Медсестра машинально выполняла свои обязанности. Она бегло глянула на Илью, буркнула что-то типа «здрасте», сделала укол и поспешила ретироваться. Потом Галина принесла ему завтрак.
Ткачу хотелось встать. Он чувствовал себя готовым к прогулкам, но так и не решился подняться. Лежал, скучал, смотрел в потолок. Оборачивался на каждый стук двери.
Что случилось с ним? Влюбился? Все, товарищ старший лейтенант, был человек и нет его.
Нагрянула доктор Васюкович, и в воздухе запахло жареным. Она чугунной поступью командора ходила между рядами, сурово смотрела на больных. За ней, засунув руки в карманы халата, брела Галина и зевала.
Докторша остановилась напротив кровати, на которой лежал Ткач, смерила его брезгливо-грозным взглядом. Притворяться спящим было неразумно. Его уже засекли. Илье пришлось вступить в безмолвную схватку.
– Ну и чего уставился, сепаратист недобитый? – процедила Илона Давыдовна. – У меня что, бюстгальтер поверх халата?
Галина прыснула. Докторша посмотрела на нее со всей строгостью руководящего работника. Медсестра вмиг сделала постное лицо.
Возобновилась молчаливая дуэль, закончившаяся тем, что женщину передернуло.
– Как он? – спросила Илона Давыдовна.
– Нормально, – сказала Галина и пожала плечами.
Ответ был емким, даже всеобъемлющим.
– Отлично, – процедила докторша. – Проследите, чтобы послезавтра его здесь не было. Я сама позвоню майору Мамуту, пусть присылает людей и забирает свое дерьмо.
Весь следующий день волочился как в тумане. Галина машинально делала перевязки, вводила инъекции. Несколько раз она кому-то звонила из своей каморки, ругалась, срывалась на крик. Эта брюнетка так и не узнала Ткача. Могла бы угадать по голосу, но они не разговаривали.
Контактировать с соседями Илье не хотелось – только нервы мотать. Да и не в том они состоянии.
Человек, лежащий через кровать от него, был очень плох. Иногда он бредил, звал какого-то или какую-то Сашу, просил прощения. Потом бедняга приходил в себя, с тоской смотрел в потолок.
Остаток дня был отмечен двумя печальными событиями. Первое сводилось к тому, что Илья в отсутствие медсестры обошел помещение, заглянул во все окна и пришел к неутешительному выводу о том, что бежать невозможно. Территорию лечебного заведения окружал забор, перелезть через который он не смог бы и за миллион долларов. Автоматчики блуждали по периметру, дежурили на воротах, двое постоянно бездельничали у крыльца.
Второе печальное событие случилось после наступления темноты. Ткач очнулся от громкого хрипа. Больной, лежащий через койку, конвульсивно вздрагивал, гнулся дугой. Из его рта вылезала шапка пены. Потом он затих.
Подошла Галина, пощупала пульс, оттянула веко, вздохнула и удалилась, плавно покачивая бедрами. За стенкой она кому-то позвонила.
Минут через пять появились небритые санитары с носилками, упаковали тело в пластиковый мешок, исподлобья посмотрели по сторонам. Не нуждается ли кто-то еще в ритуальных услугах?
Взгляд одного из них уперся в Илью, на которого словно морозом повеяло. Санитар оскалился. Мол, подожди, скоро за тобой придем.
Мужики погрузили тело на носилки и потащили к выходу. Санитар, идущий сзади, еще и ухитрился шлепнуть по попе неловко подвернувшуюся Галину. Она отозвалась на такую шалость звонкой руганью. Дядьки дружно загоготали и покинули барак.
Что-то сладкое разлилось по всему телу Ильи, когда он очнулся утром и обнаружил, что Олеся собирается вкатить ему укол. Она улыбалась печальной загадочной улыбкой и ввела лекарство так, что он даже не почувствовал.
– Вот и все, больной, теперь вас ждут покой и умиротворение, – пробормотала медсестра и взялась кормить его.
Потом Илья обнаружил, что глаза ее повлажнели от слез. Олеся тоже это почувствовала и отвернулась.
– Завтра меня заберут отсюда, – сказал Ткач.
Она кивнула, проглотила комок.
– Я знаю. Не понимаю, Илья, что я в вас нашла. Почему мне хочется сидеть рядом с вами, слушать вас? Я никогда так не рвалась на работу, как сегодня. Если об этом узнает Илона Давыдовна, то я не только вылечу отсюда, но и попаду под суд. Не знаю, что делать. Я не смогу вас отсюда вывести.
– Это не требуется, Олеся. – Илья жадно смотрел ей в глаза, чувствовал, как в желудке образуется безвоздушное пространство, а сердце начинает щемить. – Я ждал, очень скучал вчера. Тоже не понимаю, что происходит. Я ведь знаю вас только один день. Как метеоритом по башке, простите. Тот сон был неспроста, я не зря в нем увидел вас. Это судьба, Олеся. Бог дает нам шанс. – Он взял ее холодную дрожащую руку в свою. – Мне кажется, вы чувствуете то же самое, что и я.
