Люся, конечно, повисла у освободителя на шее, и справедливости ради скажем, что не было в этом порыве и тени притворства. Душой и сердцем любила она крепких и сильных мужчин, в долгих же бабских посиделках находила лишь смертельную скуку.
Сирега вошел в комнату и ахнул. Такого богатого стола он, наверное, не видел никогда. Все обилие восточного базара перекочевало сюда. Разнообразные салаты, украшенные с виртуозностью, будто клумба, всяческими колечками, звездочками, розочками и прочей канителью, фрукты всех видов и сортов. Потом появились пельмени, огромные, как майорские уши; вернее, вовсе и не пельмени это были, а самые что ни на есть замечательные среднеазиатские манты. Сирега, разделавшись с уткой, схватился за раскаленные, истекающие соком «подушечки». А женщины сидели и млели. Особенно Зойка-одиночка. Ох, и нравился ей Сережка! Всем хорош: светловолос, не чета местному поголовному «брюнетизму», в плечах широк, простодушен и по характеру весел. Везло же Люське-стерве на мужиков… А Люся, как бы невзначай, все подливала и подливала водку подруге, та хмелела, несла околесицу, потом повисла у Сиреги на шее. Тот смутился, испугался, как бы женщины из-за него не передрались. Но Люся снисходительно и покровительственно сделала знак движением огромных ресниц, и Сирега понял: выходка пьяной подруги ее абсолютно не колышет. Наконец Зоя сломалась, Сирега вынес ее на кухню и, не церемонясь, положил на пол у плиты.
— Еще что-нибудь хочешь? — томно спросила Люся.
— Хочу, — басом ответил он и, придвинувшись к ней, положил одну руку на плечо, а другой стал расстегивать блузку.
Люся часто задышала… Тут все и произошло именно так, как ей представлялось и хотелось…
Потом Сирега пускал табачные кольца к потолку, рассказывал про свою жизнь, про драки на танцах, про тюрьму, про то, как их однажды освободили и он, получив вместе со свободой автомат, почувствовал новый вкус жизни.
Он гладил ее по животу, коленкам. Пропуская пушок сквозь пальцы, неожиданно крепко сжал в ладони ее грудь. Розовый сосок смешно затопорщился. Сирега чмокнул его и произнес:
— Всем хорошим во мне я обязан веселым женщинам, водке и войне.
Люся с томной улыбкой слушала его.
— Сержик, — она доверчиво прижалась к нему сисями, — ты должен выполнить одну мою маленькую просьбу. Обещаешь?
Конечно, он тут же пообещал. Хотя мог и не делать этого напропалую…
— Отвези меня в столицу. Я же теперь не смогу здесь жить. Уехать мне надо как можно скорей. Я боюсь, что она где-нибудь по пьянке проболтается… Понимаешь? Я представить себе не могу, что будет, если меня схватят…
Люся даже передернулась, вообразив, как ее приводят и бросают к ногам Кара-Огая.
— Отвезу, — сердито пробурчал Сирега. Да и с чего ему радоваться было? Такая «база» обламывалась! А женщина какая — мечта! Только, что называется, во вкус вошел… Пацаны узнали бы — умерли бы от зависти. Но делать нечего. Люсик права: сколько ей здесь прятаться? А стоит кому прознать — тут же всему городу будет известно. Какая шикарная новость: невестушка старого Огая, оказывается, не сгорела, превратившись в головешку, а, обдурив всех, клево проводит время с веселым парнем Сирегой, лучшим боевиком Кара-Огая. (Насчет лучшего он, конечно, преувеличивал, но молодости это простительно.)
Люсю он повез через день. Накануне она коротко остриглась и выкрасила волосы в жгучий черный цвет. Да, в последнее время она стала другой, и вот теперь ее портрет получил полное завершение: в зеркале на нее глядела жесткая, решительная и властная женщина, способная повелевать судьбой и мужчинами. Зойка ахнула, увидев ее, а Сирега, заробев, пробормотал: «Не слабо…»
Люся осчастливила подругу стодолларовой бумажкой, чмокнула в щеку, пообещала написать письмо, потом нацепила черные очки и стремглав выскочила во двор к машине. Лишь случайной старушке-соседке попалась она на глаза. Бабуля долго вспоминала, кого же напомнила ей промелькнувшая тенью странная брюнетка. А вспомнив, торопливо перекрестилась…
Люся же в это время, согнувшись на заднем сиденье под армейским одеялом, выезжала за пределы никчемного и ненужного ей города. Она тряслась от страха, потому что случайный досмотр машины сонным постовым с перекрестка мог вдребезги разбить ее лучезарное будущее, ее надежды, ее счастье, права на которое, как всем нам известно со школьных лет, никому не дано нас лишать. Когда Сирега притормаживал, Люсино сердце обрывалось и падало куда-то вниз, а ее избавитель приветственно махал знакомым боевикам на постах, и те отвечали ему безмолвным взмахом, лениво размышляя: «Куда это Сир погнал в такую рань?»
