Алые пустынные розы…
– Ты уверена, что он там? – спрашиваю я Амани, которая сегодня на редкость молчалива.
– Нет, – отвечает она. – Он может быть там. Ты знаешь правила – кто задает вопросы, тот долго не живет.
Да. Я знаю правила. По этому же принципу построена «Аль-Каида» – никто не должен задавать вопросов, никто не должен делать карьеру. Каждый должен ждать, пока ему сообщат то, что он должен знать, или пригласят перейти на другую ступень тайной иерархии. Кто проявляет активность – автоматически попадает под подозрение и заканчивает жизнь на мусорной свалке где-нибудь в окрестностях Карачи. Вот почему американцы никогда не внедрят своего человека в «Аль-Каиду». Они не умеют ждать.
А я умею. И даст Аллах – сегодня дождусь – расправлюсь с человеком, который предал своих, хуже того – убил своих и стал духом. Я долго этого ждал и заслужил это – Аллах свидетель, заслужил…
– Почему ты так хочешь его убить? – Амани словно читает мои мысли.
– Почему? Он предатель. Он был одним из нас, а стал одним из них. Русские ненавидят предателей, для русского предатель – худшая из тварей на земле. Многие умирали под пытками, опасаясь только одного – предать. А Аль-Малика никто не пытал. Он сам принял решение предать и предал. Перешел на сторону врага. Теперь он – один из самых опасных людей в «Аль-Каиде», опасный не по тому, что он говорил на ролике в «ютубе» – а по тому, что он делает.
– Мой брат тоже был предателем, – говорит Амани. – Получается, его убили правильно?
– Твой брат не переходил на сторону врага. Твой брат всего лишь решил прекратить войну, которая ни к чему не ведет. Он же не стал израильским агентом?
– А если бы стал?
Я молчу. Раздражение поднимается во мне, подобно мутной пене в кипящем котле.
– Что ты хочешь от меня услышать? Я не могу отказаться от себя самого, ты это знаешь.
– И я не могу отказаться от себя самой. Вот почему у нас ничего не получится. Мы слишком разные…
– В чем разные? Разве у вас верность своему народу – не одна из высших добродетелей?
– Да. Но еще важнее – быть верным своим убеждениям.
Да, черт побери…
Я внезапно кручу руль, и мы так, на скорости около ста восьмидесяти, меняем полосу, уходим к самой обочине. Мимо, рыкнув возмущенным гудком, пролетает огромный «МАЗ» с сорокафутовым контейнером на прицепе.
Амани чуть не слетает с сиденья, хватается за все, за что только можно. Через съезд, предназначенный специально для бедуинов, мы вылетаем с дороги в пустыню, скорость около ста. Под колесами – камни, нас подбрасывает как на трассе «Париж – Дакар». Никогда сам по ней не ездил, но с набчелнинцами разговаривал, было дело.
– Ты с ума сошел!
Да. Наверное, сошел. Все мы здесь – немного сумасшедшие, потому что только так и можно тут выжить.
Я останавливаю машину. Выхожу. Передо мной, в нескольких сантиметрах от колеса, куст низкорослых, ярко-алых роз. Пустынные розы Ирака. Я знал, что в этом месте они есть – не раз ездил по дороге…
Я срезаю одну. Самую высокую и красивую. Открывая дверь, встаю на одно колено. Так рыцари преподносили дамам свои дары. Воин с Севера никогда не встанет на колени. Теперь уже никогда…
– О, Аллах… Ты совсем сумасшедший.
Да. Наверное, я сумасшедший. Только потому и остаюсь в живых. Потому что сумасшедших хранит Аллах, верно?
Задержались мы гораздо дольше, чем на то рассчитывали. Поэтому даже то, что остаток пути я проделал на скорости свыше двухсот, не помогло.
На окраине города Амани, уже приведшая себя в относительный порядок, сказала остановиться. В ее глазах – как и в моих – жидкой ртутью плескалось безумие. На всякий случай я стянул покрывало с заднего сиденья. Там, на сошках, стоял готовый к бою пулемет. Взял его, потому что в одиночку и без пулемета ехать опасно.
– Это они?
Амани присмотрелась:
– Да. Не надо, это свои.
– Сегодня кент, а завтра мент, – пробормотал я.
– Что?
– Да так. Русская поговорка, потом объясню. Не езди с ними, пригласи кого-нибудь из них в нашу машину.
– Хорошо…
Амани вышла. Я отпер дверь со стороны водителя и, подумав, перетащил пулемет на переднее сиденье. Двигатель, естественно, не выключал, коробка – тоже на передаче.
Амани подошла к большому, длинному китайскому джипу. Оттуда вышли двое, оба в арабской одежде. Палестинцы – я их узнаю по кашиде в белую и красную клетку, стиль Арафата, почти все палестинцы-мужчины так носят. Амани расцеловалась с обоими, коротко переговорила, потом пошла с одним из них к нашей машине.
– Это Самир, – сказала она, представив нас друг другу, – а это Искандер. Он хороший друг.
