– Зачистки непопулярны среди населения, – покачал головой Антипов, – тем более столь масштабные. Армия и спецназ, конечно, будут только рады, но как бы дров не наломать… Да и не похоже, что это местные шалопаи орудуют. Уж больно четко они действуют, точно ими руководят из одного штаба. Тут чувствуется рука опытного офицера.
– Товарищ генерал, разрешите слетать в командировку в поселок Заречный и на месте прощупать обстановку, – вставил Гришин.
– Дался тебе этот Заречный! – вскипел Антипов. – Строишь версию по одному неточно расслышанному слову. Это даже и не версия, а пустой домысел. Никуда ты не поедешь, тут надо работать!
– Слушаюсь, – опуская голову, угрюмо пробормотал Гришин.
Чувствовалось, что, несмотря на нагоняй, он остался при своем мнении.
– Ладно, я дам команду, – махнул на него рукой Антипов. – Пускай там на месте проверят твой Заречный, чтобы ты ко мне больше с ним не приставал. А пока вернемся к тому, что нам известно…
Иван Петрович Травкин был, несмотря на свои пятьдесят шесть лет, мужчина в соку. Черные волнистые волосы – мечта деревенского гармониста – были лишь слегка подернуты благородной сединой. Крепкие щеки горели румянцем, плечи были широки и прямы. А открытый пристальный взгляд выдавал человека несомненно честного и волевого, облеченного к тому же немалой властью.
Путь к этой власти был непрост. Когда-то, в начале семидесятых годов, молодой и горячий Ваня Травкин, комсомолец и активист институтского профкома, из-за хронической нехватки денег, до которых он, надо сказать, был большой охотник, решил подзаработать рискованным и не одобряемым УК СССР способом. Купив в общежитии у негров две пары джинсов по недорогой цене на заработанные в стройотряде деньги, он в субботу отправился на толкучку с невинной целью перепродать их и заработать сорок рублей – размер стипендии. Все началось отлично: первые джинсы «улетели» со свистом, по тогдашнему их дефициту спрос был отменным. Покупатель даже и торговаться не стал, и вместо двадцати Ваня получил целых тридцать рублей. Надо думать, его навар в этот день составил бы не ожидаемые сорок, а все шестьдесят рублей, если бы в дело не вмешался ОБХСС, проводивший в тот день облаву на «толчке». Ваня из жадности и по неопытности пожалел выбрасывать вторую пару, надеясь вынести ее под курткой и продать в общаге. Не вышло. Его «замели» опытные обэхаэсники, да еще и нашли покупателя с проданными джинсами, который поспешно дал показания. В общем, дело получилось громким. Благодаря заступничеству дяди, мелкого обкомовского работника, Ивана со строгим выговором в институте оставили. Но на карьере комсомольско-профсоюзного вожака пришлось поставить жирный крест, что автоматически ставило крест на жизни.
Долгие годы Иван Травкин бесцветно отсидел в конструкторском бюро, довольствуясь скучными междусобойчиками по поводу чьего-то дня рождения и опостылевшей, как зубная боль, любовницей из смежного отдела. А куда было деваться с зарплатой в сто шестьдесят и отсутствием какого бы то ни было движения вперед? Нет, он пытался барахтаться, вылезал с различными предложениями… Да куда там. Клеймо фарцовщика, красными буквами вписанное в его личное дело, висело над ним дамокловым мечом и душило на корню все замыслы. Даже кандидатскую диссертацию не позволили защитить. Такие были времена. Скорее всего, так бы и дожил он до бесславной пенсии, если бы не грянула перестройка, – вечная аллилуйя Михаилу Сергеевичу!
Иван Петрович дождался своего часа. Его старый грех неожиданно стал его основным достоинством. Как же, пострадал от системы. Хотел честно заработать денег, а из него сделали преступника. И кто? Эти подонки из комсомольской верхушки института, гребущие обеими руками все доступные социалистические блага в виде бесплатных путевок на море, квартир вне очереди и всяких премий и доплат. Иван Петрович, чувствуя праведный гнев, принялся клеймить прошлых хозяев жизни со всей горячностью и красноречием человека, долгие годы вынужденного молчать и влачить существование амебы. Но теперь он молчать не мог. Хорошо подвешенный язык, приятная, близкая народу внешность и, главное, честные глаза быстро сделали его известным политиком. Без особого труда он выиграл выборы в областной совет сначала у себя в городе, а затем с такой же легкостью перескочил в Государственную Думу. Там-то он и развернулся по-настоящему, во всем блеске проявив заложенные в него природой способности.
