Ни мгновения не оставалось у Сашки для принятия решения. Рисковать было нельзя — у этих ребят, судя по всему, должно было быть и огнестрельное оружие, поэтому любая неточность могла бы закончиться для Банды весьма плачевно.
И он ее не допустил. В этот день у него вообще все получалось, как в кино, — будто все это было задумано режиссером, а потом точно сыграно актерами. Любое движение во время боя у Банды возникало и завершалось автоматически, как это бывает только у хорошо тренированного бойца.
Заметив тень. Банда в два прыжка достиг двери и, когда Василий Петрович ступил на порог, высоко подпрыгнул, с невероятной силой ударив прямой ногой в открывавшуюся дверь.
Удар был кошмарным.
Дверь из ДСП треснула, не выдержав удара и сбив с ног патологоанатома.
Банда, приземлившись, рванув дверь на себя, распахнул ее. На полу лежал ничего не соображающий, явно не ожидавший удара Василий Петрович. Растерянно глядя на Банду, он даже не пытался встать, не пытался позвать кого-нибудь на помощь. На какое-то мгновение Банде даже стало жаль этого врача. Возможно, он и сам не понимал, в какую историю вляпался, сотрудничая с этой самой Нелли Кимовной.
Но тут Банда заметил скальпель в руках доктора.
Ослепленный ненавистью, парень ворвался в комнату, высоко подпрыгнул и приземлился обеими ногами на грудную клетку прозектора.
Мягко хрустнули ломающиеся ребра, и Василий Петрович как-то сразу обмяк, потеряв связь с этим миром, — сломанные ребра пронзили легкие и сердце. Смерть его была мгновенной и, можно сказать, безболезненной.
Банда вошел в комнату, где ожидала его возвращения Нелли Кимовна.
Она подняла на него глаза, и Банда понял, как выглядит лицо человека, смотрящего в глаза смерти, — вместо симпатичной мордашки Рябкиной он увидел белую безжизненную маску с жутким животным ужасом в остекленевших глазах, с оскаленными зубами и узкими бескровными губами. Банда даже испугался, что Рябкина в любую секунду может умереть просто от разрыва сердца. Это совершенно не входило в его планы, и парень постарался как можно быстрее ее успокоить.
— Ну-ну, Нелли Кимовна, чего вы? Я же не труп. Живой — вот, потрогайте, — он протянул руку, но она в панике отшатнулась.
— Нет, нет, не трогайте меня! Не убивайте! Что вы хотите?!
— Я хочу, чтобы вы успокоились. Выпейте воды, — теперь уже он протянул ей стакан, из которого сам пил всего несколько минут назад, сидя напротив нее со связанными руками. — Выпейте, это вам поможет.
Стуча зубами о край стакана, Рябкина сделала несколько судорожных глотков и перевела дух. Заметно было, что она пытается взять себя в руки, осознать, что же случилось и чем теперь ситуация оборачивается лично для нее и ее бизнеса.
— Ну вот, так-то лучше, — Банда забрал у нее стакан и сел на свой стул, вглядываясь в ее лицо. — Теперь успокойтесь, и мы поговорим.
— Где Остап, Карим? Что за шум был там, за дверью? Что вы сделали с Василием Петровичем?
— Остап? Заболел. Карим тоже. Они вряд ли появятся, чтобы спасти вас. А Василий Петрович мертв. Вы уж извините, так получилось. Он сам виноват, — криво усмехнулся Банда, вспоминая, как «нежно» помахивал перед его носом скальпелем пьяный патологоанатом еще совсем недавно.
— Вы убили его?
— Да.
— Да как… — она захлебнулась, поперхнулась словами, но это не было возмущением — чувство страха и безысходности сковало женщину. Она чуть не плакала. — Что вы себе в конце концов позволяете?
— Не более, чем позволяете себе вы. Не более, чем позволили себе они, — Банда кивнул назад, туда, где остались его недавние охранники. — И вообще, вам давно пора было успокоиться, мы ведь еще не договорили.
— Я не собираюсь с вами ни о чем говорить.
— Думаю, что вы ошибаетесь. Вам придется рассказать мне все-все, о чем я буду спрашивать. И предупреждаю вас — это в ваших же интересах.
— Я вызову милицию…
— Неужели? — зло оборвал ее Банда. — Не вызовете, гражданка Рябкина. Ни за что на свете. Вам нельзя светиться перед милицией — срок вам обеспечен. И очень большой, я вас уверяю.
— Вы не из милиции, — убежденно произнесла женщина совершенно упавшим голосом. Ей почему-то больше всего на свете хотелось знать, на кого он работает.
— Конечно.
— Вы из органов?
— Послушайте, давайте договоримся: если вы хотите, чтобы вам было лучше, вы будете безоговорочно выполнять все мои приказания, Нелли Кимовна. Договорились?
