А в феврале Рогожкин исчез. Сгинул — как не было. Тогда-то я и стал каждый день просматривать «Правду» в надежде найти там какое-нибудь известие про моего «куратора». И нашел! Коротенькое сообщение о разоблачении в системе наркомата внутренних дел заговора с целью опорочить честное имя достойных советских партийных работников и военачальников. А в конце приписка: виновные понесли заслуженное наказание.
Мне сразу было понятно, кто в числе этих «виновных» оказался. И я решил пока под шумок мотануть из Москвы и залечь на дно, чтобы и меня, не дай бог, не притянули следом за Рогожкиным как пособника и главного фигуранта этого самого «заговора». Адрес будущего местожительства я выбрал почти не колеблясь: Ленинград. Катерине я сначала осторожно предложил уехать из Москвы куда-нибудь в другой город, но она отказалась, сославшись на невозможность бросить одну мамашу, да и с работы ей не захотелось увольняться. А вот Нинель согласилась. С той самой новогодней ночи, когда мы с ней так сладко покувыркались в постели на измайловской даче, я с ней стал встречаться — уж больно горячая оказалась бабенка, ничего не скажешь, — и как-то раз брякнул ей: мол, собираюсь поменять московский климат, рвануть севернее, к родным местам поближе. А она мне: у меня, говорит, в Ленинграде тетка, можешь у нее снять комнату, и я к тебе туда в гости буду наезжать. Я и подумал: Ленинград? Что ж, город хороший, хтебный, для вора — не хуже Москвы. Затеряться легко. К тому же я помнил, что в Ленинграде живет мой старинный знакомец умница Егор Нестеренко, который освободился еще в конце тридцать пятого, устроился на работу по специальности, и мы с ним изредка переписывались — я ему слал записочки на домашний адрес, а он мне на центральный почтамт, что тогда был на улице Кирова. Я во время своих кратких «командировок» в город на Неве с ним не встречался — в целях его же безопасности, а повидаться с ним хотелось, уж больно мне в душу запали его философии за жизнь, за воровские законы да за крепкую воровскую общину.
Что ж, решено — еду в Ленинград. Но перед дальней дорогой у меня оставалось еще одно дельце — последняя гастроль в столице, которая должна была стать моим приветом Андрюхе Рогожкину и всей его партийно-правительственной братии…
На площадке перед ЦУМом, на стыке Кузнецкого Моста и Петровки, играл духовой оркестр. Вестибюль московского универмага заполнился приглашенными и зеваками. К празднику Первомая готовили торжественное открытие нового торгового отдела. Представители Мосторга, важно шествуя клином, двинулись к ступеням эскалатора, а возглавлял процессию председатель, несущий на красной бархатной подушечке специальные ножницы. И вот он перерезал алую ленточку, и бурлящая толпа нетерпеливых покупателей бросилась осваивать новые торговые секции на четвертом этаже. Я стоял в толпе под длиннющим плакатом на красном кумаче:
Торговля — вот то звено в исторической цепи событий… за которое надо всеми силами ухватиться нам, пролетарской государственной власти, нам, руководящей коммунистической партии.
В. И. Ленин
Я пришел сюда в праздничный день, чтобы, затерявшись в толпе, в последний раз прокрутить в голове свой дерзкий план. Сегодня в кассах универмага должны были осесть немалые деньги. Я загодя навел справки о цумовской бухгалтерии и выяснил, что в госбанк выручку сдают только по рабочим дням. А 1 Мая — праздник, банк закрыт, значит, выручка будет париться в сейфе до завтрашнего утра всю ночь. Наметанным глазом я наблюдал, как шныряют в толпе покупателей юркие фигурки карманников. Среди них попадались и хорошо знакомые мне лица — Витька Лихой, Армен по кличке Арарат, Вася Рябой… Эти-то щипачи явно газетки регулярно почитывают, усмехнулся я про себя. Интеллигентный народец — они заранее вызнают, где и когда в городе большое событие с большим наплывом народа. Но и я не лыком шит, хоть газетки читаю редко и нерегулярно — удачной вам торговли, товарищи!
В тот же день, чуть за полночь, старенький грузовичок «АМО», фырча, проехал по тускло освещенной Петровке, обогнул здание ЦУМа и остановился на подъеме Пушечной улицы. Из крытого кузова выпрыгнула компания из четырех человек, один из которых тут же отделился от остальных и порысил к темнеющей стене универмага со стороны Неглинной. Все были обуты, несмотря на морозную еще мартовскую ночь, в легкие фетровые тапочки.