– Какой шанс, о чем вы говорите? – Олеся снова чуть не плакала. – Завтра вас заберут, загубят в вашем лагере, и мы никогда больше не увидимся. Я только напрасно буду вас ждать, рвать душу.
– А вы пообещайте, что будете ждать, – встрепенулся Ткач. – Просто скажите так, и все. В этом случае я обязательно приду. Не давайте никому обещаний, подождите меня, договорились? У нас все будет хорошо.
– Вы считаете, что между нами могут быть серьезные отношения? – спросила Олеся и шмыгнула носом.
– Такие серьезные, что мы даже не улыбнемся ни разу. Шучу, простите. Еще раз повторяю, Олеся, я вас не брошу. Выберусь из этой передряги, и вы поедете со мной. Навсегда. Согласны?
– Интересное предложение, – сказала она и улыбнулась сквозь слезы. – А мы не окажемся после этого в интересном положении?
– Разве только вы, – пошутил Илья. – Но это не самое страшное, что может случиться в жизни. Возможно, нам это даже понравится.
– Господи, я не верю. – Олеся закрыла лицо ладонями. – Это все глупо, бессмысленно. Завтра мы расстанемся навсегда. Сегодня ночью я не усну, а завтра не смогу сюда прийти. Охрана просто не пустит меня в чужую смену. У них строгие инструкции на этот счет.
– Вам не надо быть здесь завтра, когда за мной придут. Вы можете невольно себя выдать. Вслушайтесь в мои слова, – настаивал Илья. – Я же вам обещал, а слово свое всегда держу. Просто ждите.
– Хорошо, Илья, буду ждать, – заявила она, глотая слезы. – И плакать больше не стану. Господи, откуда вы свалились на мою голову? Что со мной происходит? Вы должны пообещать, что не будете больше нарываться. Никакой самодеятельности, этих глупых побегов. Вы должны быть паинькой, тогда вас могут освободить за примерное поведение. Или кончится война, и все поедут домой.
В ней еще сильна была наивность, вера в справедливость мироустройства. Он что-то буркнул, вроде как пообещал, и на всякий случай попросил ее телефон. Олеся продиктовала номер, не задумываясь.
Она рисковала, почти весь день не отходила от него. Им крупно повезло. Илона Давыдовна в лечебницу не заглядывала, новых пациентов не привозили, а из присутствующих никто не умер.
Вечером Олеся выключила свет, заперла входную дверь, присела на его кровать, потом легла рядом и замерла. Илья обнял ее как-то неуклюже, боясь повредить, словно она была бумажной куклой. Сердце его сжималось от тоски. Она была совсем близко. Он дышал запахом ее волос, целовал губы, которые отвечали ему тем же.
Потом Олеся опять плакала, обняла его и зашептала, что пусть все идет к черту. Она готова на все, будет ждать, невзирая на тьму обстоятельств и препятствий. Илья хотел спросить, почему их тьма – он знал всего одно, – но так и не собрался. В голове и прочих органах бывалого разведчика царил несусветный ералаш.
Удалые молодцы в полном молчании довезли его до барака и швырнули внутрь. Выписан, мать его!
Все обстоятельства складывались против Ильи. Олесю он больше не видел. Последняя ночь в лазарете оказалась самой тоскливой в его жизни. Ткач грыз подушку, лез на стенку.
Погода тоже вносила свою лепту. Дожди зарядили основательно, все раскисло.
Илья снова кашлял, не мог избавиться от мокроты в горле. Здоровье у старшего лейтенанта не восстановилось. Слишком малый срок он провел в больнице. Еще ныли ребра, не зарубцевались порезы и ссадины. Он мог передвигаться, но о прежней проворности оставалось лишь мечтать.
Надзиратели встретили его как родного, с распростертыми объятиями. В бараке было пусто, рабочий день еще не кончился, и эти милые ребята жутко страдали от безделья.
– Явился! – заявил Дыркин, хватая Илью за шиворот. – Наш смутьян и злой гений снова с нами! Как же мы соскучились! Хлопцы, не пора ли нам разнообразить нашу интимную жизнь?
– Может, не сегодня? – проговорил Князевич. – Посмотрите, какие мы расстроенные. Исключительно из уважения к его поруганным чувствам.
– Это точно, – согласился Гутник и отвесил узнику чувствительный удар дубинкой по печени.
Илья согнулся от резкой боли. Вот же мать их! Как же ему не хватало всего этого.
– Давайте сегодня его отделаем, а завтра решим насчет интимных услуг, – предложил Князевич, тыча дубинкой в грудь Ткачу. – Вы поглядите, хлопцы, воспитание не пошло ему на пользу. Он же злой как собака.
