— Катер, конечно, безопаснее, — задумчиво, как бы беседуя с самим собой, произнес Стариков. — Но он будет черт знает сколько пыхтеть до места. Гидросамолет домчит в одно мгновение, но хрен его знает, какая там будет погода. Может быть, там сесть нельзя будет…
— Вы можете арендовать катер на воздушной подушке, — проскрипела секретарша. — В хорошую погоду при небольшой волне он развивает очень приличную скорость.
— Да, верно, — согласился коммерсант. — Наверное, я именно так и сделаю.
— Счастливого пути! — Секретарша демонстративно повернулась и покинула кабинет Старикова.
Тот, посидев еще немного времени с блаженной улыбкой на лице, наконец встрепенулся и поднялся с кресла, В самом деле, пора было начинать собираться в дорогу. В аэропорт никак нельзя было опаздывать.
— И ты, как последняя портовая шалава, продалась этому подонку, этому ханыге за какие-то двадцать тысяч долларов?!
В гневе инвалид был страшен. От выпитой водки его лицо побагровело, вены на лбу надулись, глаза сверкали грозно и сердито.
— Ради каких-то поганых долларов ты посмела бросить моего Серегу и уйти к этому хреновому коммерсанту! Ведь я же его помню, этого Борьку Старикова, ему было лет пятнадцать или шестнадцать, когда я в тот последний поход ушел… Шпана шпаной! Сигареты воровал из вагонов на станции, а потом их матросам продавал по дешевке. И ради такого типа ты отказалась от моего Сережки? Даже замуж за Борьку теперь выходишь? Ну и дела у вас тут теперь творятся, черт вас всех раздери!
— Но, дядя Андрей!.. — чуть не плача, воскликнула белокурая девушка. — Я это сделала только ради отца. Если бы не Борькины деньги, отец сейчас был бы уже при смерти…
— В самом деле, командир, — стал оправдывать свою дочь старик. — Если бы не эти деньги, мы бы с тобой вообще не встретились!
Инвалид на мгновение притих, задумался. Казалось, скорый гнев улетучивается из его души.
— Все равно нехорошо, — задумчиво произнес он. — Не могу поверить, чтобы в нашем государстве не нашлось денег, чтобы моряка, погубившего свое здоровье, это самое государство защищая, отправить на лечение. Вон, в Норвегии, — он кивнул куда— то в сторону окна клиники, — все инвалиды-моряки медицинское обслуживание получают за счет государства!
— Так то Норвегия, — безнадежно заметил старик-каплей. — А то Россия.
Все трое снова помолчали. Инвалид по-быстрому налил себе еще водки, крякнул, выпил, стал рассеянно жевать кусок копченой камбалы. Старику он и не предлагал, понимая, что тому после операции нельзя было рисковать подобными возлияниями.
— Значит, так, каплей. Слушай мою команду! — сурово проговорил инвалид. — Не буду врать: двадцать тысяч долларов и для меня деньги большие — практически все, что у меня есть сейчас…
— Да ты что, командир! — испуганно начал было каплей Назаров, но осекся, глядя на багровеющее гневом лицо каперанга.
— Разговорчики, каплей! — грозно произнес тот. — С каких пор ты позволяешь себе пререкаться со старшим по званию? Вот! — Он полез во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда банковскую кредитную карточку. — Вот здесь мои сбережения за последние пятнадцать лет, что я живу здесь иностранцем. Двадцать тысяч долларов из них твои!
— Но я не возьму, командир, — испуганно проговорил каплей. — Ты мне уже один раз жизнь спас. И что же, опять…
— Молчать, сказано! — рявкнул, сверкнув глазами, инвалид. — Врубись же, наконец! Я не только тебя спасаю. Тебя-то спасать уже и не надо, тебя дочь твоя спасла, ей спасибо скажи. А вот ее-то теперь саму спасать надо из лап этого толстомордого подонка! И сына моего Сережку тоже спасать надо. Куда черт его понес вместе с этим дурнем Мартьяновым? Я же клянусь всеми морскими чертями, что они оба в какую-то гнилую аферу ввязались и пропадут там, как мухи. Понял, каплей? Вот их-то и надо теперь выручать!
Лежащий на постели старик Назаров молчал, понимая, что его бывший командир совершенно прав.
— Вот! — Каперанг Павлов протянул кредитную карточку девушке. — Возьми вот это, сними с нее деньги и швырни их в рожу этому Борьке. И скажи, что ты ему больше ничего не должна! Что ты не шлюха подзаборная, чтобы за деньги к нему в постель ложиться!
— Но, дядя Андрей! — робко возразила девушка. — Я ведь ему обещала, что выйду за него замуж…
— Опять ты перечишь мне! — побагровел каперанг. — Что это значит, обещала? Любишь его, что ли? Жить без него не можешь? Решай сама тогда, кто тебе дороже: Сережка мой или этот ханыга!
— Дядя Андрей, я…
Но договорить она не успела. Потому что в этот момент дверь палаты открылась и в нее вошла госпитальная сестра милосердия, держа в руках мобильный телефон. Приветливо улыбнувшись, она подала мобильник девушке.
— Да? Да, это я… Здравствуй, Боря… Ты? Ты здесь? — На мгновение девушка растерялась, в глазах ее появилось выражение страха. — Да, хорошо, — проговорила она в трубку. — Хорошо, я приду к тебе в номер. Да, сегодня же… Да, запомнила: отель «Меерсван», ты остановился в шестьсот шестом номере. До встречи… — И она выключила мобильник, подала его сестре милосердия, которая, еще раз улыбнувшись и словно не замечая, как напряженно замерли лица всех находящихся в палате, вышла.
