Вдруг доктор громко крикнул:
— Остап!
За спиной патологоанатома открылась дверь, которую Банда поначалу даже и не заметил. Оттуда вышел здоровый высокий парень в спортивных брюках и майке, поигрывая накачанными мускулами. В руках он совершенно недвусмысленно вертел резиновую палку — такую, какой пользуется ОМОН на всех просторах СНГ. Увидев Банду, неуклюжего в узковатом коротком белом халате, парень хищно и довольно улыбнулся.
— Так я не понял, что это за козел посетил наше тихое богоугодное заведение? — чуть прошепелявил он, в улыбке обнажая выбитый передний зуб.
— Ты представляешь, Остапчик, ему, видите ли, ребенков мертвых подавай! — Василий Петрович, приободрившись с появлением своего неожиданного для Банды помощника, картинно развел руками. — Робин Гуд местный выискался. Ха-ха-ха!
— Вы не понимаете. Дело слишком серьезное… — начал Банда. Он еще надеялся на лучшее, он не верил и не хотел верить в то, что Рябкина держала под своим контролем столько людей. Но тут же осекся, натолкнувшись на их абсолютно невозмутимые и откровенно насмешливые взгляды.
И вдруг страшный удар обрушился сверху ему на макушку. Как будто что-то огромное и твердое упало с потолка, чуть не снеся голову, ломая шейные позвонки и сбивая с ног. Уже падая, он успел оглянуться и краем глаза увидеть, откуда пришелся удар, — за его спиной стоял еще один громила, почти точная копия Остапа. Его появления Банда не засек, и именно его страшный удар дубинкой свалил Сашку с ног. Это было последнее, о чем успел подумать отключившийся в следующее мгновение Банда…
* * *
Можно не верить в телекинез или астральную связь. Можно как угодно относиться к приметам и к сновидениям, называя все бытующие в народе поверья бабкиными сказками. Но именно в этот день с самого утра у Алины заболело сердце.
С ней, молодой и абсолютно здоровой девушкой, ничего подобного никогда раньше не случалось, и поначалу Алина совершенно не придала значения этой странной ноющей внезапно появившейся и все нарастающей тяжести под левой грудью. Но тяжесть становилась все сильнее и сильнее и наконец обернулась болью, остро пульсирующей при каждом вздохе, при каждом ударе сердца.
Это было такое странное и такое неприятное ощущение, что Алина не выдержала, прилегла у себя в комнате на кровать, приложив руку к груди и стараясь успокоиться, отвлечься от отвратительного ощущения.
Настасья Тимофеевна, проходя мимо открытых дверей в комнату дочери, заметила, как тихо лежит ее ненаглядная Алинушка, странно приложив руку к груди. Раньше мать не замечала такого за дочерью — чтобы с утра, уже встав, Алина снова улеглась! Это было столь необычно, что с нехорошим предчувствием Настасья Тимофеевна зашла к дочери.
— Алина, что-нибудь случилось?
— Нет, мама, не волнуйся, все нормально…
От матери не ускользнула мгновенная гримаска боли, промелькнувшая по лицу девушки. Рука Алины вздрогнула, как будто плотнее прижимаясь к груди, и Настасья Тимофеевна теперь уж испугалась не на шутку.
— Доченька, а чего это ты за сердце держишься?
— Ерунда, не волнуйся… Слушай, как ты думаешь, почему Саша уже два дня не звонил?
— Никуда не денется твой Саша. Ну, работы у человека много, забегался. Позвонит. Александр — очень ответственный человек, не переживай… А вот с тобой что?
— Сейчас пройдет.
— Что?
— Да вот тянет как-то…
— Где именно? — мать подсела к дочери и осторожно отвела от груди ее руку. — Здесь? Или в боку?
— Здесь, чуть пониже груди. Прямо под грудью.
— Внутри?
— Да.
— А в спину не отдает?
— Нет.
— А вот здесь, под горлом? Как будто дышать труднее. Как будто камень лежит…
— Немного.
— Сильно болит?
— Нет, ма, я же сказала. Ерунда, сейчас все пройдет, что ты волнуешься!
— Это не ерунда, — Настасья Тимофеевна строго взглянула на дочь, глаза ее были полны тревоги. — Это сердце, Алинушка, так болит у людей. Я по папиному сердцу знаю — у него все точно так же бывает. Подожди…
Она вернулась через минуту с таблеткой валидола и протянула дочери.
— Положи под язык и соси.