— По этажам двигаться крайне осторожно. Малейший шум — и охрана нас засветит, — давал я своим троим подельникам последние инструкции. — Мы с Электриком вдвоем работаем, ты, Леха, как и уговорено, следишь за коридором. А Шамиль будет стоять на стреме у главной лестницы — понятно? Работать начинаем с третьего этажа, с директорского кабинета, потом переходим на второй — в бухгалтерию. У всех есть часы?
Я глянул на свои швейцарские с фосфорной подсветкой, купленные три месяца назад здесь же, в ЦУМе.
— Так, сейчас ночная охрана должна уже закончить обход. Они где-то этаже на четвертом. Еще дадим им время спуститься на первый — и начинаем. Давай, электрик, готовь инструмент…
Я хотел отыскать для такого непростого дела своего казанского кореша Гвоздя, с которым мы два года назад вместе брали сейф на оборонном заводе, да, припомнив обстоятельства знакомства с Рогожкиным, решил не рисковать — шут его знает, может, и Гвоздь уже тоже энкавэдэшную гимнастерку носит под своим кожаным бушлатом… К тому же, внимательно изучив добытый через верных людей поэтажный инженерный план ЦУМа и выяснив, дто здание построено по американской технологии, не имеет кирпичной кладки, а целиком вылито из бетона, я решил, что Гвоздь с его альпинистскими крючками все равно для такой работы не подошел бы. В общем-то не было смысла самому все усложнять. К тому же я с удивлением заметил, что на плане из подвала к бухгалтерии был проложен отдельный электрокабель, что свидетельствовало только об одном: в бухгалтерии стоял некий специальный электроприбор, требующий автономного питания. Не веря ни в какие приметы, но внутренне надеясь на милость моего небесного покровителя, в чью честь я был крещен на Соловках, я решил взять с собой Юру Прошкина, молодого, но уже опытного в воровском ремесле специалиста, который отмотал пять лет за кражу и умудрился в лагере даже получить профессию электрика, что в данном случае оказалось чрезвычайно ценным его преимуществом. Кстати, и кликуха у него была подходящая — Электрик. Я ему заранее показал план ЦУМа, и Юра, едва глянув на пунктир, обозначающий кабель из подвала к бухгалтерии, сразу сообразил:
— Там не простой сейф… Этот провод явно тянется к сейфовому замку. А это значит, что в замке кроме обычного механического кода, который надо набирать вращением циферблата, стоит электромагнитная сигнализация… — Он сделал паузу. — Ты хоть представляешь, что это такое?
— Нет, — говорю честно, — но только понимаю, что эта система работает от электросети, а электричество у нас иногда отключают…
Юра только хмыкнул… Но по его хитрому взгляду я понял, что он уже придумал что-то заковыристое.
Всю операцию, я ко всему прочему подгадал на тот момент, когда со стороны Неглинной еще не убрали строительные леса с отремонтированного цумовского «небоскреба» и оставили сторожа-старичка с ружьем для охраны от уличных хулиганов. Этого сторожа мой татарчонок Шамиль и положил аккуратно под лесами, оглушив его деревянной колотушкой по затылку.
По лесам мы влезли на уровень третьего этажа, и там я, орудуя острым как бритва алмазом-стеклорезом, подаренным мне пару лет назад опытнейшим ленинградским форточником Мишей Седым, вырезал квадрат в новом, только что поставленном огромном окне. Через вырез в окне мы по очереди влезли внутрь и оказались, как и было запланировано, в длинном служебном коридоре.
Юра Электрик, оставив мне аккумулятор, сразу направился вниз по лестнице, в подвал, искать распределительную коробку подвода электропитания, чтобы в нужный момент вырубить свет в здании. Пока он отсутствовал, мы сидели тихо как мышки под окном, чтобы в случае опасности тут же выбраться наружу.
Минут через пятнадцать Электрик крадучись вернулся назад, весь радостный и довольный. Сверяясь с инженерным планом здания, он быстро нашел распределительную коробку и отключил сигнализацию прилавков и кабинетов. Теперь можно было заняться делом.
На стреме остался долговязый Лешка Толубеев по кличке Штык. Он не был ни домушником, ни щипачом — он был никем, и его всегда брали только для одного — стоять на стреме. На первый взгляд могло показаться, зачем ворам профессиональный стремщик, кажется, что крикнуть «Атас!» может любой подельник, почувствовав опасность. Но вот именно почувствовать эту опасность оказывается труднее всего. Штыка брали на дело все серьезные московские воры, и если иногда он вдруг отказывался, то, бывало, на такое дело никто не соглашался пойти. Воры верили чутью этого опытного атасника.
