— Я не куролешу… куролесю, — заговорил Кузьмин, начиная закипать. — Я Родине служу. Отчизне.
— Это хорошо, это правильно, — закивала мать. — Но, может быть, пусть теперь другие Родину защищают, а тебе чем-нибудь более прибыльным заняться? Вон у Шишкиных сын…
— Твоего, между прочим, возраста, — вставил отец.
— Твоего возраста, — подтвердила мать. — Так этот Андрюша Шишкин риелтором в частную фирму устроился, и устроился очень даже неплохо. Верно я говорю, Ваня?
— «Неплохо» — не то слово. Парень чуть ли не каждый месяц родителям новые мобильники дарит.
— Зачем им каждый месяц новые мобильники? — с кислым видом поинтересовался Кузьмин.
— Не знаю, — пожала плечами мать. — Лично меня мой старенький устраивает. Правда, работает он через раз и все время разряжается…
— А ведь в наши годы оказаться без связи чревато…
Хотя отцовская фраза осталась незавершенной, Кузьмин прекрасно понял, что имеется в виду. Понял он также, что сравнение с незнакомым риелтором Андрюшей говорит явно не в его пользу.
— Он хочет сказать, что мы уже старенькие, — пояснила мать. — А так хочется дожить до того дня, когда родной сын добьется настоящего успеха в жизни. — Она ласково улыбнулась Кузьмину: — Хочешь я познакомлю тебя с Андрюшей? Мы могли бы пригласить Шишкиных в гости, да, Ваня?
— А что, неплохая идея! — бодро откликнулся отец, и стало очевидно, что родители заранее приготовили реплики для своего маленького домашнего спектакля.
— Не сегодня, — сказал Кузьмин, тоже улыбаясь, хотя и несколько натянуто. — Мне сегодня уезжать. Так что посижу с вами часок, и в дорогу.
— Тогда за стол, за стол! — засуетилась мать. — Я сварила отличный куриный супчик.
— До обеда еще далеко, — засомневался Кузьмин.
— Суп можно есть в любое время, — веско произнес отец. — Какой же мужик без первого?
То ли поздний завтрак, то ли ранний обед прошел в гробовом молчании, если не считать реплик матери, подававшей на стол. Хлебая суп, Кузьмин напряженно подыскивал слова, которые могли бы разрядить обстановку, но ничего путного в голову не пришло, так что первым тишину нарушил отец.
— Хватит тебе в войну играть, — сказал он, разминая в пальцах хлебный мякиш. — Пора к мирной жизни приспосабливаться.
— Большой ребенок, — вздохнула мать. — Повзрослел, состарился, а ума не набрался.
— Это ты мне? — возмутился отец.
— Ленечке. Никак не научится жить, как все нормальные люди.
Кузьмин открыл рот, но не произнес ни слова. Он не знал, как объяснить то, что чувствовал сам: ответственность за будущее страны, в которой он жил, веру в то, что ему хватит сил и умения для защиты своих сограждан. Это был его путь. Его военная тропа. Сворачивать он не собирался. Не по нему были всякие окольные стежки-дорожки.
Ожесточенно жуя недоваренную молодую картошку, он смотрел в окно, заслоненное матовой гранью «Пирамиды Хеопса». Ночной клуб воздвигли в скверике каких-нибудь года полтора назад, но под его монументальностью подразумевалось: это навсегда. Излюбленное место отдыха стариков, молодых мам и детишек исчезло под нагромождением железобетонных конструкций. Расположенный по другую сторону скверика НИИ частично переоборудовали в торговый комплекс, частично снесли, освободив пространство для автостоянки. Это тоже было навсегда.
— Не раздражает? — поинтересовался Кузьмин, показывая вилкой на пирамиду.
— У меня нет времени пялиться в окно, — заявил отец.
Утверждение звучало в устах пенсионера более чем забавно, но Кузьмин не улыбнулся.
— А меня раздражает, — сказал он. — Бесит.
— Ты предпочел бы видеть за окном кумачовые плакаты с изречением коммунистических вождей? — осведомился отец, вступивший в партию то ли в восемнадцать, то ли в девятнадцать лет.
— Ваш дом. — Кузьмин обвел взглядом стены. — Его при Брежневе строили. Во времена большевицкого тоталитаризма, так?
— Сейчас гораздо лучше строят, — заметила мать. — Подложить картошечки? Салатика подрезать?
— Что строят? — спросил Кузьмин. — Элитное жилье? Банки? Кегельбаны?
— Не вижу в этом ничего плохого, — сказал отец. — Лично я не имею ничего против элитного жилья.
— Он хочет сказать, что наше поколение ютилось в жалких конурах, — пояснила мать.