— Мама, ну перестань…
— Слушайся! — насильно всунула в рот дочери таблетку Настасья Тимофеевна. — Ну как же так, доченька? Ты же еще такая молодая, с чего тебе вдруг сердце рвать, а? У тебя же еще вся жизнь впереди, ты уж осторожней. Не» переживай так. Ничего с Александром не случится. Он у тебя самый сильный, самый смелый. Ты посмотри, из каких он только передряг ни выбирался. А сейчас, он же сам говорил, вообще никакой опасности. Так, формальности кое-какие утрясти, проверить кого-то там…
— Мама, я так за него боюсь, — слезы навернулись на глаза Алины. — Мне почему-то страшно.
— Вот глупости!
— Я знаю, что глупости. Но мне страшно. Скорее бы он вернулся!
— Скоро, Алинушка, скоро вернется. Ты же помнишь, что он обещал, когда последний раз звонил: неделька-другая, и он приедет. Сыграем свадьбу…
— Мама, я без него очень скучаю!
— Знаю, дочка, знаю, — Настасья Тимофеевна ласково погладила дочь по голове. — Он парень хороший, мне нравится. И папе понравился…
— Скорее бы он возвращался. И только бы с ним ничего не случилось!
Сердце девушки ее не обманывало — в более паршивую передрягу Банда еще не попадал.
Именно в это время где-то там, далеко на юге, в Одессе, он лежал без сознания на грязном и холодном бетонном полу больничного морга…
* * *
Очнулся он мгновенно. Ведро ледяной воды, вылитой Остапом Банде на голову, сразу же привело его в чувство.
Он приподнял тяжелую голову и обвел взглядом все вокруг, пытаясь вспомнить, что с ним произошло, где он сейчас и как сюда попал. Наткнувшись взглядом на Остапа, Василия Петровича и этого, неизвестного, ударившего его сзади, он вспомнил все и застонал от боли.
— Ну вот и оклемался, кадр, — констатировал возвращение сознания к Банде Василий Петрович.
Он уже успел сбросить свой белый халат, перчатки и остался в джинсовом костюме и легкой футболке. — Иди, зови Нелли Кимовну.
Тот, который ударил Банду, вышел из прозекторской, а Василий Петрович поставил напротив Банды два стула и уселся на одном из них. Остап молча, не двигаясь и не спуская глаз с Бондаровича, стоял у двери, все так же сжимая свою резиновую дубинку.
Банда, снова уронив голову на грудь, пытался сосредоточиться.
«Так. Сколько времени я был в «отключке»?.. Вот черт, руки связали, даже на часы не посмотришь!»
Он сидел на стуле с высокой спинкой, и руки его были стянуты за спинкой стула так, что Банда и пошевелиться не мог. Парень попытался растянуть узел или хоть немного подвигать руками, но это ему не удалось — узел вязал профессионал, и освободиться от него или чуть расслабить было невозможно.
Дверь открылась, и в прозекторскую вошла Рябкина. Все такая же симпатичная, улыбчивая — ну просто само обаяние! Выдавали ее только глаза — глаза были теперь злые и строгие, холодным прищуром будто пронизывая Банду насквозь.
— Ну здравствуй. Банда! — улыбнулась она ему, усаживаясь на стул напротив и грациозно положив ногу на ногу, отчего приоткрылись красивые круглые колени. — Мы с тобой уже вроде пытались беседовать по душам, но ты оказался не слишком откровенным. Придется нам с тобой поговорить еще раз. Только более открытый и честно. Ты, надеюсь, не против?
— Поговорим, — чуть шевельнул Банда пересохшими губами. — Только дайте попить сначала.
— С этого, если мне память не изменяет, и прошлый наш разговор начался, да? — она снова улыбнулась ему. Голос ее звучал так ласково, что трудно было поверить в то, что сейчас друг против друга сидят два заклятых врага. Только один был связан, а другой чувствовал себя вполне комфортно в окружении своих дрессированных горилл. — Карим, дай ему, пожалуйста, попить. И нельзя ли его развязать?
— Сейчас, Нелли Кимовна, — бросился выполнять поручение тот, что треснул Банду по голове, а Василий Петрович отрицательно покачал головой, покосившись на хозяйку:
— Не надо пока развязывать, Нелли Кимовна. Пусть так посидит, не сдохнет.
— В таком случае выйдите все в соседнее помещение… Напоил? — обратилась она к Кариму, поднесшему стакан воды к губам Банды. — Ну вот и отлично. Выйдите все, нам с Бондаренко надо немного поговорить. Когда вы мне понадобитесь, я вас позову. И вы, Василий Петрович, тоже, пожалуй, идите, — она указала взглядом на дверь к патологоанатому.
Теперь в комнате остались только они, Банда и Рябкина, и оба с нескрываемым любопытством рассматривали друг друга, будто заново изучая, заново просчитывая возможности и способности противника. И Рябкина заволновалась — это был совсем другой Банда, совсем не тот алкаш, которого она брала на работу.
