– Его зовут… Его зовут… Долин. Михаил Долин.
Произнеся эту явно вымышленную фамилию, он вспомнил все, что было с ней связано, и скривился. Хорошо, что Антоненко, шагнувший за порог, не успел увидеть гримасу, появившуюся на лице Нишарина. Она никоим образом не могла бы послужить рекламой его товару. Наоборот.
* * *
Как всегда, выбираясь из затемненного автомобильного салона на яркий дневной свет, Антоненко почувствовал себя графом Дракулой, разбуженным в неурочный час. На самом деле он не был вампиром, но солнце все равно недолюбливал, полагая, что с каждым прожитым годом оно все безжалостнее высвечивает морщинки, проплешины и прожилки, которые никуда не денешь, не спрячешь. Ему уже перевалило за сороковник, а успеть нужно было так много. Из-за постоянного нервного напряжения, в котором находился Антоненко в последнее время, у него ухудшилось зрение, начали лезть волосы на макушке и раскрошились сразу два верхних боковых зуба. Если так будет продолжаться и дальше, то к своей великой цели он придет не полным энергии мужчиной в расцвете сил, а чуть ли не дряхлой развалиной.
Проклиная не подвластные ему солнце и возраст, Антоненко застыл в позе скифской бабы, уставившись на пилота, поджидающего его возле белого, в черную полоску, вертолета. Что линялые джинсы подмосковного аса, что его синяя, пузырящаяся на ветру рубаха – и то и другое были одного цвета с сентябрьским небом, разве что чуточку ярче. Поворот головы почти картинный, приветственный взмах руки – небрежен, взгляд ленив и скучен, но все равно преисполнен достоинства, как у льва, озирающего свои владения. Зато не постригался давно, и выбрит неважно, и туфли на ногах порядком стоптанные. «У таких обычно ни кола, ни двора, в карманах – дырка от бублика, а бабы все равно их любят», – зло подумал Антоненко.
Испытывая все возрастающее раздражение, Антоненко приблизился, чтобы поздороваться с пилотом тоном столь же холодным, как те морозильные агрегаты, которыми он торговал.
– Добрый день, – приветливо откликнулся пижон в джинсах. – Моя фамилия Долин, но лучше зовите меня просто Михаилом.
– Шеф предупредил тебя о моем визите, Миша?
– Я Михаил, – напомнил Хват. – А шеф меня предупредил и проинструктировал, не извольте беспокоиться.
– Беспокоиться должен ты, – сказал Антоненко, сохраняя интонацию в пределах минус трех-четырех градусов по Цельсию. – Ведь если я передумаю делать покупку, то тебя за это по головке не погладят, верно?
– Хотел бы я посмотреть на того, кто попробует меня погладить.
Как бы желая получше приглядеться к собеседнику, пилот снял черные очки. Моментально выяснилось, что его беспечная ухмылка совершенно не соответствует выражению глаз, уставившихся на Антоненко прямо и твердо. Выдержать этот взгляд удалось с трудом, да и то не слишком долго.
– Давай обойдемся без рассуждений на посторонние темы, – произнес Антоненко своим профессионально холодильным голосом. – Показывай свой агрегат.
От дружелюбной улыбки Хвата даже воспоминаний не осталось.
– Что ж, полезайте в кабину, – предложил он, кивая на раскрашенный под зебру вертолет.
– Ч-черт, легче в страусиное яйцо втиснуться, чем в эту халабуду. – Заняв кресло рядом с загорелым пилотом, опять напялившим свои черные очки, Антоненко пошарил руками в поисках задвижной двери. Ее не было ни с левой, ни с правой стороны.
– Полетим в открытой машине? – кисло осведомился он.
– Разумеется, – вежливо кивнул Хват. – Если вы не откажетесь.
Не дождавшись ответной реплики, он запустил двигатель, и над головами мужчин загудел-застрекотал набирающий обороты винт. Через мгновение мини-вертолет завис в метре над землей: вылитая стрекоза, взлетевшая с зеленой лужайки. Сердце Антоненко неприятно екнуло от незнакомого ощущения невесомости.
– Ну что, вперед? – Хват вопросительно взглянул на него, ожидая команды.
– Давай трогай.
Повинуясь барскому взмаху руки пассажира, вертолет легко взмыл в небо, стремительно набирая высоту. Ощущение невесомости по-прежнему не покидало Антоненко, впервые в жизни почувствовавшего себя не довольно упитанным, солидным мужчиной, а пушинкой, гонимой ветром в неизвестном направлении. Воздушные потоки пронизывали кабину насквозь, грозя оставить партию «Власть народа» без своего основателя и бессменного лидера. Подавляя тошноту и малодушное желание потребовать немедленной посадки, Антоненко прокричал:
– Какова грузоподъемность этой тарахтушки?
– До полутонны, – сообщил Хват авторитетно, как и полагается пилоту.
