Руднев чуял. Чем сильнее чуял, тем больше багровел и сильнее дышал. Его брали на понт, разводили как последнего лоха, а он не имел возможности ответить. Вот она, полпредовская дружба. Он просто сбивал с подопечного губернатора бабки. Разводил. И неизвестно еще, насколько возрастут его аппетиты, когда выборы закончатся.
«А может, ну его на хрен, губернаторское кресло? – подумал Руднев с тоской. – Отойти в сторонку и заняться тем, чем занимался до сих пор? Наезд – дело хорошее, но лишь до тех пор, пока ты сам его осуществляешь. В противном случае...»
Далекий собеседник словно прочитал его мысли.
– Ладно, расслабься, – сказал он. – Замну я дело. Выборы как можно раньше проведем, поднимем тебя в законном порядке повыше, где никакие прокурорские псы не достанут. А ты на досуге посчитай, арифметик, сколько стоит моя дружба на самом деле.
– Сколько? – мрачно осведомился Руднев.
– Да уж побольше, чем тобой было обещано.
– Сколько? – упрямо повторил Руднев. Он едва сдерживался, чтобы не хрястнуть трубку мобильника о стол.
– Бутылку хорошего коньяку выставишь – и всех делов, – поощрительно хохотнул собеседник.
Благодарность лезла из рудневской глотки с превеликим трудом, но его бесцеремонно перебили:
– «Спасибо» для тостов под коньячок побереги. А меня лучше результатами дела порадуй. До двадцатых чисел сентября, не позже. А то... Я слышал, ты поговорками увлекаешься, Шурик?
– Ну? – буркнул Руднев.
– Про то, как начинают пить за здравие, а кончают – за упокой, знаешь? Вот и не доводи до греха. Все, бывай!
Через минуту Руднев, расколошмативший все-таки телефон (правда, другой, ни в чем не повинный), сидел за столом, чертя на листе бумаги только ему понятные геометрические фигуры. Полпред был изображен в виде натурального мелкорогатого скота. Благодетель какой выискался! Коньячок плюс 25 лимонов прицепом за неполный месяц.
Прошло не менее получаса, прежде чем Руднев окончательно собрался с мыслями и принял для себя кое-какие решения. В принципе 25 000 000 баксов за губернаторство – вполне приемлемая цена, учитывая, что деньги эти все равно валяются на дороге. На большой. И потом, даже если Руднев передумает и даст задний ход, эти деньги все равно ой как понадобятся. Так что пусть Губерман вышибает их, и как можно скорее. Если уж его, Руднева, напрягают как безродного барыгу, то Борю вообще нужно ставить раком и ездить на нем до упаду.
* * *
– К...как Генпрокуратура? К...какие материалы?
Холодея, Губерман прислушивался к рокотанию в телефонной трубке и не верил своему правому уху. Левое было обращено к притворенной двери, за которой галдело маленькое домашнее застолье. Он на минутку оставил гостей, рассчитывая бодро отрапортовать Папе об успехах и сразу же вернуться к столу, но услышанное напрочь отбило аппетит и всякое желание изображать из себя хлебосольного хозяина. В голову лезли гадкие словечки типа «баланда», «шконка» и даже «вертухай», который отчего-то представлялся обязательно усатым, со связкой ключей на поясе. Губерман из любопытства пролистывал литературу о нравах и быте в местах лишения свободы, но не допускал (тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить) и мысли о том, что когда-нибудь эти сведения смогут ему пригодиться. И вдруг этот звонок.
Не думал, не гадал он, никак не ожидал он такого вот конца... такого вот конца. Идиотский мотивчик сверлил поникшую губерманскую голову с настойчивостью дрели в руках маньяка.
– Материалы серьезные, Боря, – вздыхала трубка голосом обеспокоенного Папы. – Оч-чень серьезные. Мне пришлось выложить за тебя сто штук, родной мой. А это не фунт изюму.
– Да. – Губерман сглотнул застоявшуюся во рту слюну. – Не фунт. Спасибо вам.
Но тут пришла лягушка – прожорливое брюшко и съела кузнеца. Не думал, не гадал он...
– Ты не господа бога благодари, а меня, Боря, – гудел Руднев.
«Кого же еще! – Губерман горько улыбнулся. – Благодетель у меня один».
Вслух были произнесены совсем другие слова:
– Я верну, Александр Сергеевич.
– Конечно вернешь, куда ты денешься... Но все равно посчитай на досуге, сколько стоит моя дружба. – Рудневский голос преисполнился пафоса. – Прикинь, во сколько могла бы обойтись тебе эта история, не будь меня.
«В ноль целых ноль десятых, – моментально высчитал Губерман. – Не будь тебя, я бы ни в жизнь так не вляпался».
– Спасибо, Александр Сергеевич, – повторил он смиренно.
