости и прочей политической дребедени. Он был глубоко убежден, что все эти праздники будут отменяться, вновь устанавливаться, переноситься на другие дни и вот только Новый год – праздник, который всегда наступает в одно и то же время. Для политиков и для народа.
Как ни странно, свои дни рождения Амвросий Отарович тоже не любил, а вот к Новому году еще с раннего детства относился с каким-то удивительным восторгом, воспринимая его наступление почти благоговейно.
«Ну что ж, вставай, вставай. Надо идти на улицу, надо пересечь двор, открыть скрипучую дверь сарая и внести в дом елку. Сразу же запахнет хвоей. Ты же любишь этот запах, Амвросии, любишь? Ты всегда любил запах хвои. Это только в последнее время, может, какие-нибудь лет десять-пятнадцать запах хвои у тебя ассоциируется с запахом смерти. Вернее, с запахом похорон. Ну, вставай же, не ленись! Не понесешь себя сам – тебя понесут!» – приказал себе отставной генерал.
И подчинился приказу. Амвросий Отарович поднялся с кресла, несколько мгновений постоял, сцепив длинные пальцы стариковских рук и глядя на яркое пламя в жерле камина. Потом вышел в прихожую, где нахлобучил на голову шапку, накинул на плечи полушубок, сунул ноги в валенки и не спеша двинулся к сараю. Под ногами приятно поскрипывал снег, морозный воздух щекотал ноздри.
– Ну вот и слава Богу, – сказал себе старик, открывая сарайчик. Сквозь маленькое окошко, затянутое, словно тюлем, серебристой изморозью., пробивались лучи зимнего солнца.
Они падали на елку, аккуратно обвязанную шпагатом. Старый генерал взял дерево и бережно понес в дом. Он достал из кладовки ржавую крестовину, положил ее на пол, точно на то место, куда крестовина устанавливалась каждый год, а затем, сходив в кладовку, вернулся с тяжелым молотком и четырьмя большими гвоздями. Гвозди вошли в отверстия в досках пола, и крестовина была надежно прибита.
– А теперь я возьмусь за тебя, красавица…
В тепле гостиной ель расправила лапы и действительно стала очень красивой – пышной, изумрудно-зеленой. Ее неровная вершина почему-то напомнила Амвросию Отаровичу библейский семисвечник.
«Откуда только такие мысли в голове?» – изумился отставной кагэбист.
Он острым маленьким топором обтесал конец елового ствола и вправил его в трубу, приваренную к крестовине. Елка стояла крепко.
В большой, ярко освещенной комнате остро и пронзительно запахло зимним лесом. Запахло детством, праздником… Амвросий Отарович с удовольствием втянул носом этот дурманящий аромат и, прикрыв глаза, вздохнул.
«Еще один Новый год встречаю в одиночестве».
Он мог бы, конечно, вызвать на дачу домработницу, мог бы принять приглашение на праздник Совета ветеранов, но не захотел делать ни того, ни другого. Старик Лоркипанидзе с философским смирением относился к своему одиночеству.
Он еще раз вдохнул еловый запах.
– Ну, а теперь, красавица, можно, я тебя наряжу?
Станешь еще красивее.
Амвросий Отарович пошел в дальнюю комнату, установил возле шкафа аккуратную деревянную стремянку и начал бережно снимать с верхних полок большие картонные коробки. Они были на удивление легкими, почти невесомыми. Перенеся их в большую комнату и поставив на стол, генерал открыл одну из коробок.
В гнездах из стружки лежали разноцветные стеклянные шары с шелковыми ленточками, золотые еловые шишки, зайчики с барабанами и снегири. Амвросий Отарович улыбнулся им, как старым друзьям, и в этот момент услышал, что к воротам дачи подъезжает автомобиль.
«Что за дела? Вроде не приглашал никого…» – подумал генерал.
Он подошел к окну, отодвинул тяжелую плюшевую штору и посмотрел на улицу.
За штакетником ворот серебристо поблескивал светлый капот иномарки. Задняя дверца открылась, из машины выскочила девочка, одетая в отороченную нарядным мехом дубленочку. Конечно, это была Анечка Быстрицкая.
– Вот это да! – хлопнул в ладоши Амвросий Отарович. – Вот так сюрприз! Ну, Глеб, ну порадовал!
Амвросий Отарович заспешил встречать гостей. Он вышел на крыльцо в наспех накинутом овчинном полушубке.
