Можете вы себе представить это где-нибудь в Воронежской губернии?
Отношения между ростовщиком и клиентом должны строиться на честной и взаимовыгодной основе. Выгодно попавшему в затруднительное положение обывателю, выгодно ростовщику, выгодно «якудзе»: ростовщичество — идеальная возможность «отмыть» денежки, заработанные на нелегальном бизнесе — торговле наркотиками, к примеру.
Может помочь оказавшимся во временном затруднении Власть? Нет. Потому что Власть, как водится, сама в постоянном временном затруднении. А «якудза» может! Тем более что тайна подобных займов охраняется незыблемыми мафиозными законами. Это, понимаете, не банк «Менатеп», где любой следователь может получить информацию о вкладах…»
В подъезде, где проживал гомосексуалист, спекулянт и Ярослав Богданович в одном лице, пахло мочой и вареными курами. Оказавшись перед обитой в прошлом столетии дверью, Евгений нажал на кнопку звонка. Никто не откликнулся. Дверь отворилась со зловещим скрежетом сама по себе, стукнулась о похожий на гроб комод, не иначе, приготовленный к выносу.
«Еще один Кравцов», — решил Евгений, вспомнив о приеме в Корабельном переулке.
С кухни доносилось шипение чего-то вонючего на сковородке. Он вошел в квартиру, оказавшуюся коммуналкой, каких по его представлениям уже не должно было быть вовсе, — немыслимо большой и оттого неухоженной, как Россия. У плиты стояла женщина лет шестидесяти с прямыми седыми волосами, скрепленными старомодным перламутровым гребнем на затылке. Орудуя большой деревянной ложкой, она переносила из миски на сковородку водянистую массу, источавшую тот самый запах, который Евгений почувствовал, едва войдя в подъезд.
— Здрасте! — постучал он о косяк.
Женщина обернулась и всмотрелась в его лицо так пристально, что ему захотелось немедленно умыться.
— Ярик дома?
— Нет! — крикнула она вдруг. — Нету!
— Он болен?
Она приблизилась на полшага, не сводя сверлящего взгляда с его лица.
— Что?.. Он?.. Ага!.. По бабам!.. Принесут, жди!.. Водку хлещет небось!.. Мало ему понаддали!.. Раз-гиль-дяй!.. И ты небось… Пошел!..
Она говорила отрывисто, выкрикивая слова, как на несанкционированном митинге, точно в любой момент ее могли снять с трибуны и посадить на тюремную диету.
— Где он водку-то пьет? — совсем сник Евгений, опустив глаза на рассохшийся, никогда не мытый пол.
«Человечину жарит… небось», — подумал он, подавляя приступ тошноты.
— А?.. Инка!.. Инка!..
— Мама, успокойтесь, — послышался сзади не то приказ, не то мольба.
Женщина лет тридцати пяти в глухом синем платье ниже колен смотрела на Евгения огромными глазами. Если бы не вдавленная мелкая челюсть, делавшая выражение ее лица таким, словно она не переставала удивляться миру от самого своего рождения, ее можно было бы назвать пусть не красивой, но уж, во всяком случае, нормальной.
— Мама глухая, — взяла она Евгения за локоть, выводя из кухни в коридор. — И нервная. Не обращайтесь на нее.
Слово «не обращайтесь», по-видимому, означало «не обращайте внимания» и «не обижайтесь» одновременно.
— Мне Ярик нужен, — нетерпеливо сказал непрошеный гость.
— А я вам скажу, — пообещала она. — Меня Аленой звать. Или Аллой. Я его сестра.
От нее отдавало интеллектом хохлушки и похотью самки скунса.
Она так и держала его за рукав и смотрела куда-то в одну точку немигающими глазами-блюдцами.
«Чего от нее хотеть, если у нее брат Ярослав Богданович», — подумал Евгений.
— Ярик где? — спросил он раздраженно. — Быстро, я товар привез, меня тачка ждет!
Она неожиданно и громко захохотала, всплеснув руками и притопнув:
— А-аа!.. Иии!.. — тряхнула головой. — Давай топор, давай, ну?!.
— Где Ярик?! — Евгений чувствовал, что еще несколько секунд — и он начнет выколачивать из нее сведения о брате кулаками.
— Свадьбу снимает. В Доме счастья на Лесном.
— Как это… снимает?
— На видео. Иностранца женят.
Он вышел, не сказав ни слова, и до самой парадной двери слышал вслед ее сумасшедший хохот.
