Юра изумленно покачал головой.
— Ах, ты уже и директор! Аделаиды Оскаровны на тебя нет… Получил бы сейчас апоморфину в одно место…
— Нет-нет, он правда директор, — зашелестели больные.
Юра глубоко вздохнул, посмотрел на окруживших его пациентов, которые, подрагивая от возбуждения, ждали некоего слова.
— Балбесы вы, балбесы… Нашли кому верить. Это же он заставил Пиросмани поджечь ваш дом. А теперь по его милости вы живете под открытым небом…
* * *
А в это время Лаврентьев в штабе Нацфронта выяснял отношения с Кара-Огаем. Сидели они в просторной комнате — бывшем кабинете первого секретаря горкома, курили и спорили. Хуже горькой редьки надоели Евгению Ивановичу городские дела. А вместо благодарности какие-то немытые личности с оружием демонстрируют власть и порядок, останавливают и проверяют полковые машины. Особенно полюбилось досматривать женщин-прапорщиц.
— И что прикажешь мне: терпи, командир, дальше? — сурово вопрошал Лаврентьев. — Объясняю популярно: больше терпеть не буду… Второй вопрос. Ты, Кара-Огай, Лидер движения, массы в транс от тебя приходят, но, между нами говоря, толку от тебя никакого. Ты скажи: есть хоть один более или менее нормальный человек, который бы занимался городскими проблемами? Почему вода с перебоями поступает? Кто мусор будет убирать? Я, что ли? Или ты думаешь, что все само собой получится, как с тем прыщом, который сам рассасывается?
— Бывший председатель исполкома — враг народа. Поэтому его убили, — напомнил Кара-Огай. — А нового еще не выбрали.
— С этим врагом хоть какой-то порядок был… В общем, Кара-Огай, тебе три дня сроку, чтобы всех психов расселил где хочешь. Беженцев я тогда приютил, теперь все — терпение кончилось, больше на моей шее ездить не будешь.
— Не кипятись, Женя, — размеренно начал Лидер. — Потерпи немного… Сам знаешь, некуда мне их селить. Город разрушен…
— А это твои проблемы… Ты же руководитель! Или только на митингах выступать можешь? — перебил Лаврентьев.
Лидер изменился в лице:
— Не забывайся, подполковник!
— Я ничего не забываю! У меня полк, а не Армия спасения! — тоже повысил он голос. — Я поставил условие…
— Ладно, давай договоримся так: я за две недели делаю ремонт, самый необходимый. А пока пусть поживут у тебя.
— Одна неделя — и ни дня больше! — отрубил Лаврентьев. — И ты обещал собрать своих архаровцев…
— Командиры ждут…
Речь подполковника была коротка, как оплеуха. Он напомнил последние случаи и предупредил, что если кто-то еще раз посмеет остановить полковые машины, то будет немедленно арестован и в наручниках посажен на полковую гауптвахту.
— На это у меня есть властные полномочия, — соврал Лаврентьев неискушенным боевикам. — А если покажется мало, применим все огневые средства полка. Если есть вопросы, я — весь внимание.
Вопрос был у Кара-Огая. Провожая Лаврентьева, он заметил мимоходом:
— Я слышал, ты пушки у себя на стадионе выкатил?
— И не только выкатил, но и точно нацелил… — дружески приобнял командир коренастого и низкорослого Огая.
— И куда же нацелил?
— На твой штаб, уважаемый Кара-Огай…
Лидер засмеялся, они стукнулись ладонью о ладонь.
— Хороший ты командир, Лаврентьев! Мне такого как раз не хватает!
— Прежде чем стать таким, я больше двадцати лет в армии оттрубил, начиная с командира взвода. А твои раздолбаи вчера надели камуфляжку, залезли на броню — и уже генералы.
На прощание они выкурили по сигарете. Лаврентьев осторожно спросил:
— Я слышал, Кара-Огай, что у тебя погибла невеста и сгорел дом?
Лидер помрачнел, покачал головой:
— Да, вот случилась такая беда.
— Как это произошло?