– Ба, вот не ожидал! Что это за красивая девица приехала к старому деду в гости? Да это же красавица Аня!
– Это я, я, Амвросий Отарович! Я! – закричала Анечка, пытаясь как можно быстрее справиться с хитроумной задвижкой на калитке.
– Вспоминай, вспоминай, как она открывается.
– Не получается.
– Приезжать нужно чаще.
– Это говорите маме и дяде Глебу.
Вслед за Аней из машины вышел Глеб Сиверов, открыл заднюю дверцу и помог выбраться Ирине. Амвросий Отарович по очищенной от снега дорожке направился к калитке.
– Какие гости! Вот не ожидал! Даже во сне не мог увидеть такое чудо!
– А хотели увидеть, Амвросий Отарович? – улыбаясь, шел навстречу старику Глеб.
– Еще как хотел! А теперь вижу наяву. Дай я тебя обниму!
Старый отставной генерал прижал к себе Глеба, похлопал его по плечам.
– Я думал сперва предупредить, а потом решил, что лучше без звонка – а то бы вы стали специально готовиться…
– Вечно ты так.
Казалось, вот-вот из пронзительно-голубых, совсем не старческих глаз генерала брызнут слезы радости.
Амвросий Отарович подошел к Ирине, галантно поцеловал ей руку – так, как это мог делать лишь старый Лоркипанидзе.
– Никогда не верь ему, – он кивнул на Глеба, – если он скажет, что сердит на тебя. На тебя сердиться попросту невозможно.
– Я так рада, что Глеб привез нас к вам!
– Когда – теперь или в первый раз?
– И тогда и теперь.
Анечка мячиком прыгала возле старика.
– Так вы не ожидали! Не ожидали, Амвросий Отарович, а? Признайтесь!
– Не ожидал, моя родная, не ожидал! Ну, ты и подросла! – он нагнулся и к удивлению Глеба и Ирины, легко подхватил Анечку, подержал на руках несколько мгновений, чмокнул в розовую пухлую щеку.
Девочка взвизгнула от колючего прикосновения седых усов, замахала руками, и Амвросий Отарович опустил ее на дорожку.
– Мама, мама, я же говорила, что Амвросий Отарович обрадуется!
– А что, кто-нибудь может подумать, старый Лоркипанидзе огорчится, когда увидит гостей, да еще таких желанных? Ну, проходите же, проходите в дом! Я как раз взялся наряжать елку, так что сейчас нам всем будет занятие.
Старый генерал взял Ирину под руку и повел в дом.
В свежем морозном воздухе разлился тонкий изысканный аромат парижских духов. Глеб двинулся следом.
Ему показалось, что о нем просто-напросто позабыли и Ирина, и Аня.
А Анечка уже была в доме. Когда взрослые подходили к крыльцу, она выскочила к ним и восторженно закричала:
– Мама, мамочка, там у Амвросия Отаровича такая елка! Такая красивая-красивая!
– А мы сейчас посмотрим.
– Да, елка хорошая. Я сам ходил в лес, хоть и далековато. Здешний лесник мой старый знакомый, и у меня была с ним договоренность. Еще летом я ему сказал:
Парамоныч, если я доживу до Нового года, то позволь мне срубить то дерево, которое мне понравится. А я ее заприметил еще летом… Раздевайтесь, раздевайтесь, гости дорогие.
Амвросий Отарович заботливо снял с Ирины шубу.
– Ваша комната, Ирина, всегда ждет вас. Где она, помните?
Ирина с благодарностью улыбнулась старику и нежно поцеловала его в щетинистую щеку.
С приездом желанных гостей дом преобразился. Он наполнился молодыми голосами, детским смехом, и сам генерал Лоркипанидзе, казалось, сбросил пару десятков лет. Анечка увлеченно рылась в коробках с игрушками, вытаскивала то шар, то смешную зверюшку, то сердечко, то непривычного Деда Мороза – Санта-Клауса. Она подбегала к Амвросию Отаровичу и, протягивая ему игрушку, взволнованно выбирала ветку, на которую следует повесить это сверкающее сокровище.
Ирина подошла, с интересом посмотрела на игрушки.
– Какие необычные! Я никогда такие не видела.
– Да, это очень старые игрушки, – Амвросий Отарович бережно взял из рук Анечки ватного белого барашка, обсыпанного розовой пудрой, и повесил на ветку. – Я привез их, когда в июне сорок пятого возвращался из Германии. Они чудом уцелели в разбомбленной вилле.