Палестинец подозрительно посмотрел на нее – не исключено, что он понял, насколько я хороший друг. А арабы этого не любят. Впрочем – плевать.
– Салам алейкум, – широко улыбнулся я.
– Ва алейкум салам, – настороженно сказал палестинец.
Амани заговорила скороговоркой на своем диалекте, объясняя, что Аль-Малик мне личный враг и у нас с ним кровная месть. Палестинец косился на пулемет, с его места он был виден. Кровник с пулеметом – только этого тут не хватало.
– У нас мирный город, – сказал он, – нам тут не нужны неприятности.
– Неприятности будут, когда полиция и Мухабаррат перевернут город вверх дном. Если я покажу им тело Аль-Малика – они уйдут. Я готов заплатить за информацию, если она окажется правдивой.
Палестинец почесал жидкую бородку.
– Пятьдесят тысяч амрикаи, – заявил он.
Это было дешевле, чем я рассчитывал. Я достал пакет из-под сиденья, выудил оттуда две пачки стодолларовых купюр. Передал ему.
– Остальное получит, когда мои руки будут красны от крови моего врага, – заявил я.
Палестинец возмущенно заголосил – ему не понравилось, что я ставлю его честность под сомнение. Амани скороговоркой успокоила его, объясняя, что я не местный и потому не знаю их традиций.
Палестинец немного успокоился. Сунул купюры в карман широкой, свободной рубахи…
– Я слушаю, – напомнил я.
– Он у людей племени Азенах, – сказал палестинец.
Племя Азенах – крупнейшее бедуинское племя в мире. Из него произошли правящие дома Саудовской Аравии, Кувейта и Иордании, но его центр и шейх, правящий племенем, живет как раз в Ираке.
– Они знают, что этот человек – исполнитель «Аль-Каиды» и враг государства? – спросил я.
– Знают. Он пришел к ним раненным, они не могли не оставить его, это противоречит традициям их гостеприимства.
Я верю. Это действительно так.
– Они просят не проводить военную операцию и не убивать его на территории племени. Иначе на них будет месть.
Это тоже правда.
– Я не хочу этого делать. Но пока месть на мне. И я сделаю то, что сочту нужным. Я тоже мужчина и воин.
Палестинец нехорошо покосился на Амани.
– Вчера границу перешел караван. Вооруженные люди, их здесь никто и никогда не видел. Они будут в городе, им передадут твоего человека, и они уйдут с ним за границу. Племени обещаны большие почести.
Так и есть – Иордания. Это могут быть и боевики, и спецназ.
– Когда будет передача? Где?
Палестинец посмотрел на часы:
– Совсем скоро. После намаза.
Вот же ублюдок…
– Едем, – я включил передачу, – и только попробуй солгать…
Ар-Рутба – город совсем небольшой, в нем только одна главная улица. Трущобы не считаем. В свое время американские морские пехотинцы именно на этой улице наткнулись на «черных аистов» – боевиков в черном и с черными чалмами. Это был личный отряд Аз-Заркави, отряд непримиримых…
Палестинец смотался сразу, как только я остановил машину. Не помогло даже то, что я предложил еще пятьдесят за то, что он и его отряд примут участие в ликвидации Аль-Малика. Полиция здесь есть, но в случае перестрелки еще неизвестно, на чью сторону она встанет. Пограничная стража поголовно куплена кланами контрабандистов, на нее надежды тоже мало.
Придется справляться самим. Если сейчас над городом повиснут вертолеты, передача сорвется, и Аль-Малик гарантированно уйдет.
Та одежда, которая на мне есть, и борода помогут мне сойти за местного. Тут полно людей, которых никто не знает, – кто-то приехал покупать, кто-то продавать, и никто на это не обращает внимания. Я замотал лицо шарфом, достал мешок из багажника. Впереди был перекресток, его надо было перекрыть.
– Слушай меня. Слушаешь?
Амани кивнула:
– Да.
– Я буду слева. Проезжай перекресток и разворачивай машину. Как начнется стрельба – спрячешься за ней, поняла?
– Да.
– Не рискуй. Просто перекрой дорогу, чтобы они не прошли напрямик.
– Я поняла. Я не девочка, вообще-то…
– Знаю.
– Негодяй.
– Тихо. Все серьезно. Давай. Аллаху Акбар…
Аллаху Акбар…
Шаг в сторону – и я уже в толпе. Арабской толпе. Арабская толпа воспринимается как… Как залегший в засаде хищный зверь, присутствие которого чувствуешь каждой клеточкой своего тела. Она едина, она и есть зверь. Пока он не обращает внимания на тебя, но стоит только чему-то произойти, чему-то, что выделит тебя из безликой массы, и случится беда. Ты уже не уйдешь, толпа моментально сплотится вокруг тебя и раздавит. Иногда я даже им завидую. У нас кричи не кричи – бесполезно. Здесь же толпа встает с места, как хищный зверь, и не ляжет, пока не напьется крови…