Руднев его не услышал, увлекшись любимой отеческой ролью.
– Ты всего лишь сотней отделался, – рокотал он. – Ну и плюс ящик коньяка с тебя, как водится. Хорошего коньяка, настоящего.
Жизнерадостный смех, завершивший последнюю фразу, показался Губерману не слишком уместным, но тон его оставался благодарным и чуточку покаянным. Он вообще был по натуре интровертом, никогда не спешил выплескивать наружу накопившееся внутри. Ни плохо перевариваемую пищу, ни тайные мысли. В том числе и все более усиливающееся желание по-быстренькому удвоить свой личный капиталец и бросить фирму на произвол судьбы, а самому раствориться в мутной волне эмиграции.
– Спасибо, что выручили, – механически пробубнил он, дождавшись выжидательной паузы на другом конце провода.
– Изъявления благодарности побереги для тостов под коньячок, – наставительно сказал Руднев. – А сейчас лучше похвастайся успехами. Или тебе нечем хвастаться?
Губерман никак не мог отделаться от впечатления, что Руднев пародирует кого-то, используя номенклатурные обороты речи. В роли зампреда облисполкома он был не так убедителен, как криминальный авторитет, носивший грозную кличку Итальянец. «Да, пора сваливать, – окончательно решил Губерман. – Этот балаган до добра не доведет. Цирк сгорел, и клоуны разбежались».
– Не слышу! – громыхнуло в его ухе. – Язык в жопе застрял, что ли?
Даже грубость Руднева была ненастоящей, настолько фальшивой, что Губерман поморщился. Так выражались когда-то партийные шишки. Итальянцу совершенно не шел этот лексикон.
– Задумался, – признался Губерман, но распространяться, о чем именно, не стал, а вместо этого принялся докладывать, вернее, рапортовать, как требовали того новые правила игры: – Ведется работа с потенциальными заказчиками, Александр Сергеевич. На сегодняшний день таких пятеро...
– Потенциальные меня не интересуют, – барственно оборвал его Руднев, – а интересуют реальные клиенты, платежеспособные. В оговоренных ранее количествах, но в сжатые сроки. Раскачиваться больше некогда. На все про все даю тебе две недели. Успеешь?
– Успею, – решительно ответил Губерман. При его средствах и связях выехать за границу можно было и за неделю.
– Мне нравится твоя уверенность, Боря. Какие-то конкретные наметки?
– Разумеется, Александр Сергеевич. В настоящий момент как раз работаю с клиентами. – Уловив улучшение настроения собеседника, он позволил себе немножко покапризничать: – В ущерб свободному времени, между прочим.
– Делу время – потехе час, – строго напомнил Руднев, но было ясно, что он доволен. – Завтра все обсудим. Только с утра мне не трезвонь – на десять часов у меня запланировано совещание с энергетиками...
– Как скажете, – закивал Губерман, словно кто-то мог видеть и оценить его услужливость.
Впрочем, последнюю фразу он произнес в пустоту, наполненную отрывистыми гудками отбоя. Традиционная рудневская манера прощаться. Хамская, но впечатляющая, надо признать.
Прежде чем вернуться за стол, Губерман посидел немного в тишине, сбивая словесную оскомину, навязшую на языке после этого разговора. В сознании крутились совершенно дикие обороты речи, вплоть до казенных штампов типа «скрытые резервы» или «настоятельная потребность». Так и подмывало возвратиться к гостям с бравурным тостом, начинающимся обращением «дорогие товарищи!..».
* * *
Когда Губерман вошел в гостиную, вся троица «дорогих товарищей», созванных на мальчишник с деловым подтекстом, вяло балагурила с единственной дамой – хозяйкой дома, восседавшей за столом с надменным видом накрашенной куклы и набитой дуры одновременно. Хотелось бы обойтись без ее присутствия, но Губерман пригласил супругу посидеть в компании, чтобы задать предстоящей беседе доверительный, свойский тон. При ней все равно можно было говорить что угодно, даже открытым текстом. Она была способна лишь корчить относительно осмысленное лицо, строить глазки мужчинам и закусывать ликеры скандинавской селедкой, непринужденно вытаскивая пальцами кости из щелей в зубах. Каждый кусок, прежде чем отправить его в рот, она брезгливо обнюхивала – как ее любимая жирная кошка, похожая статью на Синди Кроуфорд не больше, чем на Клаудию Шиффер.
Мадам Губерман, правда, еще не успела растолстеть до такого безобразия и пользовалась благосклонностью троих из четверых собравшихся мужчин, заглядывавшихся на вырез ее декольте. Они, пожалуй, охарактеризовали бы ее как «женщина в соку». «Еще тот сок! – скорбно подумал Губерман, усаживаясь рядом с супругой. – Так и сочится вся по ночам лучком и уксусом, настоянными на шампанском с ликерами. Целый букет удовольствий!»