Нужно было обладать либо недюжинной силой воли, либо гипертрофированным чувством юмора, чтобы не броситься под трамвай или не захохотать наподобие этой Инки-Алены-Аллы, сестры делового педераста из «Парсуны». Он шел по улице с бешеной скоростью и собирался идти так до тех пор, пока встречный ветер не приведет его в чувство и он не перестанет быть опасным для общества. Мысль о том, что стоило перейти через дорогу от «Агфы» — и ему не пришлось бы сталкиваться с окружением этого проклятого Ярика, приводила Евгения в замешательство. Сказать, что ему не повезло, означало бы ничего не сказать. В довершение ко всему трамвай, в который он вскочил в последнюю секунду, оказался не тем и привез его в какие-то трущобы — пришлось возвращаться обратно, успокаивая себя счетом по-корейски.
В три часа дня под торжественные звуки марша Мендельсона он вошел во Дворец бракосочетания на Лесном бульваре.
Несмотря на то, что брачуемый обликом походил на еврея, он оказался российским подданным и запечатлевать его на видеопленку никто не собирался. Опросив полдюжины помощников Гименея по оргвопросам, Евгению наконец удалось выяснить, что Ярик уехал с предыдущей свадьбой в ресторан «Причал», который находится в гавани. И хотя никто не мог поручиться, что он не сойдет на полпути к «Причалу» или не успеет напиться до того, как изложит обстоятельства покупки видеокамеры «Сатикон», Евгений принял решение ехать туда немедленно, потому что за гостиницу теперь придется платить так или иначе и на поездку в Измайлово денег все равно не хватит.
Дорога в гавань была ему знакома. Он попытался дочитать очерк Павла, но буквы сливались, строчки прыгали, и это занятие пришлось отложить…
В ресторан «Причал» его не пустили охранники. Несколько откормленных провинциальных жлобов прогуливались по фойе, провожая жадными глазами худосочных девиц. Пушки необъятных калибров выпирали под стильными пиджаками. Они были средоточением душ и помыслов своих владельцев и имели назначение обеспечить благополучное завершение банкета.
— Да не гость я, ребята! — заверял охранников Евгений. — Мне срочно нужен человек, который снимает здесь на видео. У него дома неприятности, где ваше милосердие?
Разговор происходил через входную дверь из толстого полупрозрачного стекла. Приходилось говорить громко — в банкетном зале гремела музыка, стучали каблуки танцующих и раздавались пьяные выкрики.
— Что там у него? — тоном неопохмелившегося прокурора поинтересовался двухметровый стриженый верзила в белой сорочке с козырем[4].
— Мать с ума сошла, — оглянувшись, сообщил Евгений, и для пущей убедительности повертел пальцем у виска. Потом решил, что этого недостаточно: — И сестра тоже.
Стриженый заморгал, подождал, пока известие пропитает его организм и дойдет до головы.
— Что, обе?
— Вот именно. Стал бы я из-за одной сюда приходить!
Охранники о чем-то посовещались, один из них лениво направился к широкой лестнице.
— Сейчас позовем, подожди, — сказал стриженый и сочувственно покачал головой. Случай массового сумасшествия произвел на него неизгладимое впечатление.
Напарник вернулся через пять минут в сопровождении раскрасневшейся девицы в длинном узком платье с оборками. Шаг длинноногой девицы был намного шире, чем позволяло сделать платье, и потому ей пришлось поднять подол до бедер и придерживать его на таком уровне обеими руками.
Лязгнув запорами, охранник впустил Евгения.
— Вам Ярика? — дыхнув на него селедкой в винном соусе, спросила девица. — Он ушел. Час тому.
Почему ему не сказали об этом охранники, Евгений задумываться не стал.
— Горько! Горько! Горько! — разрывались пьяные гости наверху. — Ур-ра-а-а!..
— Помогите мне его найти. Пожалуйста.
— Я не знаю… Он с Оксаной ушел, моей подругой.
Заиграл оркестр, и полсотни голосов затянули нестройным хором «Распрягайте, хлопци, конiв».
«Сильна диаспора в Приморске», — подумал Евгений.
— Вас часом не Галей зовут?
— Нет, что вы, — зарделась девица. — Катерина я.
— Жених тоже из Житомира?
— Почему из Житомира? — обиделась она. — Али-Абдель-Ахмет из Зимбабве. Вам ведь Ярик нужен?
— Да, конечно. Просто я подумал, может, вы другого Ярика имеете в виду. А раз жених из Зимбабве, тогда все в порядке. Так куда они, вы говорите, поехали?
— К Оксане поехали. Пленку проявлять.
— Видео?! — заморгал Евгений, подобно тому, как это делал охранник, услыхав о постигшем семью Ярика несчастье.
— Ну. А что?
— Это он вам сказал?
— Нет, Оксана сказала.