— Несчастный случай: взорвался баллон с газом, — сдержанно ответил Кара-Огай…
* * *
Ее вели по городу, и она давно потеряла счет времени. Рваное рубище едва прикрывало ее тело, задувал колкий ветер, почти оголяя грудь, она укрывалась, подсознательно чувствуя, что все это уже ненужно и бесполезно… Она шла в толпе кричащих людей, среди них не было ни одной женщины, бородатые, прыщавые, потные мужчины заглядывали ей в глаза, скалили зубы, а кто-то сзади — она боялась обернуться — все время подталкивал ее. Она понимала, что все хотят ее смерти. Рядом на белом коне ехал Кара-Огай, он склонялся к ней и смеялся: «Моего коня звать Мерседес». Она попадала на огромную незнакомую площадь и знала, что должна выбрать себе казнь: ее будут сжигать или вешать за все ее страшные преступления. Но Люся никак не могла вспомнить, что за прегрешения совершила, она чувствовала лишь запах гари… Потом люди куда-то исчезли, она подошла к огромной куче хвороста, под ним проглядывало что-то черное. Она наклонилась: да ведь это та самая обугленная «кукла»! Люся видит, как она начинает шевелиться, раздвигая сваленные на нее ветки, на скрюченных пальцах — кольца, «кукла» поднимает круглую черную голову, разжимает ослепительно белые зубы, но вместо слов — тягучий, болезненный стон, пронимающий до нутра, холодной змеей заползающий в душу…
Люся вскрикнула и вскочила. Видение было настолько реальным, что она и сейчас ощущала прикосновение грубой материи к телу, горький запах ветра. Потрясенная, она расплакалась. За окном желтым блином торчала луна. Подруга Зойка лежала на полу, от головы ее растеклась уже запекшаяся кровь. Люсю передернуло: «Кто ж так напивается в жару?..» Она снова выключила свет, легла, но заснуть не смогла. Зоя все время стонала, и Люся каждый раз с отвращением вспоминала «черную куклу». Страхи и сомнения продолжали мучить ее, Люся представляла, как она, едва выйдя на улицу, тут же будет опознана и схвачена, и тогда кошмарный сон станет явью… Но раскаяния в содеянном не чувствовала. «Как он только посмел сделать из меня рабыню! Я ему не какая-нибудь Гюльчатай! Пусть теперь поохает. Сатрап! Старикашка…»
Зойка проснулась спозаранку, тут же побежала промывать нос и застирывать простыню.
Она вышла нечесаная, с мокрым лицом и простыней, перекинутой через руку.
— У меня слабые кровеносные сосуды! — кричала она из ванны.
— Это я тебя вчера тюкнула! — отозвалась Люся.
— Да ну, не ври, — недоверчиво отреагировала подруга. — Что — я свой нос не знаю!
— Зоенька, — решительно заговорила Люся, — мне очень нужна твоя помощь. Надо найти Сережку. Но не сегодня — завтра, и сказать, чтобы пришел сюда…
— А вдруг продаст? — тревожно спросила Зоя.
— Глупенькая ты, да ему же первому голову и отвернут за то, что помог мне бежать!..
Целый день беглянка изнывала от жары и безделья, прислушиваясь к каждому звуку на улице. Топор и нож она держала возле себя, готовая к самому отчаянному отпору. Зойка пошла на свой комбинат, там еще что-то теплилось, отдаленно похожее на производственный цикл.
На следующее утро она, следуя наставлениям Люси, пошла к штабу и, улучив момент, спросила у охранника, где ей найти Сирегу.
— А чего хочешь-то от него?
— Значит, дело есть, — осторожно ответила Зойка, боясь, как бы не сболтнуть лишнего.
Охранник осклабился, спросил, хорошее ли дело… Но потом позвал товарища, сказал, чтоб тот нашел Сирегу. Его как раз выпустили. Кара-Огай понял, что в случившемся парень не виновен. И хоть чесались у него кулаки, но не стал он затевать расправу, ведь в народе его почитают как справедливого… Знал бы он всю правду!
Зойка сразу угадала его. Он вышел, дородный, крепкий, простецкого вида, тревожно осмотрелся, скользнув по ней пустым взглядом. Она подошла, поздоровалась и тихо сказала:
— Тебе привет от Люськи!
— Пойдем! — торопливо буркнул он и, взяв Зою под руку, отвел в сторону. — Ну чего там?
— Привет тебе передавала, — повторила Зойка.
— Это я уже слышал… Меня по ее милости Кара-Огай чуть не шлепнул на месте… Потом в подвал посадил. Я уж с жизнью простился. Думал, все — раскрылось… Только вчера вечером выпустили.
— Люся у меня прячется. Тебя ждет, очень скучает. Придешь? — Она мягко коснулась его руки. — Калинина, дом 7, квартира 12. Серая трехэтажка… А я сейчас на базар пойду, Люся попросила купить кой-чего… Посидим, выпьем — за успех предприятия…
— Ладно, приду, — сказал Сирега равнодушно, будто на сегодня у него было с десяток приглашений.
А притворялся ведь простецкий парень Сирега! До вечера ходил кругами, не зная, чем бы занять себя, вспоминал короткие сладкие мгновения в доме Кара-Огая и чуть не приплясывал от нетерпения… Вечером же, едва стрелка часов завалилась за семь, пошел к командиру отпрашиваться. Джеги, конечно, держать не стал, спросил, где искать в случае чего. Раньше никогда не спрашивал, а тут вот спросил. Сирега ответил уклончиво, что рядом, да и ненадолго. «Бабу себе завел?» — проницательно заметил командир. «Присматриваюсь», — сказал он и, выйдя из штаба, припустил рысью, не чувствуя под собой ног.