Прощание было без слез — торопливые объятия и еще более скорые поцелуи под рев авиатурбин. Билетов на Русь не было, но пара «зеленых» с ликами американских вождей тут же решили проблему.
— Приедешь, дай знать о себе. Через Зойку… — сказал Сирега.
— Обязательно, — заверила она и мысленно усмехнулась: «Милый, простой разбойник, как ты смешон!» Люся погладила его по волосатой руке, которая совсем недавно властно прижимала, тискала ее, ласкала, гладила волосы. «Прощайте, громадные властные руки! Птичка выпорхнула, и вы никогда больше ее не поймаете! Свободна! Свободна и богата!..»
Сирега долго махал ей вслед, пока она не скрылась в накопителе. И только когда лайнер взмыл, рассекая лазурную толщу неба, она сладко потянулась в кресле и сразу обо всем позабыла. А Сирега шуршал колесами в направлении славного города К. Он думал о женщине и подсознательно догадывался, что его тихо и нежно обманули.
* * *
Первой, кого он встретил, была опять женщина. Прехорошенькая Инга властно тормознула его, и он покорно остановился в сантиметре от ее первоклассных ножек. Амазонка давно приметила несвойственную одухотворенность боевика Сиреги, и ревнивое любопытство не давало ей покоя.
— А ну вылазь! — скомандовала Инга и тут же заметила армейское одеяло. — К девкам ездил, прохвост! Кто на такой тряпке будет спать? Хороший человек не станет. Таскаешься, котяра, а кто будет коммунизм завоевывать? Инга не будет…
Обычно она закручивала волосы в пучок и прятала под камуфляжной кепкой. Но было душно, шапка торчала под погончиком, а пучок она рассыпала золотыми нитями.
Сирега выскочил и первое, что сделал, — провел рукой по ее волосам. Он вдруг почувствовал, что теперь имеет такое право, хотя это и трудно было себе объяснить. От нежданной наглости Инга пришла в изумление и тут же бы расстреляла наглеца, причем безнаказанно, ведь Кара-Огай лично опекал ее: Инга — редкостный и дорогой сувенир… Но что-то удержало ее в последнее мгновение — возможно, новизна ощущений… Так или иначе, Сирега остался жив. Он даже успел вымолвить, что не может без нее, Инги, существовать. Соврал, конечно. Но ей подсознательно всегда нравились Сирегины светлые волосы. А сладкие речи способны растопить ледяное сердце. Инга оттолкнула Сирегу, он успел заметить необычные очертания ее руки: крепкие пальчики, выпуклые костяшки и проступающие прожилки вен.
— Ну что, медвежонок, пойдешь со мной на охоту? — оттопырив нижнюю губку, спросила она.
— А отчего ж не пойти? — ответил Сирега и тоже оттопырил губу.
— Не боишься? Ведь на «живца» пойдешь… Знаешь, что это такое?
— Разберемся.
…Выслушав Сирегу, Джеги недоверчиво уставился на него: не хватает, что ли, остроты жизни? С Ингой все ясно. Она больна, ангелоподобная тварь с золотыми волосами. Вероятно, она ненавидит всех мужчин мира, у каждого найдет неискупимый грех и пулькой-свистулькой тут же исправляет их мужские амбиции. А внешне пристойная девушка, чемпионка по биатлону, глаза голубые-голубые, кроткая и непонятная, презрительно усмехающаяся, порой тоскливо-отрешенная. Загадочная душа, выстуженная прибалтийским сквозняком.
— Куда собрались? — сердито спросил Джеги.
Сирега не знал, поэтому замялся:
— Мы пока еще не обсудили…
— Давай зови ее сюда, — распорядился командир.
Джеги с ходу набросился:
— Опять собралась в засаду? Хочешь, чтоб тебя поймали?
— Я снайпер группы риска, но не хочу, чтоб меня убили, как глупый курка. — Акцент зазвучал сильнее, она стала сбиваться. — Мне нужен тренировка, всегда — чувство опасность!
— Хорошо, не надо только кричать. — Джеги сделал останавливающий жест рукой. — Говори, что придумала…
Неприметным движением она вытащила откуда-то стилет, знак женского коварства, стала чертить на песке шоссе схему кишлака Дальнего, проселочные дороги… С наступлением темноты в укромном месте недалеко от кишлака Сирега должен был спрятать пулемет Калашникова и снайперскую винтовку. Машину оставляют в ущелье…
Джеги не выдержал:
— Что ты рассказываешь? Вас задержит первый же пост фундаменталов!