— Площадью шестьдесят пять квадратных метров, — сказал Кузьмин. — А знаете, сколько сейчас один метр жилья стоит? А помните, как вы радовались, когда получили квартиру? Гостей принимали, родственников подселяли, и ничего, не жаловались. «В тесноте, да не в обиде» — вот как вы говорили.
— Мир меняется, правда, Ваня? — высказалась мать, разливая компот. — Так уж он устроен.
— До сих пор он менялся не в лучшую сторону, этот мир, — сказал Кузьмин. — Его закатывали под асфальт, застраивали ночными клубами и выкладывали фигурной плиткой. — Он отодвинул поставленную матерью чашку. — Но сегодня я вижу, как вся эта мишура разваливается. Россия обретает прежнее величие, она набирает силу…
— Значит, — поспешил вставить отец, — без тебя прекрасно обойдется.
— Не обойдется, папа! Наоборот, именно в этот момент на нас готовы наброситься враги — наброситься со всех сторон, стаей. Не допустить этого — мой долг.
Чувствуя, что он завладел вниманием родителей, распаляясь все сильнее, Кузьмин заговорил громче, увереннее, рассудительнее. Он рассуждал о России, поднимающейся с колен, о том великом будущем, которое ожидает россиян, об их богоизбранности и особом пути, и ему уже казалось, что вот, наконец, он достучался до родительских сердец, и теперь, пробудившись от обывательской спячки, они поймут, что он не может сменить погоны майора спецназа на кредитные карточки риелтора Шишкина, когда услышал:
— Все это хорошо, но идеи на хлеб вместо масла не намажешь.
Это произнес отец, а мать, в знак согласия кивая, высказалась в том духе, что, наверное, если бы их сын меньше рассуждал о величии России, а больше думал о благосостоянии собственной семьи, то и жена с дочкой от него не ушли бы, и сам он добился бы куда большего в жизни.
И затеялся нудный, пустой разговор, в ходе которого Кузьмин тщетно пытался переубедить родителей, а они, словно не слыша его, гнули свое, и так незаметно прошло время — прошло впустую, вылетело в трубу, кошке под хвост.
Теперь, торопясь к своим бойцам, Кузьмин с тщательно скрываемым от себя самого умилением думал, что наконец-то он снова среди своих, вместе с людьми, которым объяснять ничего не надо, которых агитировать не надо, потому что они, как и он, являются настоящими патриотами, готовыми умереть за свою великую Родину.
— Товарищи офицеры! — скомандовал Захаров, когда майор оказался в нескольких шагах от своего отряда.
— Товарищи офицеры, — махнул рукой Кузьмин.
Ему не хотелось видеть этих ребят стоящими перед ним навытяжку. Сейчас они были для него не просто подчиненными, а боевыми товарищами.
Из-за опоздания инструктаж пришлось проводить в воздухе, под рев и посвист вертолетных двигателей. Бойцы сгрудились возле своего командира, чтобы он мог не так сильно напрягать голосовые связки.
— В общем и целом, обстановка следующая, — заговорил Кузьмин, глядя в устремленные на него глаза. — Есть террористическая группа, организованная, как я понимаю, по националистическому признаку. Украинцы, поляки, прибалты…
— Без кавказцев обошлись? — удивился Мухин.
— Ты исторический момент не просекаешь, Муха, — сказал ему Захаров. — Кавказ давно наш.
— Совершенно верно, — согласился Кузьмин. — Но я все же попросил бы не отвлекаться на посторонние темы, товарищи. Тема у нас сейчас одна.
— Понятно… Понимаем… — загудели, закивали бойцы, усаживаясь поудобнее.
Оружие, каски и бронежилеты они пока что сложили в стороне, так что вполне могли сойти за рыбаков или охотников. Правда, общее выражение их лиц было слишком серьезным. И в глазах угадывалось нечто такое, что сразу становилось ясно: если речь и идет об охоте, то об особой, смертельно опасной и очень важной.
— Итак, — продолжал Кузьмин, — мы имеем семерых террористов, укрепившихся в заброшенном пионерском лагере в лесу…
— Великолепная семерка! — брякнул Соболев.
Все укоризненно посмотрели на него, а сидящий рядом Дроздов еще и подзатыльником наградил.
— В семерку входит одна женщина, — сказал Кузьмин. — Это некая Марцела Груда, довольно привлекательная молодая особа. Просьба на ее чары не реагировать, никаких скидок на женский пол не делать. — Он помолчал, давая присутствующим время запомнить услышанное. — Эта особа принимала участие в похищении детей из волгоградской школы, помните?
— Помним, — ответил за всех старший лейтенант Лазарев, и лицо его закаменело, будто высеченное из гранита.
