транспорта начал двигаться.
– Савил, Хинхой, Наппадон… – бормотал Огневский. – Где же вы, голубчики, все собрались двадцать лет назад и отгребли бабосов?.. – Он повернулся к девушке: – Кхун Ум, что еще, по-вашему, общего у этих троих?
– Ну, – она хихикнула, смущаясь, – они все трое… мужчины.
– Именно. А что делают в Таиланде все мужчины, в отличие от женщин?
– Многие меняют пол, – засмеялась Ум. Похоже, игра в дедукцию ее очень развеселила.
– А кроме этого?
– Служат в армии! – несолидно воскликнула она и захлопала в ладоши, на мгновение выпустив руль. Увлекшись работой ума, девушка стала терять хваленый «чай йен».
Огневский кивнул.
– Какой в тайской армии призывной возраст, двадцать один? Для наших героев этот как раз середина девяностых. Но… – Он задумался. – Нет, пожалуй, что армия тут ни при чем. Здесь, как и у нас в России, система призыва глубоко коррумпирована, и «отмазаться» от службы труда не составляет. Уж ваш Хинхой точно не похож на прошедшего хоть какую-то службу… Думаю, отец-дипломат даже без денег, одними связями, выхлопотал бы сыну белый билет. Но есть у тайских мужчин другая служба, которая важнее армейской и от который увиливать не принято. Духовное служение Будде.
– Монашество! – Глаза Ум сверкали от восторга. – Кхун Андэй, вы гений! Вы лучше Челока! Я немедленно запрошу у аналитиков данные, где проходили монашеское послушание все трое.
– Там и так уже готовят досье, – ответил Андрей, – только что-то долго это тянется. Подключу-ка я лучше своего спеца по данным. Он пока что ни разу не подвел.
Грищ на том конце провода слушал, как всегда, в мертвом молчании, потом еще с минуту не отвечал. Андрей привык к этой его манере и не торопил.
Наконец послышалось:
– Религия, известно, дело грязное. – Грищ говорил со своей вечной картавостью и длинными паузами. – Поэтому записей своим делишкам попы́ да монахи держать не любят, уж точно не в цифровом виде. Но если тебе сильно нужно, могу выйти на пару влиятельных лиц, в том числе со связями среди верхушки буддийских бонз. Может, они что сообщат. Но это, ты понимаешь, будет стоить…
«Ничего себе, – удивился Андрей, – экие связи, оказывается, у нашего угрюмца!»
Огневский никогда не задумывался, чем занимается Грищ, кроме работы в Даркнете, а еще тупых боевиков и компьютерных игр. Не любил Андрей лезть в чужие дела. А вот теперь задумался – правда, чем?..
– Как угодно, только достань, – ответил Андрей, – за ценой не постою.
Ревел мотор. Сверкающие, неправдоподобно голубые волны разбивались о борта лодки. Ее нос был обмотан яркими лентами и цветочными гирляндами – чтобы задобрить духов моря.
Ум яростно мазалась солнцезащитным кремом, боясь даже на миг выглянуть из-под полотняного навеса, закрывавшего места для пассажиров. Как все городские тайцы, она избегала загара – в приличном обществе это признак деревенщины.
– Повезло нашим трем друзьям, – сказал Огневский. – монашествовали в таком красивом месте. Фаранги платят кучу денег, чтобы хоть неделю провести на таком острове…
Ват Махадилокпхоп – «Монастырь великого благословения» – виднелся впереди за гладью моря, на одиноком островке, заросшем пальмами.
Грищ опять не подвел, часа за два добыл нужные сведения. Уж как он такое делает… Андрей не стал спрашивать, тут же побежал готовить поездку. Его догадка подтвердилась: Савил, Хинхой и Наппадон в 1995 году вместе проходили послушание в маленьком монастыре на побережье провинции Районг.
На следующий день Андрей с Ум стартовали из Бангкока в пять утра, к половине восьмого уже были на побережье, где наняли местного рыбака, чтобы отвез на лодке до монастырского острова.
– Отвезти, конечно, могу, – пожал плечами жилистый таец с густым загаром. – Только на остров вас не пустят. Никого не пускают, кроме монахов, у них даже паломников там не бывает. Больно настоятель строгий. На рассвете мы с мужиками, – он махнул на лодки, в которых копошились другие рыбаки, – привозим пожертвования, еду там, припасы. Монахи благословляют нас с причала, и всё, плывем восвояси. Уж женщине точно нипочем не разрешат…
Но Огневский и Ум настояли, и рыбак стал заводить старый, дребезжащий мотор.
До этой части побережья туризм и бетонная застройка еще не добрались. В деревушках возле устьев рек, у мангровых зарослей и илистых отмелей, тут жили семьи, кормившиеся в основном от моря: ловлей рыбы, крабов и особенно кальмара.
Наверно, поэтому, отчалив от берега, рыбак сделал глубокий вай – молитвенно сложил руки и поклонился бетонной статуе, возвышавшейся на волноломе. Двухметровый кальмар с выпученными глазами глядел сверху на ряды лодок. У его подножья курились палочки благовоний и стояли две бутылки с красной «Фантой» – приношения от местных жителей. Почему-то у современных тайцев считалось, что духи природы очень любят именно этот напиток.
До монастырского острова шли минут сорок. На единственном хлипком причале их уже ждал молодой монах в оранжевой рясе, энергично махавший руками и вертевший головой. Как только лодка пристала, он с тайской гипертрофированной вежливостью начал запрещать им высаживаться.
– Май дай, май дай на кхап! [Нельзя, нельзя! – тайск.] – скороговоркой твердил он. Потом повернулся к Огневскому и проговорил на ломаном английском: – Тулист хиа кэннот! Но-но, соли! [Тулист сюда не мосьно! Нет-нет, исвините! – искаж. англ.]
Ум тоже очень по-тайски, длинно извинилась, но показала удостоверение и стала объяснять про крайне важное государственное дело. Наученная Огневским, на этот раз она не стала сразу упоминать про Шестова и Россию – а то, глядишь, опять все разбегутся.
Монах засомневался, сказал, что нужно спросить настоятеля, и засеменил в храм. Минут десять они ждали в лодке, под взглядом рыбака, означавшим «а я вам говорил».
Наконец на ступенях храма возникла фигура в оранжевом и поманила рукой. Ум договорилась с рыбаком, что тот вернется через полтора часа, и следователи ступили-таки на монастырскую землю.
В храм их, однако, не пустили, а повели в жилой корпус. Разувшись, Ум и Огневский вошли в неприметное двухэтажное строение, где жили и вели свои нехитрые дела насельники монастыря.
– Вон там, за большой дверью, – сказал молодой монашек и удалился.
Ум неуверенно, совсем легонько постучала – было видно, что ей не по себе так вторгаться в священное место. А вот Огневский был в азарте – сейчас тайна может раскрыться…
– Кхао ма [войдите. – тайск.], – сказал изнутри звучный голос.
Они прошли в келью – небольшую, по-спартански обставленную, с очень красивой разноцветной мандалой на стене. Посередине нее стоял человек в рясе.
Это, видимо, и был настоятель. Неожиданно крупный и плечистый для тайца, в толстой мантии, с едва заметным ежиком седых