Через несколько лет у депутата Травкина, одного из вице-спикеров Госдумы и лидера организованного им блока «Все вместе», который, правда, в Думу второго созыва не прошел, было две огромные квартиры в центре Москвы, дворец-дача на Рублевском шоссе и весьма круглый счет в одном из швейцарских банков. Тогда же он и сблизился со Львом Осиповичем Бирчиным, чей сказочный финансовый взлет, пришедшийся на середину и конец бурных девяностых, вызывал у него, в общем-то, примитивного хапуги, подлинное благоговение. Лев Осипович сделал популярному в народе вице-спикеру, имеющему репутацию кристально честного человека, деловое предложение, и Иван Петрович, чей аппетит лишь разгорался со временем, не колеблясь согласился. Сразу после заключенного соглашения он принялся усердно лоббировать интересы Льва Осиповича в Думе, отрабатывая более чем щедрые гонорары. Их сотрудничество даже переросло в некое подобие дружбы, которая не остыла и тогда, когда Лев Осипович вынужден был пуститься в бега, спасаясь от российской тюрьмы, куда его засадили бы на очень большой срок. Более того, Иван Петрович стал даже в чем-то незаменим, своевременно принося Льву Осиповичу известия из России, так сказать, из первых рук, что позволяло Бирчину по-прежнему быть в курсе событий российской политики – настоящей, а не газетной, – и даже зарабатывать свой процент на крупных сырьевых сделках. Само собой, любезность Ивана Петровича по-прежнему щедро оплачивалась. Лев Осипович даже подарил ему свой старый реактивный самолет, благодаря которому депутат Травкин в прямом смысле обрел собственные крылья.
Сегодня Иван Петрович, перенесясь через Европу и Ла-Манш за какие-то три часа, примчался к Бирчину по его срочному вызову. Сидя в том самом плетеном кресле, где тремя днями раньше восседал Магомед, он гадал, с какой целью вызвал его на этот раз неугомонный Лев Осипович. Надо сказать, что последнее поручение пришлось не слишком по душе Ивану Петровичу. До смерти когда-то напуганный системой, он не хотел переступать рамки, из которых выйти назад уже невозможно. Чувствуя многоопытной задницей прожженного политика, что и сейчас Бирчин хочет предложить ему что-то не слишком законопослушное, Иван Петрович гадал, как быть. Отказаться наотрез? Гм, Лев Осипович может обидеться и закрыть кредит, что сразу и намного уменьшало платежеспособность Ивана Петровича, привыкшего если не сорить деньгами, то ублажать все свои прихоти, не торгуясь. Согласиться? А что, если там, дома, до него доберутся, так сказать, органы и поволокут на аркане к ответу? Сейчас времена в этом смысле крутые, по приказу Путина его опричники чинят аресты всем подряд. Конечно, депутатская неприкосновенность – не последнее завоевание демократии. Но ведь депутатство не вечно, когда-то придется и отвечать… Сложно, ох сложно было на душе у Ивана Петровича. И посоветоваться не с кем.
Лев Осипович будто не замечал терзаний своего гостя. Любезно угощая его изысканными блюдами, приготовленными французским поваром, он расспрашивал его о сторонних делах, никак не приближаясь к тому главному, из-за чего и вызвал Ивана Петровича к себе.
– Попробуйте вот это, Иван Петрович, – кончиком ножа Лев Осипович указал на неизвестное Травкину блюдо, только что принесенное Стивеном. – Это лосось под тройным винным соусом. Вкус – бесподобный. Попробуйте, вам наверняка понравится.
Иван Петрович положил себе лосося, но вкуса почти не разобрал. Большой гурман, любивший кухню неистощимого на выдумки Жака, он никак не мог расслабиться, чтобы получить удовольствие от угощения. Быстро поглядывая на него, Лев Осипович без труда догадался о тех сомнениях, что обуревали неизменно жизнерадостного, обильно пьющего дорогое вино и поедающего все подряд гостя. Сегодня его будто подменили. Пил он мало, скорее отхлебывал из вежливости. А ел так и вовсе едва-едва, только чтобы не обидеть хозяина.
– Нездоровится, Иван Петрович? – вкрадчиво спросил Бирчин, решив, что хватит тянуть и пора переходить к деловой части их встречи.
– Да нет, не то чтобы… – вяло промолвил Травкин, косясь на него.
– Мы привыкли говорить обо всем прямо, не так ли, Иван Петрович? – сразу пошел в атаку Бирчин, выдвигаясь из кресла. – Без обиняков. Я вижу, вас что-то сильно тревожит. Могу я, на правах старого друга, узнать причину этой тревоги? Или это секрет?
