— Нет у меня никаких сомнений! — Берса удрученно вздохнул. — Просто не тот возраст, чтобы бегать и устраивать диверсии.
— Хорошо, — сосредоточенно над чем-то размышляя, сказал Томсон. — Я не хотел говорить заранее, ведь это могло отразиться на ваших взаимоотношениях…
Берса напрягся. О чем это он? Какие взаимоотношения и с кем?
— Может, отправим вместо него Абдулу? — неожиданно напомнил о себе Крикун.
«А ведь они нас даже за людей не считают! — осенило Берсу. — Захотели — отправили умирать меня. Передумали — поедет Абдула».
— Ничего менять не будем, — с металлом в голосе сказал Томсон и посмотрел на Берсу. — Никто, кроме тебя, не вернется живым. Это уже решено. Операция глубоко засекречена. Мы не хотели раскрывать планы, но придется. — Он выдержал паузу, словно собираясь с духом, и продолжил: — После выполнения уже известных тебе задач группа должна будет выйти в район Пески. Там вы встретитесь с людьми из ополчения, которые были внедрены с территории России. Они танкисты. У всех имеются документы солдат и офицеров Российской армии. Такие же будут и у вас. В условленное время они должны будут угнать несколько единиц техники и вместе с твоей группой выйти к нашим позициям.
— К вашим позициям? — удивленно повторил Берса. — А что, здесь уже есть американские войска?
— Ты понял, о чем речь, — с раздражением сказал Томсон. — В условленном месте мы разместим подготовленное подразделение, которое встретит их огнем. Потом на место боя приедут журналисты, которым будут показаны тела и документы.
— Значит, те люди, которые встретят нас на той стороне, тоже не знают реального положения дел?
— Они уверены, что просто угонят технику и дадут интервью, — пояснил Томсон. — После этого им обещано гражданство Польши.
— Глупцы! — воскликнул Берса. — Даже несведущему человеку понятно, что в Польше не будут прятать таких людей. Это глупо. Рано или поздно о них узнают!
— Им выплатили по пятнадцать тысяч долларов и обещали еще.
— Кто поверит, что русские берут на войну свои документы?
— Кому надо, тот и поверит, — ответил Томсон. — Тем более что все тела будут обезображены. Кровь производит сильное впечатление на европейского зрителя и отключает всякую способность думать.
— В таком случае последний вопрос, — заговорил Берса, следя за реакцией американца. — Как будет выглядеть мое спасение?
— Вот об этом ты и должен будешь позаботиться сам, — ошарашил его Томсон. — Тебе придется действовать по обстоятельствам.
На этом разговор был закончен. Чеченец выбрался из машины, и она двинулась восвояси.
— Строиться, — скомандовал разбитыми губами Гниляк, с опаской поглядывая на Берсу.
— Принято решение отправить вас в тыл противника для выполнения первой боевой задачи, — проговорил Берса, дождавшись, когда Гниляк встанет в строй. — Я вас учил, и мне придется и отвечать за то, как вы справитесь с делом.
— А что за задача? — неожиданно спросил Мосляк.
— Заткнись! — одернул его Гниляк. — Скажут.
— Я рассчитывал, что сумею сделать из вас достойных воинов, — вновь заговорил Берса. — Но не все в моих силах. Больше это зависело от вас.
— Если мы плохо готовы, значит, надо еще учиться, — осторожно сказал Люгер.
— Нет времени, — ответил ему Берса. — Поэтому я вынужден пойти с вами.
Бойцы переглянулись.
— Не удивляйтесь, — продолжил Берса, довольный произведенным впечатлением. — Я ведь несу ответственность и перед вашими матерями. Как мне потом спать, есть, пить, если я буду знать, что недоучил вас и вы из-за этого погибли!
Глава 34
Неотвратимая необходимость
Когда Вахид выглянул в коридор, санитары уже вкатывали тележку в операционный блок. Он дождался, когда за ними закроется дверь, и стал шарить по стене рукой. Теперь Вахид не боялся, что кто-то проснется и поднимет тревогу. Было ясно, что если в палате и остались раненые, то они без сознания. Возможно, им укололи наркотик.
«А если не раненые? Вдруг здесь работают вирусологи, а это зараженные подопытные?»
Однако он вспомнил, что на лицах санитаров не было масок, и мысленно отругал себя. Наконец Вахид нащупал выключатель и надавил на кнопку. Его взору открылись четыре кровати, на двух из которых лежали люди.
Вахид подошел к мужчине, лежащему у окна. Нижняя часть его лица, белая, как кожа ребенка, зияла порезами и разительно отличалась цветом от верхней, почти черной от загара.
«Кто-то небрежно побрил его, — сделал он вывод. — Зачем?»