— Стариков? — сурово спросил каперанг, пристально глядя на девушку.
Та в ответ кивнула.
— Он велел мне прийти к нему в гостиницу…
— Сегодня?
Девушка снова молча кивнула.
— Ну вот и отлично, — хладнокровно заметил каперанг. — Отдашь ему деньги, скажешь, что ты ему больше ничего не должна. Потребуй, чтобы он оставил тебя в покое!
Девушка молчала в нерешительности, переводя взгляд с одного старика на другого.
— Я пойду с тобой, дочка, — вдруг сказал старик, скидывая одеяло и сев на постели.
— Ты с ума сошел, папа! — воскликнула было девушка. — Ты еще слишком слаб…
Но старик жестом остановил ее.
— Не бойся, я уже могу ходить, — спокойно сказал он. — Но одну тебя для беседы с этой мразью отправлять нельзя, это точно. Мало ли что он вздумает с тобой сделать…
— Верно, каплей! — одобрительно сказал инвалид. — Будь поблизости от того номера, где они будут разговаривать. Завтра утром я снова зайду к вам, в эту клинику. Вы ведь после разговора снова сюда вернетесь, верно?
— Конечно, командир, — отвечал каплей Назаров, — придется вернуться. Совсем меня выписывать врачи пока не хотят — говорят, курс лечения надо завершить.
— Смотри, Сашка, будь осторожен! — напутствовал его инвалид.
— Буду, командир, — отвечал старик. — Дочка, где моя уличная одежда?
И пока старик осторожно, боясь задеть едва затянувшиеся операционные швы, надевал свой костюм, бывший каперанг Павлов, сидя в инвалидном кресле, покачивая головой, молча наблюдал за ним.
Отставной прапорщик Виктор Урюпин по кличке Витька-прапор до того, как стать членом банды Баташева, работал водолазом-инструктором, считался одним из лучших специалистов в Кронштадте. Его водолазная квалификация ценилась столь высоко, что, несмотря на склочный и вспыльчивый характер прапорщика, никаких проблем с начальством у него никогда не возникало. Тем не менее Витька-прапор все-таки предпочел уйти в банду своего бывшего начальника и сослуживца Игоря Баташева. В банде Баташева Витьке под воду более опускаться не приходилось, зато его доля от разного рода бандитских операций в несколько раз превышала месячный оклад на флоте, так что прапор изо всех сил делал вид, что не жалеет о смене профессии. И даже пытался убедить в этом самого себя. Однако в глубине души все-таки сознавал, что, оставив тяжелую, опасную и низкооплачиваемую службу, он что-то утратил в своей жизни, потерял что-то важное, без чего не мог по-настоящему жить. Иногда он рассказывал своим братанам, что ему снилось, как он снова служит во флоте и готовится к опасному погружению. Братаны сочувственно качали головами, думали, что человека мучают неприятные воспоминания. На самом же деле Витька-прапор после таких снов ходил грустный. Не признаваясь в этом сам себе, он тосковал по морским глубинам и очень жалел, что больше ему спускаться под воду, скорее всего, не придется никогда.
Поэтому Витька-прапор был немало обрадован, узнав, что бандитские фантазии их «адмирала» привели их всех на борт небольшого задрипанного траулера. И радость его была еще больше от того, что в числе взятого на борт оборудования и снаряжения он случайно обнаружил гидрокостюмы и баллоны со сжатым кислородом. «Адмирал» был человек скрытный, и спрашивать его, зачем ему все это понадобилось, было делом совершенно бесполезным. Тем не менее сам факт того, что водолазное снаряжение оказалось на борту их посудины, заставляло надеяться, что какие-то погружения предполагались. Это наполнило душу Витьки-прапора радостным предвкушением того, что его мечта наконец-то сбудется. Конечно, в один прекрасный момент все эти надежды оправдались. Хмуро глядя на Витьку-прапора, «адмирал» объявил, что тот должен идти готовиться к погружению. При помощи братанов он надел гидрокостюм, нагрудник, нацепил баллоны. К задаче, которую поставил ему «адмирал», он отнесся своеобразно. Неприятнее всего ему показалась необходимость плыть самому три мили до гидрографического судна, но подходить ближе к нему «адмирал» отказался наотрез. Сообщение о том, что там, на дне Норвежского моря, лежит отмеченный буями затонувший эсминец, привело Витьку-прапора в восторг — такого рода приключения были ему по душе. Требование «адмирала» спуститься в артпогреб эсминца и посмотреть, есть ли там цинковые герметически запаянные ящики, не смутило его ничуть. Витька-прапор прекрасно осознавал, насколько это предприятие опасно. Но рисковать собственной жизнью было в его характере, а опасность странным образом не пугала его, а, наоборот, веселила и повышала настроение. Об этой особенности его характера знали практически все в банде Баташева. Много раз братанам приходилось наблюдать, как во время драки на ножах (именно в одной из таких драк «старпому», ближайшему подручному Баташева, рассекли бровь) обычно угрюмый и мрачный Витька-прапор как-то странно оживлялся и даже начинал посмеиваться. И чем опаснее были удары, которые ему каким-то дьявольским образом удавалось отводить, тем больше веселился он, и каждую новую остервенелую попытку своего противника лишить его жизни встречал хладнокровными, точными ответными действиями и — веселым смехом. Этот смех сводил противника Витьки с ума. Из-за этого смеха в банде Баташева Витьку боялись едва ли не больше, чем самого «адмирала».