– Сколько летчиков работает в вашем авиаклубе?
– От пяти до пятнадцати человек, в зависимости от сезона.
– Значит, выбор имеется? – осведомился Антоненко.
– Имеется. Выбор всегда есть.
– Тогда можешь быть уверен, Михаил, что возить меня будет кто угодно, но только не ты.
– За что такая немилость?
– А не нравишься ты мне, – с удовольствием признался Антоненко. – Не нравишься, и все.
– Ну вот, – огорчился Хват, – опять начинается.
– Что начинается? Разве я уже говорил тебе о своей антипатии?
Можно подумать, она не ощущалась без слов.
– Да меня все тут терпеть не могут. – Хват якобы в сердцах ударил по штурвалу, отчего легкий вертолет качнулся из стороны в сторону. – Фашистом считают.
– За что? – насторожился Антоненко.
– А за убеждения, за что же еще.
– Ты состоишь в какой-то организации?
– Да нет, – неохотно откликнулся Хват. – Просто привык говорить, что думаю, вот всяких чистоплюев и коробит.
– Интересно-интересно. И каковы же твои убеждения?
– Очень простые. Зачистки пора не в Чечне проводить, а здесь, в Москве. Чтобы и духу всякой нечисти не осталось. Лиц этих кавказской национальности. Вернее, рож.
– Рассуждение примитивное, но верное, – одобрительно произнес Антоненко. – Но Кавказ – это лишь видимая часть айсберга. Россия ведь расположена не на отдельном материке, не в безвоздушном пространстве. Ее окружают…
– Кто? – удивился Хват. – Война с утра вроде не намечалась.
– Она уже идет, война, только пока невидимая. Славянские страны действительно окружают, в самом буквальном смысле. Во-первых, западная цивилизация, с центром в США. – Антоненко щелкнул пальцами, призывая внимательно следить за ходом его размышлений. – Во-вторых, восточная цивилизация, оплотом которой являются Япония и Китай. – Антоненко заправил за уши растрепанные ветром пряди волос. – Обе эти цивилизации находятся в глубочайшей заднице. У Запада развитая промышленность, а сырья для нее нет, даже самого дерьмового, да и людишек маловато. У азиатов же извечный кризис перенаселения. Вывод?
– Им хочется выбраться из задницы, – предположил Хват, на лице которого исправно отразилась напряженная работа мысли.
– Само собой, – кивнул Антоненко. – Но каким образом?
– Каким?
– А за счет славянских народов. Взять хотя бы Россию. Она обладает почти одной восьмой частью земной суши, а также сорока процентами всех мировых ресурсов сырья. Таким образом, вы естественно становитесь объектом экспансии.
«Сволочь, – подумал Хват. – Говорит прописные истины с таким видом, словно озвучивает глас божий. Играет на патриотических струнах. Хорошо играет, да только мелодия хреновая получается».
– Экспансия – это плохо, – вздохнул он. – Но вы говорите так, будто лично вас экспансия не касается. Разве вы нерусский?
– Какая разница, русский, нерусский… – Антоненко подвигал влажной нижней губой. – Допустим, по происхождению я украинец, но все мы одна большая семья. И мы обязаны отстаивать свою независимость, Михаил! Не то задурят головы всякими красивыми посулами, а сами поставят раком и уж больше распрямиться не позволят, нет. – Антоненко задышал так тяжело, словно уже видел себя рабом на плантации, подгоняемым бичом безжалостного надсмотрщика. – И никакие уговоры, никакие вопли об общечеловеческих ценностях, о том, что «Земля – наш общий дом», тут не помогут. Сколько бы нам ни клялись в любви китайцы, американцы и прочие доброжелатели, все равно они будут смотреть на нас как на потенциальную добычу.
– Они сами скоро станут добычей. Падалью.
Произнеся эту фразу, Хват припомнил, что падалью питаются стервятники да шакалье, но Антоненко нюанс не уловил, кивнул согласно.
– Вот! Правильно мыслишь, Михаил. Мы должны осознать, что никто с нами не будет считаться, если мы будем слабы. Сегодня мы видим это на примере Чечни и Эстонии, которые, будучи карликовыми образованиями с горстками жителей, нагло претендуют на исконно русские территории. – Рука Антоненко описала такой порывистый и широкий жест, что едва не задела вовремя пригнувшегося Хвата. – Наглость слабых оскорбляет богов, как сказал Салазар.
– Кто такой? Писатель, типа Лимонова?
– Антониу ди Салазар – основатель фашистской партии Португалии. – Приписав молчание Хвата накатившему на него благоговению, Антоненко возвысил голос примерно на три четверти тона и провозгласил: – В России тоже есть свои патриоты, готовые восстановить порядок любой ценой. Эти люди не пощадят никого и ничего ради достижения священной цели. Есть у них такое право. Есть.