Воцарилось молчание, но Банда не спешил его нарушить. Пусть теперь подумает. Пусть взвесит все свои шансы — что «за», что «против» нее. Парень не сомневался, что Рябкина, как женщина очень умная и расчетливая, пойдет на сотрудничество с ним. К тому же она сама только что убедилась, что дело зашло слишком далеко и от него можно ожидать всего, чего угодно.
Рябкина действительно лихорадочно соображала, просчитывая сложившееся положение.
Это, конечно, был полный провал, и думать теперь оставалось только о том, как лучше из этой ситуации выйти. Если Бондаренко, или кто он там, — человек госорганов, то, безусловно, сейчас для нее самое лучшее — беспрекословное подчинение и полная откровенность. Если же он из какой-нибудь «команды», прослышавшей о ее бизнесе, лучше всего избавиться от него как можно быстрее. Как — будет видно, главное — узнать, кто же он на самом деле. Впрочем, кто бы он ни был, сейчас самым разумным будет действительно повиноваться его приказаниям. И собравшись наконец с духом, главврач приняла решение:
— Хорошо. Договорились. Я буду делать все, что вы прикажете. Что я должна делать?
— Ну вот и отлично, — удовлетворенно кивнул Банда. — Сейчас мы вместе все решим. Для начала мне нужно позвонить кое-кому. Где здесь телефон?
— Тут, за дверью прозекторской.
— Пойдемте, — встал Банда, жестом приглашая Рябкину следовать за ним.
Женщина встала, подошла к дверям, но переступить порог так и не решилась, со страхом глядя на распластанное на полу тело Василия Петровича.
— Ну же, смелее, Нелли Кимовна. Неужели вы испугались? Неужели вы видели мало трупов на споем веку — он слегка подтолкнул ее в спину. — Проходите, прошу вас. Нам сейчас придется быть все время рядом, не упуская друг друга из виду.
Она переступила порог, и Банда подошел к телефону. Прикрыв аппарат спиной, он быстро набрал номер квартиры, которую снимал в городе Бобровский.
— Привет. Это я, — услышала Рябкина и стала с жадностью ловить каждое слово в надежде на то, что это поможет ей понять, кто работает против нее. К сожалению, ее бывший санитар плотно прижимал трубку к уху, и того, что отвечает ему собеседник, Нелли Кимовна при всем старании расслышать не могла.
— Банда? Что-нибудь случилось? — Сережка сразу насторожился, услышав голос напарника в совсем неурочное для связи время. — Ты где?
— Я в больнице. Операция началась и вовсю раскручивается. У меня много новостей, но расскажу на месте. Мы расскажем тебе все вместе с Нелли Кимовной Рябкиной…
— Что там у тебя происходит? Банда…
— Слушай и не перебивай. Срочно свяжись сам знаешь с кем и запроси у него какой-нибудь домик, где мы сможем встретиться и поговорить без свидетелей.
— Ты имеешь в виду Самойленко?
— Да-да. Пусть подыщет нам временное пристанище, и побыстрее.
— Хорошо, сейчас.
— Я позвоню тебе через десять минут, назовешь адрес. Мы с Нелли Кимовной немедленно туда поедем. Ты тоже подъезжай. Можешь взять мой «Опель». Короче, действуй… Да, и вот что — пока никому ничего не докладывай. На это нет времени и есть причина. Ясно?
— Хорошо. Но что все-таки ты там натворил… — попытался дознаться Бобровский, но Банда, недослушав, уже повесил трубку.
— Ну вот и отлично, Нелли Кимовна. Скоро поедем. Надеюсь, вы на машине? — полуутвердительно констатировал Банда, и та безвольно кивнула головой в знак согласия…
Спустя пятнадцать минут, предупредив сторожа о том, что у Василия Петровича сегодня много работы и он не выйдет из прозекторской, наверное, до самого вечера, они направились к машине Рябкиной.
Со стороны могло показаться, что главврач и санитар мило прогуливаются под ручку. Но уж слишком напряженным было лицо Нелли Кимовны — ведь Банда цепко держал ее под руку, а впереди была полная неизвестность.
— Если вы не возражаете, Нелли Кимовна, машину поведу я. А вы мне подсказывайте дорогу, потому как город ваш я не слишком хорошо знаю…
«Девятка» Рябкиной вырулила со двора больницы и понеслась к выезду из города, в один из дачных поселков, протянувшихся вдоль всего побережья. На дачу Самойленко, куда любезно пригласил друзей журналист в обмен на обещание рассказать «самые свежие и самые интересные подробности.
С двух других концов города к поселку спешили еще две машины — на «Опеле» мчался терзаемый неизвестностью Бобровский, а на такси на собственную дачу спешил самый скандальный журналист Одессы.