Вахид тронул шею мужчины. В нем все еще теплилась жизнь. Он приподнял веко. Все ясно, раненый был в состоянии глубокого наркотического опьянения. Уже не таясь, Вахид отбросил простыню. Этот человек лежал на клеенке и был абсолютно голый.
Его грудь тоже была выбрита, а на животе красовались три гигантских пореза с небрежно наложенными швами. Один, на боку, заклеен пластырем. Странно, ран от пуль и осколков у него не было. Вахид перевел взгляд ниже и увидел почти зажившие пулевые отверстия на ногах.
«У Зелимхана тоже были перебиты ноги, — вспомнил он, и тут его осенило: — Как я сразу не догадался! Ранения в конечности, без повреждения внутренних органов, а разрезы в области почек, печени и поджелудочной железы! Да их попросту разобрали на органы! — Вахид посмотрел на свои ноги, и по его спине пробежал неприятный холодок. — Значит, и мне уготована та же участь? Не выйдет!»
Вахид бросил простыню и перешел к следующей кровати. Здесь та же картина. Молодой парень имел точно такие швы.
«Вот уж точно, кому война, а кому мать родна!» — подумал Вахид и развернулся к выходу.
Он уже был в коридоре, когда мысль о том, что Зелимхан может пока еще быть живым, вынудила его остановиться. Вахид оказался перед непростым выбором. С одной стороны, он обязан помочь родственнику. В противном случае ему до конца жизни придется нести этот грех, а потом предстать перед Аллахом. С другой — приказ.
Немного поколебавшись, он вошел в следующие двери и щелкнул выключателем. Здесь было трое доноров. На ближней к нему кровати лежал Зелимхан. Он тоже был тщательно выбрит, открыл глаза и посмотрел на него осмысленным взглядом.
— Ты?! — едва слышно просипел брат.
— Здравствуй, — выдавил из себя Вахид.
— Но как ты здесь оказался? — проговорил Зелимхан одними губами.
— А ты? — спросил Вахид, вглядываясь в валившиеся глаза и удивляясь тому, как за считаные дни может постареть человек.
— Посмотри! — Зелимхан с трудом, словно свинцовую, приподнял руку и сдвинул простыню в сторону.
Увидев гигантский порез на боку, Вахид сжал кулаки.
— Почему ты в сознании? — спросил он.
— Некогда объяснять. Уходи немедленно! Они уже забрали у меня почку и сейчас собираются вырезать еще что-то. Ты спросил, почему я в сознании. Так вот знай, они еще не все у меня взяли. Поэтому мне делают лишь половину укола. Эти шакалы говорят, что любая химия опускает цену на органы. У остальных просто не подходит сердце. Они обречены.
«Какое кощунство! — Вахид стиснул зубы. — Если рассуждать по логике этих нелюдей, то и барана надо резать не сразу, а по частям. Тогда и мясо будет всегда свежим!»
— Чеченцев они боятся забирать, крадут только раненых. А те мусульмане, которые едут из Европы, сразу попадают на стол! Ты понимаешь?
— Да! — подтвердил Вахид, размышляя, как быть дальше.
— В соседней палате курдские женщины. Это просто бизнес. — Он облизал пересохшие губы. — И мы с тобой тоже. Помнишь груз из музея?
Зелимхан за короткий срок на собственной шкуре понял, что ИГИЛ является всего лишь огромным механизмом по зарабатыванию денег.
— Тихо, — попросил Вахид и слегка наклонился к нему. — Мы уйдем вместе.
— Не выйдет! — Зелимхан сморщился, но тут же снова взял себя в руки. — Я все равно не выживу. Мне даже дышать больно. А что будет, когда обезболивающее перестанет действовать?
— Не говори глупости! — повысил голос Вахид. — По дороге я найду наркотик, а в Турции отдам тебя в лучшую клинику.
— Ты не знаешь, — Зелимхан втянул ртом воздух, словно он был раскален. — Нас там не ждут.
— Тебе нельзя говорить. — Вахид огляделся. — Где твоя одежда?
— Зачем она мне? У меня хотят забрать сердце.
— Что ты такое говоришь?
— Не перебивай! — Голос чеченца вдруг окреп, в глазах появился гнев. — Ты должен убить меня!
— Не смей даже думать об этом!
— У меня телефон. Там номер брата Аслана. Передай ему, что я умер как мужчина, — шептал Зелимхан. — И еще скажи, пусть даже не думает идти воевать. Ты же видишь. Ничего хорошего. О каком халифате речь, если даже здесь на всем делают бизнес? Я совершил глупость. Мои близкие не одобряли моего решения и собирались вернуться на родину. Скажи, теперь им снова закрыта дорога домой?
